Анна резала овощи на салат. День рождения Лизы. Восемь лет. Стол накрыт, гости через полчаса.
Позвонили в дверь. Дмитрий открыл. На пороге — его мать, Галина Петровна, с тремя пакетами, от которых руки покраснели и вытянулись.
- Димочка! - она протиснулась в квартиру, пахнув морозом и чужими духами. - Я тебе котлеток принесла. Твоих любимых. И борща. И пирожки с капустой.
Дмитрий взял пакеты, понёс на кухню, оставляя за собой мокрые следы от снега.
- Мам, у нас же праздник, - сказал он, ставя пакеты на свободный угол стола. - Лизин день рождения. Мы готовим.
- Я знаю, знаю, - Галина Петровна прошла следом, оглядывая стол так, словно проверяла чужую работу. - Но ты ведь любишь мои котлетки. А здесь одни салаты. Ты же мясо любишь.
Анна медленно отложила нож, не отрывая взгляда от свекрови, а потом перевела его на мужа — тот разглядывал котлеты так, словно видел восьмое чудо света.
- Галина Петровна, - голос прозвучал ровнее, чем она рассчитывала, - у нас курица запекается. И мясо по-французски. Еды хватит.
- Ой, да ладно тебе, - махнула рукой та, уже доставая контейнеры. - Димочка всё равно моё больше любит. Правда, сынок?
Дмитрий промолчал, но и не возразил, и это молчание ударило Анну сильнее, чем любые слова. Галина Петровна расставляла контейнеры на столе — борщ, котлеты, пирожки, картошка, ещё один с салатом оливье.
- И торт я принесла, - добавила она с гордостью, которую не скрывала. - Димочкин любимый. "Наполеон".
Анна замерла, не веря собственным ушам, и медленно перевела взгляд на мужа.
- Галина Петровна, - в горле встал комок, мешая дышать. - У нас торт. Заказной. Для Лизы. С принцессами.
- Ну и что? - удивилась свекровь так искренне, что можно было подумать, будто она правда не понимала. - Это для детей. А для взрослых я свой принесла. Димочка же любит "Наполеон".
Анна посмотрела на мужа, ожидая, что он скажет хоть что-то, но тот продолжал разглядывать котлеты.
- Дим, - позвала она, и голос прозвучал чужим. - Скажи ей.
- Что сказать? - он поднял взгляд, и в нём было непонимание — настоящее, не наигранное.
- Что сегодня день рождения твоей дочери. Что еда для неё. Что торт один должен быть.
- Аня, ну не драматизируй, - Дмитрий пожал плечами, и это движение — небрежное, почти раздражённое — окончательно всё решило. - Мама старалась. Принесла. Ничего страшного.
Анна сжала кулаки под столом так сильно, что ногти впились в ладони до боли, оставляя красные полумесяцы.
- Ничего страшного, - повторила она медленно, словно пробуя слова на вкус. - Понятно.
Развернулась, вышла в спальню, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. В горле стоял комок. Руки тряслись. Она прижала их к груди, пытаясь унять дрожь, дышала глубоко, считала до десяти, но сбивалась на четвёртом.
Пять лет. Пять лет она терпела Галину Петровну, думая, что однажды это изменится, что Дмитрий увидит, поймёт, встанет на её сторону. Но каждый раз он выбирал молчание.
Свекровь приезжала три раза в неделю с едой — но только для Дмитрия, в отдельных контейнерах с надписью "Диме", расставленных на полке холодильника как маленькие памятники материнской любви.
Когда Анна готовила ужин, Галина Петровна морщилась:
- Димочка, ты это будешь есть? У меня в холодильнике борщ стоит. Свежий.
И Дмитрий шёл к холодильнику, доставал контейнер, ел мамин борщ, пока Анна сидела напротив с детьми и молча ела свой суп, проглатывая вместе с едой обиду.
Когда Галина Петровна оставалась ночевать, она спала в детской на Мишиной кровати, а пятилетнего мальчика переселяли на раскладушку в гостиной.
