Записка на дверце холодильника была склеена из кусочков разорванной фотографии, но Галя узнала бы этот почерк даже в бреду. Кривые, дрожащие буквы, написанные синей шариковой ручкой, которая всегда подтекала и оставляла жирные мазки. Бабушкин почерк. Почерк, которого не должно было быть ни на чем, кроме старых открыток в шкатулке, уже пять лет как не открывавшейся.
Галя замерла с мокрой чашкой в руках. Вода с нее капала на носок. Кап-кап. Ритм, под который она жила последние годы. Работа, магазин, дом, готовка, сон. Иногда — Андрей. Чаще — его усталая тень, бряцающая ложкой о тарелку. А тут — это. Не логическое объяснение, не чья-то злая шутка. Это было прикосновение того, кого не должно быть рядом.
В последние пять лет, после смерти бабушки, Гале часто снился один и тот же сон: она сидит на кухне, а бабушка что-то тихо шепчет ей, но слов разобрать не удается. Голос был родной, с едва заметной хрипотцой.
Она медленно, будто боясь спугнуть, приблизилась. Бумажка была прилеплена старой магнитной кнопкой в виде божьей коровки, которой бабушка когда-то прикрепляла списки покупок.
«Не верь его глазам. Береги свои стены.»
Сердце Галюши — а именно так, по-детски, нежно, звала ее только бабушка — дрогнуло и ушло куда-то в пятки. Она обернулась. Пустая квартира молчала. Спальня, где храпел Андрей, была прикрыта. Из ванной доносился монотонный звук капающего крана. Все как всегда. Но что-то сдвинулось. Сломалось.
Она сняла записку. Бумага была старой, пожелтевшей на сгибах. И фото… она разглядела кусочек лица. Своего лица. Юного, смеющегося. Это было то самое фото, сделанное на море, в Крыму, лет пятнадцать назад. Бабушка его обожала. И кто-то его разорвал. Кто-то слепил из него коллаж-предупреждение.
Галя скомкала бумажку в кулаке. Рука дрожала. «Я схожу с ума, — пронеслось в голове. — От усталости. От этой жизни. Теперь еще и голоса с того света слышу».
— Галь, а кофе будет?
Голос Андрея из спальни был хриплым от сна, но уже деловым. Требующим. Он всегда просыпался с ощущением, что мир ему что-то должен. И она — в первую очередь.
— Сейчас, — выдавила она, нажимая на кнопку кофемашины.
Машина зашипела, заглушая стук в висках. «Береги стены…» Квартира? Эта трешка в панельной многоэтажке, которую бабушка считала ее крепостью, ее тылом. Та самая квартира, в которую Галя переехала после смерти старушки, а потом привела Андрея. Сначала просто пожить. Потом он остался навсегда.
Он вышел из спальни, потягиваясь. Высокий, все еще спортивный, с той самой улыбкой, которая когда-то показалась ей спасением от одиночества. Теперь она казалась отрепетированной.
— Что это ты вся бледная? — спросил он, подходя к ней сзади и обнимая за талию. Его прикосновение, обычно вызывавшее радостную дрожь, сейчас заставило ее внутренне сжаться.
— Не выспалась, — отстранилась она, делая вид, что тянется за сахарницей.
— А, — он отпустил ее, взял свою чашку. — Ладно. Слушай, мне сегодня на встречу с инвестором, помнишь, я говорил? По тому ресторанному проекту.
— Помню, — кивнула Галя, глядя на черную гладь своего кофе.
— Так вот. Нам нужно быть с ним солидными. Я там все устроил, он клюет. Но ему важна стабильность. Фундамент. Понимаешь?
Он смотрел на нее своими «честными» глазами. Глазами, которым она когда-то поверила, как абсолютной истине.
— Что ты хочешь сказать, Андрей?
— Хочу сказать: нам нужно показать инвестору, что у нас все серьезно. Мы — семья, единое целое.
Он сделал паузу, подошел ближе, взял ее за руки. Его ладони были сухими и теплыми.
— Мы же семья, да? — он посмотрел ей прямо в глаза. И в этот момент Галя почувствовала, как комочек бумаги в ее кулаке будто зашевелился, прожигая кожу. — Давай все оформим на меня. Квартиру.
Она не дышала.
— Зачем? — прошептала она.
