Франция. Бордо. Где утро начиналось с запаха влажной земли и тёплого дыхания лошадей. Маленькая Мари-Луиза Пату, рождённая 17 февраля 1873 года, росла среди копыт, уздечек и тихих разговоров о дорогах. Её отец, Жан Пату, простой конюх, был человеком твёрдым, молчаливым, всегда пахнущим сеном и табаком. Мать, Мария-Катрин Курржлонг, наоборот - мягкой, склонной к молитвам и долгим взглядам в окно домохозяйка.
Они хотели для дочери жизни спокойной и предсказуемой - но сама Мари-Луиза с раннего детства смотрела туда, где кончаются улицы Бордо и начинается дорога. «Мне надо дальше», - шептала она себе, гладя шею гнедой кобылы.
В восемнадцать она не выдержала. Набросила на плечи тёмную шаль матери, поцеловала отца в усталую щёку и, не оглядываясь, ушла к вокзалу. Поезда увозят тех, кто не боится судьбы. Её поезд увёз Мари-Луизу в Пинск.
Пинск встретил её сыростью, плесенью на стенах, тяжелыми холщовыми одеждами людей и вечно пахнущей рыбой рекой Пиной. Но именно в этом городе, среди серых дней, произошло то, что перевернуло её жизнь.
Она увидела его в книжной лавке на углу. Не высокий мужчина с благородным лицом и чуть поседевшими висками. Он держал в руках газету на французском - редкость в тех местах. Его звали Жюль Терру.
Он был старше. Намного. И он был женат.
У него были двое детей - Поль и Мария.
Но когда Жюль поднял глаза и встретился взглядом с Мари-Луизой, между ними вспыхнуло что-то опасное, неправильное… и абсолютно неизбежное.
Так начинаются истории, которые ломают судьбы.
Они встречались сначала случайно. Потом - нарочно. Потом - отчаянно. В маленькой съёмной комнате на окраине, где окна дрожали от ветра, они проводили часы, после которых ей было больно дышать.
Жюль приносил ей книги, шелковую ленту для волос, конфеты из Вильно. Она приносила ему себя - всю, без остатка. Но он возвращался домой. К жене. К детям. А она возвращалась к пустой комнате, где пахло его табаком. Годы шли, а их любовь всё так же оставалась в тени. Иногда Мари-Луиза сидела ночью, укрывшись одеялом, и плакала беззвучно - от того, что любить можно так сильно, а принадлежать - не полностью.
В один ледяной пинский вечер, когда воздух звенел от морозной тишины, Жюль вошёл в её комнату дрожащими руками.
Он снял шляпу, но не улыбнулся, как всегда.
— Я решил… мы уезжаем. В Китай. В Харбин. Я больше не могу жить так. Жить без тебя. Без тебя целой, без тебя моей…
Она не поверила. Потом рассмеялась - тихо, как от боли. Но он взял её за руку, как никогда прежде, и она поняла: это не сон.
Они собрали немногочисленные вещи и исчезли. Для на тот момент Читы, - они исчезли навсегда.
Харбин, начало 1920-х. Город был как мираж. Китайские вывески, русские булочные, французские инженеры, немецкие торговцы - всё смешалось в одном дыхании.
Они сняли маленький домик с резными ставнями и открыли лавку импортных товаров. Продавали французское мыло, швейцарские часы, кружево и чай, который привозили русские купцы. Жюль старел, но рядом с Мари-Луизой становился мягче.
По вечерам он ставил пластинку, и они танцевали под треск граммофона. В Харбине их никто не знал, никто не осуждал, никто не требовал объяснений. Они жили так, будто могли наверстать все украденные годы. Но время всегда забирает своё. Жюль стал кашлять. Долго. Тяжело. Он худел, уставал, иногда не мог подняться по лестнице. Мари-Луиза поняла, что их счастье может оборваться так же внезапно, как началось. И тогда она начала писать письма - длинные, отчаянные, просительные - в консульство Швейцарии.
Просила:
— разрешение на брак,
— документ о его первом браке,
— признание её как будущей Madame Terroux.
Она хотела носить его фамилию.
Хотела, чтобы если его не станет, она не осталась никем. Хотела, чтобы хоть в последние годы он мог назвать её женой.
Но консульство требовало справки, документы, сведения о первой семье Жюля.
А он не желал ни писать, ни вспоминать:
— Они меня предали. Я им ничего не должен.
Время уходило.
24 декабря 1931 года Мари-Луиза проснулась рано - слишком рано.
Она собиралась дописать очередное письмо, в котором умоляла ускорить процесс.
Но не успела. Сердце, уставшее от долгих лет страха, мучительных надежд и бесконечной любви, остановилось. Она умерла тихо, как падает снег. Опережая Жюля. Опережая судьбу. Не став Madame Terroux. Не получив паспорта. Не оставив законного права на наследство. Её последний конверт так и остался лежать на столе. Незапечатанный.
Говорят, когда Жюль узнал, он просто сел на край кровати и долго смотрел в пол.
Когда его попросили подписать документы для её похорон, он вывел рукой, дрожащей от старости:
«Мари-Луиза Пату — моя жена в сердце.
Единственная».
Больше он не написал ни строчки. Через два года его не стало. В Харбине до сих пор ходит легенда о лавке импортных товаров, где жила француженка с глазами цвета мокрого янтаря и мужчина, который слишком поздно решился на счастье. Говорят, если открыть старый ящик в одном из заброшенных домов Харбина, можно найти черновик письма, которое Мари-Луиза так и не успела закончить.
В нём всего одна строка:
«Я бы прожила всё снова, Жюль… даже если бы всё равно не стала твоей женой».