- Галина Петровна, может, вам на диване? - предлагала Анна. - Мише неудобно.
- Ой, да ладно, - отмахивалась та. - Ребёнок маленький, где угодно спит. А мне в детской удобнее. Окно на солнечную сторону.
Миша спал на раскладушке, утром жаловался на спину, тёр глаза маленькими кулачками, а Анна кормила его завтраком и молчала, потому что Дмитрий уже ушёл на работу и не видел, как сын морщится от боли.
Когда у Дмитрия была премия — тридцать тысяч — он отдал половину матери.
- Зачем? - спрашивала Анна, держа в руках список покупок для Лизы — форма, рюкзак, туфли. - У неё пенсия двадцать восемь тысяч. Неплохая.
- Да у неё коммуналка, лекарства, - отвечал Дмитрий, не поднимая глаз от телефона. - Ей тяжело.
- А нам не тяжело? У нас двое детей! Лизе форму в школу покупать!
- Аня, не начинай, - и он уходил в комнату, закрывая дверь так тихо, что это было хуже хлопка.
Анна покупала форму на распродаже, самую дешёвую, и Лиза смотрела на неё большими глазами, не понимая, почему у Маши форма красивая с кружевом, а у неё — серая и простая.
Сегодня было последней каплей. День рождения дочери. Торт с принцессами стоил четыре тысячи, и Анна три недели откладывала по сто пятьдесят рублей в день, экономила на обедах, пила дешёвый растворимый кофе вместо нормального, ходила на работу пешком вместо метро.
И вот приходит Галина Петровна с тортом для Димочки.
Анна встала с кровати, вытерла глаза тыльной стороной ладони и вышла в коридор. На кухне слышались голоса — свекровь что-то рассказывала, Дмитрий смеялся.
Она вошла. Галина Петровна поправляла контейнеры на столе, выстраивая их в ряд.
- Галина Петровна, - сказала Анна, и голос прозвучал чужим, металлическим. - Заберите свою еду. Пожалуйста.
Та обернулась с непониманием во взгляде.
- Что?
- Заберите. Это день рождения Лизы. Не Димы. Лизы.
- Ну и что? Я же не для Лизы принесла. Для Димы.
- Вот именно, - Анна шагнула к столу, взяла контейнер с котлетами, протянула свекрови. - Заберите.
Галина Петровна посмотрела на неё, потом на сына, ожидая, что он вмешается, и не ошиблась.
- Дима, ты это слышишь?
Дмитрий встал между ними, и в этом движении было всё — он всегда вставал между, всегда защищал мать, всегда выбирал её сторону.
- Ань, успокойся. Зачем ты так?
- Зачем я так? - голос сорвался на крик. - Твоя мать принесла еду на день рождения твоей дочери. Но не для дочери. Для тебя!
- Ну так она же для меня старалась...
- Старалась! - Анна поставила контейнер на стол так резко, что крышка подскочила. - Она для тебя старается пять лет! Каждый раз! Котлеты для Димочки! Борщ для Димочки! Торт для Димочки! А на остальных всем всё равно!
- Как ты смеешь! - Галина Петровна побледнела, прижав руку к груди. - Я из любви! Я забочусь о сыне!
- Из любви? - Анна развернулась к ней, и в глазах жгло от непролитых слёз. - Вы выгнали моего пятилетнего сына из его кровати! Чтобы вам удобнее было! Это любовь?
- Ну подумаешь, на раскладушке поспал...
- Ему пять лет! У него спина болит по утрам!
- Аня, не ори, - Дмитрий взял её за руку, но она дёрнулась, вырвала руку из его пальцев. - Дети услышат.
- Пусть услышат! Пусть Лиза услышит, что в её день рождения бабушка принесла торт для папы! Пусть знает, как это бывает!
- Ты истеричка, - сказал Дмитрий, и это слово повисло в воздухе между ними. - Зачем из мухи слона делать?
