Найти в Дзене
Инсомния

Цивилизация с окровавленными зубами: Кто принес Конго больший ужас — людоеды или «просветители»?

Перед вами — фотография, от которой стынет кровь. Неподалеку от плантаций каучука, 1904 год. Африканец смотрит на отрубленные ступню и ладонь. Это все, что осталось от его пятилетней дочери. Его жена, дочь и сын были убиты, расчленены и съедены солдатами «Народных сил» (Force Publique) — туземной армии бельгийского колониального режима. Их преступление? Невыполнение плана по сбору каучука. Это не сцена из фильма ужасов. Это — «цивилизаторская» миссия короля Бельгии Леопольда II в «Свободном государстве Конго». Этот кадр, сделанный женой миссионера Элис Харрис, навсегда врезается в память и становится обвинительным приговором целой эпохе. Надо признать, впрочем, что на большей части территории современного Конго-Заира людоедство среди местного населения к моменту колонизации было совершенно в порядке вещей, человечину продавали на рынке, как и любое другое мясо, причём как убоину, так и «животину» - ещё живого человека выставляли на продажу, покупатели выбирали тот или иной кусок, ег
Оглавление

Перед вами — фотография, от которой стынет кровь. Неподалеку от плантаций каучука, 1904 год. Африканец смотрит на отрубленные ступню и ладонь. Это все, что осталось от его пятилетней дочери. Его жена, дочь и сын были убиты, расчленены и съедены солдатами «Народных сил» (Force Publique) — туземной армии бельгийского колониального режима. Их преступление? Невыполнение плана по сбору каучука.

Это не сцена из фильма ужасов. Это — «цивилизаторская» миссия короля Бельгии Леопольда II в «Свободном государстве Конго». Этот кадр, сделанный женой миссионера Элис Харрис, навсегда врезается в память и становится обвинительным приговором целой эпохе.

Дикость против лицемерия: точка отсчета

Надо признать, впрочем, что на большей части территории современного Конго-Заира людоедство среди местного населения к моменту колонизации было совершенно в порядке вещей, человечину продавали на рынке, как и любое другое мясо, причём как убоину, так и «животину» - ещё живого человека выставляли на продажу, покупатели выбирали тот или иной кусок, его отмечали охрой, и когда всё тело находило своих покупателей, жертву забивали и разделывали. Также мясо коптили, т.к. никаких холодильников не было.

Рабов местные больше покупали на съедение, чем для каких-то других целей, т.к. в примитивном натуральном низкопроизводительном хозяйстве туземные большие семьи справлялись и сами.
Поэтому для данного региона большой вопрос – была ли злом для рабов продажа их в Новый Свет на плантации или в арабские страны в качестве слуг, т.к. дома бы их с большой вероятностью просто сожрали.

После битв победители в порядке вещей съедали тела убитых врагов, что, как отмечали «цивилизованные» бельгийские офицеры было хорошо (!!!) с санитарной точки зрения, т.к. не оставляло гниющих трупов, которые могли бы породить эпидемии.

Аборигены искренне не понимали, почему белые колонизаторы были в ужасе от их кулинарных привычек, они не видели разницы между забоем козлов и рабов/пленников и обвиняли белых в лицемерии. Считалось, что если выполняются определённые правила (раб честно куплен или захвачен в ходе боевой операции, или похищен у чужаков), то его вполне можно съесть, плюс они считали, что человечина вкуснее других видов мяса.

Систематический геноцид под вывеской прогресса

Хотя изначально дикость местных обычаев была ужасающей, но она не носила тотального характера. Тиски же бельгийской «цивилизации» сжали всю страну. За неполные 25 лет правления Леопольда II население Конго сократилось вдвое. Местные вожди-тираны, работорговцы и людоеды вместе взятые не уничтожали жизнь с такой чудовищной эффективностью, как система принудительного труда на каучуковых плантациях.

Бельгийцы, лицемерно прикрываясь просвещением, погрузили Конго в ночной кошмар, масштабы которого сравнимы разве что с Холокостом или режимом Пол Пота. Они не просто убивали. Они вводили квоты, натравливали туземные карательные отряды, уничтожали целые деревни и в качестве наказания практиковали тот самый каннибализм, который с таким ужасом осуждали.

Ирония истории: порядок, пришедший на смену хаосу

Под давлением международного скандала, раздутого, впрочем, не столько гуманистами, сколько завистливыми конкурентами-колонизаторами, Леопольд был вынужден уступить. «Свободное государство» стало Бельгийским Конго. И что же? Бельгийская администрация навела элементарный порядок. Появились железные дороги, аэропорты, города. Страна стала стабильным экспортером меди, урана и алмазов, финансировала даже бельгийское правительство в изгнании во время Второй Мировой.

Да, это был колониальный порядок, построенный на неравенстве. Но это был порядок. Он заменил собой ад леопольдовского правления.

«Независимость» как финальный акт трагедии

И вот настал 1960 год. Запад, терзаемый комплексами и давлением холодной войны, в иррациональной спешке предоставляет Конго независимость. Без подготовки кадров. Без плана. «Кухарки стали во главе государства».

-2

Результат? Мгновенный коллапс. Кровавая гражданская война. Патрис Лумумба, взлетевший из мелких чиновников в премьеры, чьей главной заслугой считается хамская речь в адрес бельгийского короля, погружает страну в хаос. Его сменяет чудовищный клептократ Мобуту, который будет десятилетиями грабить страну, пока Запад, нуждавшийся в нем как в союзнике против СССР, закрывал на это глаза.

Вечный вопрос: кто хуже?

Так кто же принес Конго больший ужас?

Дикие людоеды, которые убивали по своим, пусть и варварским, но понятным правилам, не ставя перед собой цели уничтожить целый народ? Или «культурные» европейцы, которые под маской цивилизации устроили один из самых эффективных геноцидов в истории, а затем, умыв руки, вручили выжившим «независимость», которая оказалась хуже и людоедства, и колониализма, погрузив миллионы в пучину бесконечных войн, длящихся по сей день?

Фотография отрубленной детской ручки — это не только свидетельство чудовищной жестокости. Это — вечное напоминание о том, что самые страшные злодеяния в истории человечества творились не с топорами в руках, а с пером в одной руке и цитатником о бремени белого человека — в другой.