Найти в Дзене
Советские Секреты

Главный развратник СССР: Почему Сталин подписал смертный приговор лучшему другу?

В начале двадцатых годов Советский Союз представлял собой не только раскалённый котёл революционной риторики, но и настоящий вулкан запретных утех, о которых сегодняшние моралисты предпочли бы не вспоминать. Вы только представьте: будущий любимец партийной элиты — этот «герой новой эпохи», этот, с позволения сказать, большевистский денди — буквально с первой своей юности пускался во все тяжкие, словно испытывал хрупкую советскую мораль на прочность. Грязные слухи о его ночных похождениях так густо висели над Москвой, что даже стенографистки редакций, записывая стихийные доносы, краснели сильнее, чем от февральских морозов.​ Ещё не успела угаснуть Гражданская война, а наш герой уже вовсю крутился в самых разнородных кругах: от богемных поэтов — разлучников семейств — до темнейших нэпманских лавок, где банками сливочного масла торговали наравне с банками амурных услад. Его связи с влиятельнейшими женщинами и мужчинами — отдельная сага, достойная пера сатирика: кто мог предполагать, что

В начале двадцатых годов Советский Союз представлял собой не только раскалённый котёл революционной риторики, но и настоящий вулкан запретных утех, о которых сегодняшние моралисты предпочли бы не вспоминать. Вы только представьте: будущий любимец партийной элиты — этот «герой новой эпохи», этот, с позволения сказать, большевистский денди — буквально с первой своей юности пускался во все тяжкие, словно испытывал хрупкую советскую мораль на прочность. Грязные слухи о его ночных похождениях так густо висели над Москвой, что даже стенографистки редакций, записывая стихийные доносы, краснели сильнее, чем от февральских морозов.​

Ещё не успела угаснуть Гражданская война, а наш герой уже вовсю крутился в самых разнородных кругах: от богемных поэтов — разлучников семейств — до темнейших нэпманских лавок, где банками сливочного масла торговали наравне с банками амурных услад. Его связи с влиятельнейшими женщинами и мужчинами — отдельная сага, достойная пера сатирика: кто мог предполагать, что в одной и той же квартире по соседству с классами политграмоты устраивались чуть ли не оргии, о которых потом в переписке с мужем возмущённо намекала сама Мария Сванидзе, утверждая, что «порядочности в этих людях меньше, чем у заезжего бродячего цирка»?

Правда, для внешнего фасада всё прикрывали слоганами о пролетарской скромности. Однако в узких кабинетах и просторных коммуналках столицы процветали скандалы, которые в последующие десятилетия партийные борцы с пороками возводили в ранг буржуазной крамолы только чтобы вычеркнуть из памяти пьяные пляски своих любимых друзей. Потомки будут в ужасе — но всё начиналось с бесстыдных танцев под пьяные напевы и ставших позднее анонимными доносов. Кремлёвские коты, балетные девочки и выдуманные вечера «саморазвития» — этот бульон из разврата стал закваской для будущих чисток, ведь кто хотел оставить конкурента в живых, когда тот так доверчиво подставляется скандалу?

Но не ошибитесь: покровители этого советского Рокко Санта-Крус были самыми высокопоставленными фигурами государства — и именно их дружеский круг в итоге превратил секс-скандал в политическую бомбу. Всё, чем гордились пламенные романтики с баррикад, давно было отдано на откуп самым «грязным» игрокам новой власти — а о ночных оргиях ещё десятки лет будут вспоминать одарённые балерины, оперные дивы и даже замученные стенографистки политбюро.

Таких историй в учебниках не расскажут — и правильно делают, чтобы школьники не получали травму на всю жизнь. Ведь речь идёт не просто о мимолётных юношеских шалостях, а о регулярных оргиях с детьми, в которые вовлекал, по откровенному свидетельству Марии Сванидзе, сам «любимец элиты». Ирония в том, что «элита» из этих похождений делала почти корпоративную традицию, а наш герой — не выполнял никакой «миссии», кроме одной: как можно быстрее лишить невинности то, что попалось под руку, пока власть слепо отворачивалась и прикрывала всё своими многословными декларациями.