Анна замерла, не веря, что услышала именно это, и посмотрела на мужа так, словно видела его впервые.
- Из мухи слона?
- Ну да. Мама принесла еду. Ну и что? Разве это повод устраивать скандал?
- Дим, - Анна говорила медленно, отчеканивая каждое слово. - Твоя мать игнорирует меня. Игнорирует твоих детей. Обслуживает только тебя. И ты не видишь в этом проблемы?
- Она меня любит, - пожал плечами он, и в этом движении была такая детская наивность, что хотелось плакать. - Всегда так было.
- Всегда так было, - повторила Анна, и в её голове вдруг всё встало на места — вся их жизнь, все пять лет брака, все разговоры, которые заканчивались его молчанием. - И это нормально?
- А что ненормального?
Анна посмотрела на свекровь — та стояла у стола с губами, сжатыми в тонкую линию, и взглядом победителя.
- Галина Петровна, - сказала Анна, и в голосе прозвучала усталость. - Скажите мне. Вы правда не понимаете? Или делаете вид?
- Не понимаю чего?
- Что ваш сын взрослый. Что у него семья. Что у него дети, которым тоже нужно внимание.
- Так я ж не мешаю! Я помогаю!
- Помогаете? - Анна засмеялась, и этот смех прозвучал зло, горько. - Вы приносите еду только для него. Занимаете детскую кровать. Забираете половину его премии. Это помощь?
- Аня, хватит, - Дмитрий повысил голос впервые за весь разговор. - Ты сейчас перегибаешь!
- Я перегибаю? Я?! - она развернулась к нему, и в груди что-то сжималось, не давая дышать нормально. - Дим, ты отдал матери пятнадцать тысяч из премии! В тот месяц, когда мы покупали Лизе форму! Я экономила на обедах, чтобы хватило! А ты отдал матери!
- У неё коммуналка...
- У неё пенсия двадцать восемь тысяч! - перебила Анна, и голос надломился. - У тебя зарплата девяносто! Но половину ты отдаёшь ей! А нам что остаётся?
Дмитрий молчал, смотрел в пол, и в этом молчании было всё.
- И знаешь, что самое страшное? - продолжала Анна, и в голове звенело. - Ты не видишь проблемы. Совсем. Для тебя это норма. Мама принесла еду только тебе — норма. Выгнала Мишу из кровати — норма. Забрала деньги — норма.
- Аня, она моя мать...
- А я твоя жена! - крикнула Анна, и в коридоре что-то упало — наверное, Лиза уронила игрушку. - А Лиза и Миша — твои дети! Но ты видишь только её!
В коридоре раздались шаги. Появилась Лиза в платье с принцессами, с бантиками в волосах и красными глазами.
- Мам, - голос тихий, испуганный. - Почему вы кричите? У меня день рождения.
Анна присела перед дочерью, обняла её, вдохнула запах детского шампуня и почувствовала, как в глазах жжёт.
- Прости, солнышко. Прости. Взрослые ругаются. Глупые взрослые.
Лиза прижалась к ней, маленькая, тёплая, доверчивая.
- Баб Галя, - сказала она, глядя на бабушку. - А торт с принцессами будет?
Галина Петровна посмотрела на внучку, потом на свой "Наполеон", и на её лице промелькнуло что-то — может быть, осознание, а может быть, просто раздражение.
- Будет, Лизонька. Конечно, будет.
Анна отпустила дочь, та убежала в детскую, и тишина стала оглушительной.
- Дим, - позвала Анна, и в голосе не осталось ничего, кроме усталости. - Иди сюда.
Он подошёл неохотно, словно знал, что сейчас услышит то, чего не хотел слышать.
- Слушай внимательно. Я скажу один раз. - Анна смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. - Либо ты начинаешь видеть свою семью. Всю семью. Не только мать. Либо я ухожу.
- Ты чего?! - Дмитрий отступил, и на лице отразился испуг. - Это ультиматум?