— Ну как «зачем»! — он рассмеялся, но смех был фальшивым, натянутым. — Чтобы я мог уверенно говорить с партнерами! Чтобы они видели, что у меня есть актив, тыры-пыры, кредиты под низкий процент взять… Да та же ипотека на развитие! Нам же вдвоем лучше будет. Мы поднимемся! Уверен, бабушка была бы только за.
Он произнес это так легко, так буднично. Будто предлагал купить новую кофеварку, а не отдать ему единственное, что у нее осталось от прошлой жизни. Ее крепость, ее стены.
И тут до нее дошло. За стенами. Бабушка не имела в виду кирпич и бетон. Она имела в виду то, что за ними. То, что они защищают. Ее независимость. Ее тыл. Ее саму.
Галя медленно разжала пальцы. Скомканная записка упала на пол. Андрей, не глядя, наступил на нее ногой.
— Ну что молчишь? — его голос потерял сладкие нотки, в нем зазвенела сталь. — Я же для нас стараюсь. Или ты мне не доверяешь?
Она подняла на него глаза. И впервые за долгие годы увидела не любимого мужчину, не усталого добытчика, а чужого, расчетливого человека. Человека, который пришел за ее стенами.
— Я подумаю, — тихо сказала Галя, отводя взгляд.
— Подумай, — бросил он уже через плечо, направляясь в ванную. — Но до конца недели решим. Обещаю, ты не пожалеешь.
Дверь в ванную захлопнулась. Галя стояла одна посреди кухни, слушая, как шумит вода. Она наклонилась, подняла записку. Разгладила ее на столе, прижимая ладонью. Эти кривые буквы были единственным, что было по-настоящему честным в этой квартире.
Она больше не сомневалась. Она не сходила с ума. Ее пытались обокрасть. И бабушка, из вечности, успела ей шепнуть. Все только начиналось.
Вода в ванной шумела еще минут десять. Целая вечность. Галя стояла, прижав ладони к столешнице, впитывая ледяной холод искусственного камня. «Я подумаю». Эти слова висели в воздухе ядовитым туманом. Она их сказала. И теперь они меняли все.
Она резко выпрямилась. Нет. Не могла она сейчас оставаться здесь. Смотреть на него. Делать вид.
— Андрей, я в магазин! — крикнула она в сторону двери, голос прозвучал чужим, но достаточно устойчивым. — Молока не осталось!
Из-за двери донеслось нечто среднее между мычанием и «ага». Его уже не интересовали ни она, ни молоко. Его интересовала сделка. Его ресторан. Ее квартира.
Она накинула первое попавшееся пальто, схватила сумку и выскочила на лестничную площадку. Хлопнула дверью так, будто хотела отсечь этим звуком прошлую, доверчивую себя.
Но куда идти? К подруге? Выговориться? Нет. Слова были сейчас смертельно опасны. Они могли прозвучать не так, выдать ее ужас, ее прозрение. Она опустила руку в карман пальто, нащупала жесткий, холодный контур. Ключ. Не от квартиры — тот был на брелоке. Это был маленький, почерневший от времени ключик, который она нашла в той самой бабушкиной шкатулке месяц назад и тогда не придала ему значения. Просто еще одна безделушка.
Сердце заколотилось чаще. Бабушка не хранила безделушек. У нее все имело вес, значение, свою цель.
Галя почти побежала. Не к магазину. К старому гаражному кооперативу на окраине района, где уже лет десять как стоял, законсервированный пылью и временем, бабушкин «Запорожец». Она никогда не осмеливалась открыть этот бокс после похорон. Но этот ключик… он подходил к замку.
Ржавая дверь со скрежетом отъехала в сторону. Пахло бензином, пылью и одиночеством. В глубине, под старым чехлом, угадывались очертания машины. И на сиденье пассажира — старый, потрепанный ноутбук. «Для важных дел», — говорила бабушка. Галя всегда думала — для рецептов, выкроек, старых писем.
Схватив его, она пулей вылетела из гаража, захлопнула дверь и почти бегом понеслась обратно. Ей нужно было успеть выяснить, что внутри ноутбука, пока Андрей на встрече.
Вернувшись в квартиру, она заперлась в маленькой комнате, которую когда-то называла «кабинетом». Ноутбук гудел, загружаясь мучительно долго. Экран погас на несколько секунд, а затем загорелся вновь, потребовав пароль.
Галя замерла. Что могла поставить бабушка? Дату рождения? Свою? Ее? Своего покойного мужа? Она перепробовала все. Бесполезно.
