— Ты с ума сошла, Таня? Какая еще «моя квартира»? Мы десять лет в браке! Я в этот ремонт вложил больше, чем вся твоя однушка стоила! — Леонид сорвался на крик, его холеное лицо начальника отдела кадров пошло красными пятнами.
— Моя, Лёня, моя. Досталась от мамы. До тебя, — Татьяна говорила тихо, но ее палец, с наперстком, который она забыла снять, мерно отбивал ритм по крышке швейной машинки «Чайка».
— Ах, до меня! А то, что я из этой хрущобы «конфетку» сделал, это ты забыла? У меня каждый чек сохранен! Каждый договор с бригадой!
Татьяна наконец подняла на него глаза. Спокойные, серые, как зимнее небо. В них не было ни страха, ни истерики. Только тяжелая, ледяная усталость.
— Я не забыла, Лёня. Я всё помню. И ты, как я посмотрю, тоже всё подсчитал. Готовился.
Леонид отступил на шаг, мгновенно восстанавливая самообладание. Он привык на своем мясоперерабатывающем комбинате управлять людьми, как ресурсами. Он был «кадровик» до мозга костей — циничный психолог, знающий, куда давить.
— Таня, давай по-хорошему. Я встретил другую женщину.
— Оксану из планового? — так же тихо спросила она, и Леонида передернуло. Он не думал, что она знает.
— Неважно. Я ухожу. Мне нужно жилье. По закону, — он начал чеканить слова, — всё, что вложено в твою квартиру в браке и что является «неотделимыми улучшениями», дает мне право на долю. Я требую 40 процентов рыночной стоимости. Или размена.
Татьяна встала. Хрупкая женщина, пахнущая мелом и машинным маслом, портниха из ателье на первом этаже, вдруг посмотрела на него так, что начальник отдела кадров поежился.
— Вон.
— Что?
— Вон. Пошел. Из. Моей. Квартиры. А проценты свои будешь в суде доказывать. И чеки свои не забудь. Пригодятся.
Он ушел, хлопнув дверью так, что в серванте звякнул мамин хрусталь. Татьяна осталась стоять посреди комнаты. Она не плакала. Она достала из шкафа старую тетрадь в клеточку и карандаш.
— Он меня выкинуть хочет! С чеками пришел! — Татьяна сидела на кухне у своей старшей подруги и коллеги, Веры Игнатьевны, женщины громкой, но сердечной.
— Так, без паники! — Вера Игнатьевна налила ей коньяку в чай. — Что за чеки?
— На ремонт. Помнишь, мы пять лет назад всё меняли? Окна, трубы, полы... Он всё делал, да. Говорил: «Для нас, Танюша, стараюсь!» А сам, значит, бумажки копил.
— Ах он, мясник! — в сердцах стукнула Вера кулаком по столу. — Кадровик проклятый! Ну, погоди. Ты-то что? Руки опустила? Села шить себе саван?
— Вера, у него юристы. А я кто? Портниха. Он меня раздавит...
Вера Игнатьевна схватила ее за плечи и встряхнула, несильно, но ощутимо.
— А ну-ка прекрати! Ты что, забыла, как в девяностые мы с тобой в этом ателье выживали? Без света, без зарплаты, на одних «перешивках»? Ты не смей опускать руки! Слышишь меня? Никогда! Бороться можно и нужно всегда! Ты — мастер. Ты из тряпки можешь шедевр сделать. А он — просто кусок... ну, сама знаешь чего, с его-то комбината. Думай, Таня! Вспоминай! Он человек, а значит, у него есть слабые места. Ищи его «гнилую нитку»!
Эти слова, злые и страстные, будто разбудили Татьяну. Она выпрямилась.
— Гнилую нитку...
— Вот именно! Ты же сама нам рассказывала: чтобы вещь сидела идеально, надо знать не только ткань, но и как она «дышит», где тянется, а где может лопнуть. Изучай его «ткань», Таня. Вспоминай каждый шов.
Дома, вооружившись тетрадью, Татьяна начала вспоминать. Она была портнихой, а это означало одно — феноменальная память на детали. Она помнила каждый его разговор, каждый хвастливый монолог.
Леонид обожал учить ее жизни. «Ты, Танюша, живешь в своем мирке иголок и лекал, а жизнь — она другая. В жизни главное — "схема"».
Она открыла тетрадь. Раздел «Ремонт. 2020 год».
Леонид тогда внезапно разбогател. Он, всегда прижимистый начальник отдела кадров с твердым окладом, вдруг начал сорить деньгами. «Премия квартальная, Танюша, — бросил он, — Наш комбинат — лидер отрасли!»
Ремонт был дорогим. Итальянская плитка, немецкая сантехника. Он лично всё контролировал.
И тут Татьяна вспомнила.
Она вспомнила, как он, подвыпив после подписания акта с бригадой, хвастался своей матери, Светлане Аркадьевне, по телефону. Татьяна тогда пришивала пуговицы в другой комнате, но слышала всё.
«Мама! Да какой там новый директор... Зять хозяина! Салабон! Он в бумагах ничего не смыслит! Я ему такую схему нарисовал по премиям... Он думает, что оптимизировал штат, а я просто… — тут он засмеялся, — …перераспределил фонды. У меня в отделе кадров, мама, вся власть! Кто работает, а кто "числится" — решаю я. Пару "мертвых душ" на полставки по убойному цеху, премия за "особые условия труда" — и вот тебе, мама, ремонт в квартире! А салабон подмахнул, даже не читая!»