- Это реальность. Я устала. Пять лет устала. Я не могу больше смотреть, как моих детей игнорируют. Как меня игнорируют. Как тебя обслуживают, будто ты ребёнок.
- Но я же не прошу!
- Вот именно! - Анна повысила голос, и в висках застучало. - Ты не просишь! Но и не останавливаешь! Ты берёшь как должное!
Галина Петровна вмешалась, и голос её дрожал:
- Ну знаешь ли! Я из любви к сыну! Я мать!
- Из любви, - Анна развернулась к ней, и слова лились сами собой. - Галина Петровна, любовь — это когда ты хочешь счастья человеку. Не просто кормишь котлетами. А хочешь, чтобы у него семья была крепкой. Чтобы жена была довольной. Чтобы дети росли в мире.
- Так я ж ничего плохого не делаю!
- Делаете. Вы делаете из него ребёнка, которому мамочка всё принесёт, всё решит, всё сделает. А у него жена? Дети? Это не важно. Важно, чтобы Димочке было хорошо.
Галина Петровна открыла рот, закрыла, и губы задрожали.
- Я... я всегда о нём заботилась. Всегда.
- Вот именно. Всегда. Даже когда он вырос, женился, завёл детей. Вы не отпустили его.
- Как ты смеешь!
- Смею. Потому что я его жена. Мать его детей. И я вижу, что происходит.
Анна достала телефон, открыла галерею, нашла фотографию прошлого Нового года и показала.
- Смотрите. Ваш стол. На фото — вы, Дмитрий и куски торта. Большие. Красивые. А рядом — тарелка для Лизы и Миши. Маленькие кусочки. С краёв.
Галина Петровна смотрела на фото и молчала.
- И это норма для вас? - спросила Анна, и в горле снова встал комок. - Ваши внуки едят объедки, а Дмитрий — всё лучшее?
- Ну... Дима же взрослый. Ему больше надо.
- Ему тридцать пять лет! - голос Анны сорвался окончательно. - Тридцать пять! А вы его кормите, как младенца!
Дмитрий встал между ними, закрывая мать собой.
- Всё, хватит. Аня, ты заходишь слишком далеко. Это моя мать. Я не позволю тебе её оскорблять.
Анна посмотрела на мужа долго, впитывая каждую черту его лица, каждую деталь — и поняла, что он выбрал.
- Понятно, - кивнула она. - Значит, ты на её стороне.
- Я не на чьей-то стороне! Просто ты раздуваешь из ничего проблему!
- Из ничего, - повторила Анна, и внутри что-то оборвалось окончательно. - Хорошо. Тогда я ухожу.
- Что?!
- Ухожу. К матери. С детьми. Пока ты не поймёшь.
- Аня, не дури!
- Не дурю. Просто защищаю своих детей. Раз ты этого не делаешь.
Она прошла в спальню, достала сумку, начала складывать вещи механически — футболки, джинсы, носки, зарядки. Руки тряслись, в глазах мутнело, но она продолжала собирать.
Дмитрий вошёл следом, встал в дверях.
- Ты чего творишь? Гости через полчаса! У Лизы день рождения!
- Отмени, - Анна не обернулась, продолжая складывать вещи в сумку. - Скажи, что заболели.
- Аня!
Она развернулась, посмотрела на него, и в груди что-то сжалось так сильно, что стало трудно дышать.
- Дим, я люблю тебя. Правда люблю. Но я больше не могу. Не могу смотреть, как ты выбираешь мать вместо нас. Каждый раз.
- Я не выбираю!
- Выбираешь. Прямо сейчас выбрал. Встал на её защиту. Вместо того чтобы услышать меня.
- Но она же не виновата! Она просто... она меня любит!
- И я тебя люблю! - Анна закрыла лицо руками, и сквозь пальцы просочились слёзы. - Но моей любви мало. Потому что у тебя уже есть женщина, которая любит сильнее. Твоя мать.