Отчаяние начало подступать к горлу. И тут взгляд упал на коробку с открытками, стоявшую на полке. Одна из них была с морем, с изображением человека на корабле. На обороте — ровный, мужской почерк: «Моей любимой, на память о дне, который изменил все. 17.08.1998».
Пальцы сами потянулись к клавишам. 1-7-0-8-1-9-9-8.
Экран мигнул, и радостно загрузился рабочий стол. Обои — море. То самое, с открытки.
Сердце Галюши бешено колотилось. Она открывала папки одну за другой. Рецепты, фотографии, сканы документов… И одна папка, названная просто «Г». Ее инициал.
Внутри — один-единственный файл. Аудиозапись. «Для Галюши.ogg».
Она потянулась к наушникам, руки дрожали так, что она едва смогла вставить штекер. Сделала глубокий вдох. И нажала «Play».
Послышался легкий шум, покашливание. И — голос. Тот самый, родной, с легкой хрипотцой, который она слышала во сне.
— Галюша, если ты это слушаешь… — бабушка сделала паузу, будто собираясь с мыслями. — …значит, я уже ничего не могу тебе сказать. И значит… твой Андрей показал свое истинное лицо. Он пришел за стенами. Как я и боялась.
Галя сжала кулаки, прикусив губу.
— Он приходил ко мне, — голос бабушки стал жестче, суше. — Еще до вашей свадьбы. Уговаривал. Сначала ласково так. «Не мешайте нашему счастью, Анастасия Петровна, я ее люблю, я обеспечу». А когда я сказала, что квартира — это твоя крепость, твоя страховка на всю жизнь… он изменился. Стал холодным. Сказал… — голос на записи дрогнул, но бабушка взяла себя в руки, — …сказал: «Вы старуха, вам недолго осталось. Не упрямьтесь. А то ведь случается всякое… одинокие старики падают, лекарства путают…».
По лицу Гали покатились горячие, бессильные слезы. Она представила это. Представила угрозу в голосе любимого человека, обращенную к бабушке.
— Я его тогда выгнала. Он уходил в такой ярости, что схватил твою любимую морскую фотографию со стола и разорвал в клочья. После этого я стала включать диктофон каждый раз, как он приходил. И во время его последнего визита. Умная вещь, этот смартфон, твой брат научил. Вот, послушай…
На записи послышались шаги, скрип отворяемой двери. И — его голос. Молодой, напористый, но уже с теми самыми, теперь узнаваемыми, стальными нотками.
— Анастасия Петровна, давайте без эмоций. Галя — взрослая женщина. Она решила быть со мной. А вы тут со своим завещанием, с квартирой… Это неправильно. Это нас разобщает. Давайте по-хорошему…
— Убирайся, — прозвучал спокойный, ледяной голос бабушки.
— Ты пожалеешь об этом, старуха. Я сделаю все, чтобы она была счастлива. Но ты… ты просто помеха. А помехи убирают.
Щелчок. Бабушка снова заговорила, и в ее голосе была не печаль, а холодная, отточенная ярость.
— Вот он, твой счастливый брак, Галюша. Построенный на угрозах старухе. Он думал, я сломаюсь. Или умру. Но я хоть и старуха, а кое-что понимаю. Доказательства, детка, — это наша с тобой женская сила. Теперь они у тебя.
Запись оборвалась.
Галя сидела в полной тишине, в наушниках, из которых доносилось лишь шипение. Слезы высохли. Внутри все замерло и превратилось в нечто твердое, холодное, незыблемое. Он не просто хотел квартиру. Он запугивал ее бабушку. Возможно, ускорил ее смерть своими визитами и угрозами.
Быстрым движением Галя вставила свою флешку, скопировала файл с аудиозаписью, а затем отключила ее. Она не могла рисковать единственным доказательством. Спрятала носитель в потайное отделение своей сумки. Ноутбук закрыла и, не раздумывая, засунула его в старый бабушкин сундук, под ворох старых полотенец.
В квартире было тихо. Слышно было только тиканье часов в прихожей. Тот самый ритм, под который она жила. Но теперь этот ритм отбивал отсчет до чего-то нового.
Она больше не боялась. У нее в руках было не предсказание. А оружие. И она точно знала — бабушка одобрила бы ее решение. Любой ценой выйти из этой игры. И забрать с собой все его фигуры. Продолжение>>