— Вы мне должны! — Марина швырнула на стол тонкую стопку распечатанных объявлений о продаже квартир. — Компенсацию за моё нищенское детство, ясно?
Yа крошечной кухне, где еле помещались стол, холодильник и газовая плита, воздух сразу стал тяжёлым, как перед грозой.
Лидия Сергеевна сидела у окна с чашкой чая. Её рука, тонкая, в мелких пятнышках от возраста, чуть дёрнулась, но чашка не звякнула о блюдце. Она только подняла глаза на дочь — усталые, серые, с тёмными кругами под ними.
Павел Ильич, опершись локтями о стол, смотрел на объявления. Цены в жирных шрифтах прыгали перед глазами, но он словно не видел ни цифр, ни слов. Он видел только лицо Марины — перекошенное злостью, упрямое, взрослое и в то же время обиженно-детское.
— Марина, — тихо сказала Лидия Сергеевна, — ты хотя бы объясни…
— Что тут объяснять? — оборвала её дочь. — У Сашки всё есть. И будет ещё больше. А мне вы что дали? Домик в дыре и нищету. Пора расплатиться.
***
Когда Марина родилась, во дворе ещё торговали си га ретами поштучно, а за колбасой стояли в очередях. Лидия Сергеевна тогда работала медсестрой в поликлинике, Павел Ильич — на кирпичном заводе. Денег хватало ровно настолько, чтобы не голодать и платить по счетам.
И всё же их маленький дом в старом районе казался Лидии крепостью. На окнах — ситцевые занавески, на стенах — ковры, подаренные ещё на свадьбу. На кухне всегда пахло супом, сдобой или жареным луком. Для кого-то это было бы просто скромное жильё, а для неё — дом, который они с мужем вытащили буквально из сырости и плесени, когда только поженились.
Иногда, приходя после смены, она говорила Павлу Ильичу, снимая платок и садясь на табурет:
— Главное, что у нас тепло и Маринка сытая. Остальное переживём.
Он отвечал, пододвигая к ней кружку горячего чая:
— Мы же для неё стараемся. Прорвёмся потихоньку.
Марину она одевала не хуже других детей. Да, не в фирменные джинсы, о которых кричала реклама, и не в импортные кроссовки, но всегда чисто и аккуратно. Новые школьные платья, куртка «как у Вики из соседнего подъезда», шерстяные колготки, которые не рвались неделю за неделей.
Раз в год они обязательно выбирались к морю. Не за границу, не в отели, а в дом отдыха «Лазурный» в посёлке, куда поезд шёл почти сутки. Для Марины это были лучшие дни — море, горячий песок, липкие от мороженого пальцы. Павел Ильич тащил на пляж огромную сумку с полотенцами, термосом и бутербродами с колбасой, которая в их городе стоила почти как праздник.
Она бегала вдоль берега, собирала гладкие камешки, а вечером, укутавшись в цветастое полотенце, слушала, как отец рассказывает истории о «капитанах дальнего плавания» и о том, как когда-то сам мечтал увидеть море.
Потом годы выровнялись. В магазинах стало больше товара, исчезли очереди за сахаром и мылом. Зарплаты у них не выросли до небес, но хотя бы перестали падать.
Через тринадцать лет после рождения Марины Лидия вдруг поняла, что задержка — это не сбой. В сорок лет она снова стояла в женской консультации с картой в руках и не верила, что всё это происходит с ней.
Так в их доме появился Сашка.
К тому времени у них уже был новый холодильник, стиральная машина, диван не проседал посередине. В супермаркете можно было выбрать между пятью видами печенья и тремя видами молока, и Лидия шутливо морщилась, вспоминая, как когда-то выстаивала очередь за одним-единственным.
Сашке покупали яркие погремушки, мягкие коврики с развивающими картинками, недорогой, но крепкий велосипед, конструкторы, большие наборы фломастеров. Не потому, что его любили больше, а потому что всё это теперь просто продавалось рядом.
Марина видела это, но видела по-своему.
***
К семнадцати годам Марина уже твёрдо знала: жить в этом доме она больше не хочет. Ей казалось, что старый район засасывает, как болото. Те же лица во дворе, те же лавочки, те же разговоры о том, «как раньше всё было дешево».
Она поступила в институт на экономический и почти сразу начала мечтать о собственной квартире в центре. На парах подружки рассказывали, как будут «валить в Москву», «делать карьеру» и «снимать студию возле метро».
Одна одногруппница, Алина, как-то небрежно сказала:
— Родители купили мне однушку. Ну, в ипотеку, конечно, но на меня всё оформят. Я сама не потяну, ты что.
Марина улыбнулась, но в груди неприятно кольнуло.
Вечером, возвращаясь в дом, где в коридоре по-прежнему висело старое зеркало с облупившейся рамой, она смотрела на своё отражение и видела не девушку из города, а девчонку из «дыры», как она теперь мысленно называла свой район.