Дмитрий молчал, смотрел на жену и не находил слов.
Анна взяла сумку, вышла в детскую. Лиза сидела на кровати, глядя в окно. Миша играл на полу с машинками.
- Собирайтесь, дети. Мы едем к бабушке Наташе.
- Но мам, - Лиза встала, и в глазах стояли слёзы. - У меня гости будут. Торт. Подарки.
В этот момент Анна вспомнила, как неделю назад Лиза подписывала пригласительные открытки своим неровным детским почерком, как выбирала платье с принцессами, как мечтала о празднике. И всё это рухнуло из-за котлет для Димочки.
- Перенесём, солнышко. Прости. У взрослых... - голос надломился. - У взрослых проблемы.
Лиза молча пошла собирать вещи, а Миша потянулся к матери.
- Мам, а папа поедет?
- Нет, Мишенька. Папа останется с баб Галей.
Через двадцать минут они стояли у двери — Анна с двумя сумками, дети в куртках. Галина Петровна сидела на кухне с каменным лицом. Дмитрий вышел в коридор.
- Аня, ты реально уходишь?
- Реально.
- Из-за котлет?
Анна засмеялась устало, безрадостно.
- Из-за котлет. Да. Если ты так это видишь — то из-за котлет.
- Это глупо.
- Может быть. Но это моё решение.
Она открыла дверь, вышла с детьми в подъезд, и Лиза обернулась, посмотрела на отца большими глазами, полными непонимания.
- Пап, ты придёшь?
Дмитрий молчал, потом выдавил:
- Конечно, зайка. Обязательно.
Дверь закрылась.
Дмитрий остался стоять в коридоре один, слушая, как стихают шаги жены и детей по лестнице, как хлопает входная дверь подъезда. Галина Петровна вышла из кухни.
- Димочка, не переживай. Она вернётся. Это просто нервы у неё.
Дмитрий посмотрел на мать, и впервые за много лет действительно посмотрел — увидел не заботливую маму, а пожилую женщину, которая держалась за него как за последнее, что у неё есть.
- Мам, может, она права?
- В чём права?
- Ну... что ты слишком... меня опекаешь?
Галина Петровна поджала губы.
- Я мать. Я должна о тебе заботиться.
- Но мне тридцать пять.
- И что? Ты всегда будешь моим сыном.
Дмитрий прошёл на кухню, сел за стол, посмотрел на контейнеры с едой, на торт "Наполеон", на пустые стулья, где должны были сидеть Лиза и Миша, где должен был звучать детский смех.
Галина Петровна села напротив.
- Не бери в голову. Она взбалмошная. Сама виновата. Из-за ерунды раздула скандал.
Дмитрий молчал, а в голове вдруг всплыли картинки — как Миша жаловался на спину после раскладушки, как Лиза смотрела на дешёвую форму, как Анна экономила на обедах. И он ничего не видел. Просто не видел.
В холодильнике стоял торт с принцессами. Четыре тысячи. Анна откладывала три недели по сто пятьдесят рублей в день.
На столе — "Наполеон" для него.
Дмитрий встал, взял "Наполеон", понёс к мусорному ведру.
- Дима! - ахнула мать. - Что ты делаешь?!
- Выбрасываю.
- Но я же для тебя...
- Знаю, мам, - он опустил торт в ведро, не глядя на него. - Знаю.
Галина Петровна смотрела на сына, не понимая, что происходит.
Дмитрий достал телефон, набрал номер Ани. Сбросила. Набрал снова. Снова сбросила. Написал: "Прости. Я идиот."
Ответа не было.
Он сел на диван, посмотрел на часы. Половина восьмого. Гости должны были прийти в семь. Он отменил всех, написал, что заболели.
Галина Петровна суетилась на кухне, убирала контейнеры обратно в пакеты.
- Димочка, ну не расстраивайся. Завтра она вернётся. Увидишь.
- Не вернётся, мам.