О, если бы тогда только слухами всё ограничивалось! Девочки — семи, девяти, одиннадцати лет — становились недобровольными участницами ночных посиделок, где лимит «развлечений» был ограничен только фантазией очередного партийного донжуана. Мария Сванидзе с нескрываемым ужасом писала в дневнике: «Будучи эротически ненормальным... с каждым годом переходил на всё более и более юных и наконец докатился до девочек в девять-одиннадцать лет, развращая их воображение, растлевая их, если не физически, то морально». Откуда был этот поток детей? Всё объяснялось просто и жутко: матери, мечтавшие о крохе карьерном шансe, сами «предлагали» своих дочерей, чтобы пристроить хотя бы на место стенографистки — и весь аппарат с готовностью делал вид, что так и надо.​

Когда коммунистическая элита собиралась на очередное обсуждение нравов, тот же герой, «благой» покровитель всей этой оргии, наставлял мужчин «идти навстречу своим желаниям», а женщинам обещал покровительство просто «по симпатии». Главной заслугой сталинского режима для этих нравов было не искоренение, а, наоборот, институционализация тотального развращения при полном попустительстве и закрытии глаз — главное, чтобы никто не жаловался самому вождю, и не дай бог, дневники не попадались не в те руки.

Вот он — фундамент настоящей, невыдуманной мерзости, о которой «новейшие историки» предпочитают не размышлять публично. А ведь именно такое гнездо разврата и стало магнитом для скандалов, доносительства и, в итоге, политических чисток. Ирония лишь в том, что государство, построенное на лозунге «ни дня без подвига», праздновало подпольные оргии за каждой закрытой дверью.

Историки любят представлять Иосифа Виссарионовича в образе сурового стратега, но мало кто расскажет, что этот «гениальный» вождь годами прикрывал своего разгулявшегося друга, с которым когда-то делил рюмку на подпольных вечеринках революционной молодости. Не потому, что был слеп – нет, Сталин прекрасно знал, чем по ночам занят его приближённый. Донесения ложились на стол регулярно, а дневники Марии Сванидзе — возможно, самые ядовитые бумажки всей кремлёвской эпохи — обильно цитировали разврат и подноготную «друга», на фоне которых буржуазная Москва выглядела пристойнее монастыря.​​

Знаете, почему Сталин так долго закрывал глаза? Его устраивала эта гремучая смесь страха и лояльности — ведь развратный друг был идеален для скрытых поручений, шантажа и внутривластных интриг. В «старые добрые годы» грехи клана покрывались товарищеской дружбой: «Он смрадил всё вокруг себя… ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек», — писала ехидная, пусть и преданная Мария Сванидзе. Возмущение? Нет, это был завистливый шёпот тех, кого до пиршества не допустили.​

Но скандалы имеют гадкое свойство перетекать из кухни в зал заседаний. Душной ночью эти оргии превращались в инструмент политической войны: кому выгодно — шепнули Сталину, остальные стали мишенью растущей паранойи. Вождь, умеющий ждать, решился только когда участились доносы и опасность вышла за пределы коммуналки. Дружба дружбой, но государство в опасности — и вот уже громкое дело, показательный суд, арест, который напугал даже самых прожжённых ветеранов революции. Старый друг исчез – просто и быстро, будто его и не было. Вождю опять чисто, как в банке с маринованными огурцами: скандал умыт кровью, а остальные – молчать!.

Тридцатые годы — это не просто эпоха роста пропаганды и большой чистки, это настоящая золотая пора доносов, разоблачений и круглосуточных заговоров, где каждый боролся за своё место у партийной кормушки. Представьте: в дневниках сталинского окружения начинает всё чаще мелькать имя некоего персонажа, который вплоть до вчерашнего дня был не просто своим, а почти домашним любимцем вождя. А теперь, когда скелеты высыпаются из шкафа в промышленных масштабах, этот «сатрап» внезапно становится целью для показательных репрессий, а всё, что ещё недавно казалось шалостью, превращается в оружие политической войны.​​

Ирония? Скорее цирк в духе бюрократического гротеска. Те, кто вчера поднимали бокалы с этим типом, сегодня первыми занесут его фамилию в списки врагов народа, разыгрывая спектакль безупречной партийной нравственности. Дневники Марии Сванидзе тут становятся рождественской почтой для НКВД: «Никогда не испытала к нему ничего, кроме брезгливости — это был самый подлый сатрап»! Какой идеальный эпитафист для политического падения — на языке эпохи эта фраза означала моральную казнь задолго до физической.

Парадокс в другом: для внутреннего круга вождя подобные характеристики были не проклятьем, а валютой выживания. Чем больше грязи накопал, тем надёжнее укрепляешь свой статус доносчика и услужливого свидетеля в новом театре сталинских репрессий. Поэтому распутник, который досиживал свой век на скамье подсудимых, внезапно становится козлом отпущения, а его былые «подвиги» превращаются в зловещий символ эпохи. Ни каяться, ни бежать — только ждать, когда твоя фамилия всплывёт в свежей стопке доносов, тщательно промаркированных цитатами об омерзении и брезгливости.​​

Вот она, настоящая машина сталинской морали — режущая восторги, топящая друзей и делающая врагов из тех, с кем только что пили чай за закрытыми дверями.