Татьяна тогда похолодела. «Мертвые души»... Она слышала это выражение. Но Леонид успокоил ее тогда: «Да это я так, шучу. Просто бухгалтерская эквилибристика. Всё законно, спи спокойно».
Теперь она поняла. Ремонт, который он «вложил» в ее квартиру, был оплачен, по сути, ворованными у комбината деньгами.
Она открыла ноутбук. Статья 37 Семейного кодекса РФ. Да, «неотделимые улучшения», произведенные за счет «общего» или «личного» имущества другого супруга, могут дать ему право на долю.
Но было одно «но». Эти деньги не были ни «общими», ни «личными». Их происхождение было преступным. А значит, Леонид не сможет в суде доказать законный источник этих средств, если копнуть глубже.
Он рассчитывал на ее страх, на ее юридическую безграмотность. Он думал, что она испугается слова «суд» и отдаст всё сама.
Через неделю они встретились в суде на предварительном слушании. Леонид был в дорогом костюме, рядом с ним — лощеная блондинка, та самая Оксана. Она смотрела на Татьяну с брезгливым превосходством. Мать Леонида, Светлана Аркадьевна, сидела в коридоре, готовая праздновать победу.
Адвокат Леонида бодро зачитал исковые требования, приложив пачку чеков. Судья, уставшая женщина, посмотрела на Татьяну.
— Ответчица, вы признаете иск?
— Нет, ваша честь. Я ходатайствую о вызове свидетелей.
— Кого? — лениво спросила судья.
— Главного бухгалтера и нового коммерческого директора мясоперерабатывающего комбината, где работает истец.
Леонид вздрогнул. Его адвокат недоуменно нахмурился.
— Какое отношение они имеют к семейному разделу? — спросил адвокат.
— Прямое, — голос Татьяны был ровным и чистым, как строчка на машинке. — Я хочу задать им вопросы об источниках доходов истца в 2020 году. В частности, о законности начисления ему «особых премий» и «надбавок за вредность», из которых, как он утверждает, и был оплачен ремонт.
В зале повисла тишина.
— Я считаю, — продолжала Татьяна, — что деньги, на которые ссылается истец, были получены им путем мошеннических схем в отделе кадров. Конкретно — через оформление фиктивных сотрудников, так называемых «мертвых душ».
Оксана вцепилась в руку Леонида. Светлана Аркадьевна в коридоре привстала со скамьи, пытаясь расслышать.
Лицо Леонида стало белым, как мел, которым Татьяна чертила выкройки. Он смотрел на жену с ужасом и ненавистью.
— Это... это клевета! — выкрикнул он.
— Это не клевета, Леонид, — тихо ответила Татьяна. — Это выдержки из твоих телефонных разговоров с мамой. Которые я, совершенно случайно, очень хорошо запомнила.
Судья оживилась.
— Это очень серьезное заявление, ответчица. Вы понимаете, что это может повлечь за собой уже не гражданское, а уголовное дело в отношении истца?
— Я всё понимаю, ваша честь. Но истец хочет отнять у меня единственное жилье, основываясь на деньгах, которые он, по сути, украл.
Адвокат Леонида схватил своего клиента за локоть.
— Леонид Андреевич, выйдем на минуту.
Они вышли в коридор. Было слышно, как Оксана визгливо зашипела: «Лёня, ты что, идиот? Ты меня во что впутал?!» Светлана Аркадьевна что-то испуганно лепетала.
Через пять минут в зал вернулся один адвокат.
— Ваша честь, мой доверитель отзывает иск. Полностью.
Татьяна развелась с ним в тот же день, через мировой суд, без споров и разделов. Леонид не пришел.
А через месяц Вера Игнатьевна принесла в ателье новости.
— Ну, швея, принимай работу! Твой-то бывший... слетел!
— В смысле? — Татьяна как раз снимала мерки с полной дамы.
— А в прямом! Зять-директор, которому ты глазки-то открыла, всё же инициировал внутреннюю проверку. Нашел он эти «мертвые души»! Уголовное дело заводить не стали, позорить комбинат не захотели. Но твоего Лёню вышвырнули по статье «Утрата доверия». С волчьим билетом!
— А... Оксана?
— А Оксана! — фыркнула Вера. — Оксана та тут же переметнулась к этому зятю-директору. Ей же «статус» нужен, а какой статус у безработного?
— А мама его?
— А мама его теперь каждый день в «Собес» бегает, субсидию выбивает. Лёня-то, говорят, запил. У нее на шее сидит.
Дама, с которой Татьяна снимала мерки, сочувственно покачала головой:
— Вот ведь как бывает... Чужое-то оно, видать, и правда счастья не приносит. Удержать не смог.
Татьяна провела сантиметровой лентой по спине клиентки.
— Не удержишь, — спокойно подтвердила она. — Чужое всегда найдет способ выскользнуть. Оно как гнилая нитка — вроде держит, а в самый нужный момент лопнет. И весь костюм по швам пойдет.
Она записала мерки в свою тетрадь. Жизнь продолжалась. И в ее квартире, пахнущей мелом и горячим утюгом, ей дышалось на удивление легко.