- Вернётся! Куда она денется? У неё же дети!
- Вот именно, - Дмитрий посмотрел на мать, и в груди что-то сжалось. - У неё дети. Которых ты игнорируешь.
Галина Петровна замерла с контейнером в руках.
- Что?
- Мам, скажи честно. Ты хоть раз принесла что-то специально для Лизы? Или для Миши?
Она помолчала, опустила взгляд.
- Ну... я же для всех готовлю.
- Нет. Ты для меня готовишь. Пишешь на контейнерах "Диме". Даёшь мне лучшие куски. А детям — что останется.
- Дим, ну ты же взрослый...
- Мне тридцать пять лет, - перебил он, и голос звучал устало. - Я зарабатываю девяносто тысяч в месяц. Я могу сам себя прокормить. А Лизе восемь. Мише пять. Им нужно внимание больше.
Галина Петровна сжала губы, и в глазах блеснули слёзы.
- Значит, ты тоже против меня.
- Я не против. Я просто... - он потёр лицо руками. - Я просто понял, что Аня права.
Мать встала, взяла сумку, и движения её были резкими, обиженными.
- Понятно. Ухожу. Раз я здесь лишняя.
- Мам, не надо так...
- Надо! - она развернулась у двери, и лицо исказилось. - Я всю жизнь тебя растила! Одна! Отец ваш пил! Я работала на двух работах! Чтобы ты нормально жил! И вот теперь эта... эта... говорит, что я плохая!
- Она не говорила, что ты плохая, - устало сказал Дмитрий. - Она говорила, что ты не отпускаешь меня.
- Как это не отпускаю? Ты женат! У тебя дети!
- Но ты всё равно обслуживаешь меня. Как ребёнка.
Галина Петровна открыла рот, закрыла, развернулась и хлопнула дверью.
Дмитрий остался один в квартире, где должен был быть детский смех, гости, торт с принцессами, и тишина давила на уши.
Он взял телефон, снова написал Ане: "Можно я приеду?"
Ответ пришёл через десять минут: "Не надо. Пока не надо."
Дмитрий встал, прошёл на кухню, открыл холодильник и достал торт с принцессами — белый, с розовыми розочками и фигурками Золушки и Белль. Лиза выбирала его две недели в интернете, показывала маме картинки, мечтала.
За окном смеялись дети — чужие дети на чужом дворе, у которых сегодня тоже, наверное, были праздники. А его дочь сейчас сидела в чужой квартире, без торта, без гостей, без папы.
Дмитрий сел за стол с тортом перед собой и впервые за много лет заплакал — тихо, беззвучно, стирая слёзы тыльной стороной ладони.
Потом достал телефон и набрал длинное сообщение: "Завтра приеду. С тортом. Прости Лизу от моего имени. И тебя прости. И Мишу. Мама больше не будет приезжать без приглашения. Обещаю. Я всё понял. Поздно понял, но понял. Дай мне шанс всё исправить. Пожалуйста."
Нажал "Отправить". Сообщение ушло в темноту ночи.
Через пять минут пришёл ответ: "Посмотрим."
Всего два слова, но в них была надежда.
Дмитрий закрыл коробку с тортом, убрал в холодильник, лёг на диван и закрыл глаза.
Понял. Наконец-то понял.
Но цена этого понимания — пустая квартира, испорченный праздник дочери и слова жены "посмотрим".
Может, он ещё успеет всё исправить. Может, Анна даст ему шанс.
А может, уже поздно.
Он не знал. Но завтра он поедет. С тортом. И будет пытаться склеить то, что сломал своим молчанием.
За окном погас свет в соседних окнах. Город засыпал.
А Дмитрий лежал в темноте и думал о том, что любовь матери может быть удушающей, что молчание не спасает от проблем, а только копит их, и что иногда нужно выбирать — не между людьми, а между прошлым и будущим.
Он выбрал. Наконец-то выбрал.
Только бы не слишком поздно.