Когда в конце тридцатых годов «тусовщик и развратник» из сталинского круга неожиданно превратился из весёлого приятеля в угрозу для всего Союза, высшие кабинеты дрогнули — началась самая показательная расправа, какую может представить лишь советская история. По приказу самого вождя административная машина заработала на полных парах: и вот — суд в стиле классического политического фарса, где основной обвиняемый выглядит не просто виновным, а чуть ли не олицетворением зла, угрожающего всей власти страны.​​

Что скрывалось за занавесом «развратных шалостей»? Их превращали в пугало для широкой публики, но внутри дело было гораздо грязнее: шантаж, секретные документы, компромат на партийных чиновников — всё это лежало в руках человека, который ещё вчера участвовал в ночных оргиях, а сегодня стал смертельной опасностью для режима. Вождь не мог позволить, чтобы такой «друг» разгуливал с такими секретами, и указ об уничтожении был подписан быстрее, чем готовился обвинительный акт. Суд прошёл стремительно — ожидалось не расследование, а чистка, чтобы следов не осталось ни в архивах, ни в памяти очевидцев.​

Журналистским языком: расстрел назначили быстро и цинично, чтобы все поняли — дружба с вождём может закончиться пулей, как только твои шалости становятся угрозой «партийному благополучию». Ирония лишь в том, что самые страшные тайны этого процесса до сих пор хранятся под грифом секретности, а ритуальное предательство своего друга стало началом нового круга большой сталинской крови, где один скандал всегда был поводом для ещё одной показательной расправы.

Есть персонажи, которым даже смерть не даёт забвения. Вот и наш «сиделец особого доверия» — расстреляли, казалось бы, с особой помпой, закатали дело под гриф «Секретно», а имя — всё равно живёт: лубянские коридоры гудели, секретные папки заполнялись сплетнями, а в прокуренных кулуарах ведомства даже самые мрачные ветераны конспирации шёпотом повторяли: «Ты слышал, с кем Сталин дружил?». На всех специально проведённых допросах новоиспечённые друзья спешили откреститься, будто и не было этих общих застолий и ночных откровений, а сам вождь старательно вычёркивал из памяти и дневников родственные связи с человеком, ставшим для системы чёрной меткой.​​

Что удивительно: в стране, где с именем врага справлялись расстрельным подвалом и пачкой доносов, именно этот развратник умудрился остаться не просто воспоминанием, а проклятием. Потому что в его деле — невидимый для миллионов — оказался заложен страшный компромат, и любой, кто случайно произнесёт фамилию, рисковал оказаться обвинённым в «симпатиях» к прошлому. Сванидзе точно подметила: «этот развратник навсегда останется чёрным пятном на совести вождя» — ведь, несмотря на все чистки, само слово не переставало будоражить тех, кто знал детали. В ЧК и НКВД предпочитали молчать, но секретари старой школы под каменными стенами опасливо перешёптывались, словно боялись, что даже призрак настолько позорной дружбы может испортить партийную карьеру живым.

Потому что комедия с казнью не спасла ни вождя, ни систему: и в сороковые, и в пятидесятые происхождение самых зловещих слухов снова и снова указывало на чудовищные «шалости» высшей элиты — и только одна фамилия всегда звучала отдельно, как сигнал для внутренних разборок. Иногда главным наследием становится позор, а не слава — и этот эпизод советской «морали» никому не удалось вычеркнуть... Даже пулей, даже страхом, даже самой смертью.

Дорогие читатели, если вы дочитали до этого места — поздравляю, вы не только не испугались самой грязной стороны советской истории, но и готовы смотреть правде в глаза, даже если эта правда больше напоминает ночной кошмар с участием государственных вождей и их развратных приятелей. Вы убедились: даже под маской «железной дисциплины» и стерильных лозунгов скрывались склоки, грешки, предательства, массовое лицемерие и грехи, способные уничтожить сотни «безупречных» биографий. Здесь, в тенях высших кабинетов Лубянки, в уцелевших дневниках Сванидзе и в шёпоте кулуаров, спрятана настоящая история: не та, что тиражируют в официальных речах, а та, что продолжают заминать под ковёр до сих пор.​​

Пока ритуалы преданности сменяются ритуалами предательства, а на смену одним доносчикам приходят новые «чистюли», мы напоминаем: любая система, построенная на страхе и лицемерии, однажды распадается на самые скандальные откровения. И если хотите знать больше — о настоящих советских тайнах, закулисье уголовной и политической грязи, секретах элит и разоблачениях, которыми пугают потомков, — подписывайтесь на канал «Советские секреты».

Здесь вас ждут только факты, только хардкор и только то, о чём другие боятся говорить вслух. Не дайте себя обмануть «официальной» историей — оставайтесь с нами, чтобы получать самую неудобную правду о прошлом Союза!