Она начала снимать комнату с подругой. Платить за угол было тяжело, денег хронически не хватало. Съёмная квартира оказалась тесной, соседи — шумными, хозяин — придирчивым. Но Марина упорно убеждала себя, что это «временный этап перед нормальной жизнью».
Тем временем Сашка рос. Сначала он просто тянулся за ней хвостиком, потом начал звонить:
— Мариш, а помнишь, ты мне обещала показать, как презентацию делать?
Она раздражённо отвечала:
— Мне некогда, Саш. У меня работа.
В соцсетях Марина всё чаще видела фотографии одногруппников: новые кухни, ремонт в «своей» квартире, поездки по Европе. В комментариях мелькало привычное: «Спасибо маме с папой».
Каждый такой пост остро напоминал ей, чего у неё нет. И она всё чаще возвращалась мыслями к детству, но уже не к тёплым вечерам у моря и к отцовским рассказам, а к тому, чего, как она считала, недополучила.
«Почему у нас никогда не было ремонта, как на картинках? Почему я ходила в обычной школе, а не в платный лицей? Почему летом мы ездили в Лазурный, а не в Турцию?»
Ответа, который её устроил бы, не существовало.
Обида, сперва просто колючая мысль на периферии, становилась медленно, но верно центральной идеей её внутреннего монолога.
***
В тот вечер, когда всё сорвалось, Марина приехала к родителям без предупреждения. День был тяжёлый: начальник накричал за отчёт, клиент сорвал встречу, в маршрутке наступили на ногу.
Дверь им открывал Сашка. Подросший, вытянувшийся, в футболке с логотипом какого-то техникума.
— О, Мариш! — обрадовался он. — Заходи. Мам, Марина приехала!
На кухне уже стоял накрытый стол. Запах тушёной картошки, салата с огурцами, обычные их субботние радости. На подоконнике остужался противень с пирогом — Лидия любила печь по выходным.
— Мы тут как раз обсуждали, — сказал Павел Ильич, когда она села, — что Сашке надо бы на курсы подготовки к колледжу. Без них сейчас тяжело. Денег, конечно, уйдёт…
Марина подняла взгляд от тарелки. Вилка застыла в руке.
— На курсы? — переспросила она. — Платные?
— Ну да, — вздохнула Лидия Сергеевна. — Но куда деваться.
В Марине что-то щёлкнуло. Перед глазами вспыхнули чужие кухни, однушки с ламинатом, подписи под фото «родители помогли».
— А мне вы помогали? — голос её прозвучал неожиданно громко. — Когда я поступала, вы о каких курсах говорили?
— Марин, времена были… — начал Павел Ильич.
— Другие? — перебила она. — Конечно. Тогда можно было просто не думать, что у детей будут другие возможности!
Слово за слово, голос её становился резче.
— У него будут курсы. У него компьютер новый. Велосипед. Игрушки с детства. — Марина почти перечисляла. — А у меня что? Домик и поездка в Лазурный раз в год?
— Марина, ты несправедлива, — тихо сказала Лидия Сергеевна. — Мы делали, что могли.
— Могли больше! — резко бросила Марина, сама удивляясь своей наглости и в то же время будто подпитываясь ею. — И теперь вы должны.
— Что мы тебе должны? — впервые за вечер твёрдо спросил Павел Ильич.
Марина вытащила из сумки распечатки и бросила их на стол.
— Квартиру. Однушку. Или хотя бы первый взнос. Иначе…
— Иначе что? — он не повысил голоса.
Она посмотрела ему в глаза и ощутила, что идёт по краю. Но остановиться уже не могла.
— Иначе я вам никто, — сказала она и сама от этих слов вздрогнула.
Тишина повисла тяжёлая, липкая. Лидия закрыла лицо руками.
Павел Ильич медленно встал, собрал объявления в аккуратную стопку, положил их обратно перед дочерью.
— Если ты считаешь, что мы тебе должны квартиру, — сказал он тихо, — значит, ты очень плохо помнишь своё детство. И, наверное, ещё хуже понимаешь нас.
Он сделал паузу, глядя на неё усталыми глазами.
— Ты требуешь цену за то, что мы и так сделали из последних сил. Я квартиру тебе не обещаю. И знаешь, Марина… Если мы тебе только это и значим — кошелёк с ключами от однушки, — то, значит, плохо мы тебя воспитали.
Его голос не дрогнул.
Марина вскочила, стул громко скрипнул по линолеуму. Она схватила сумку, даже не обулась как следует, и вылетела в коридор.
Дверь хлопнула так, что в коридоре с потолка посыпалась старое побелка.
***
Лидия Сергеевна эту ночь почти не спала. Сначала она сидела на кухне, глядя в тёмное окно. Потом бесцельно протирала уже чистую раковину, перекладывала кружки с полки на полку, вытащила из шкафа старые детские вещи, снова убрала.
Телефон лежал рядом, включённый, но она даже не открывала список контактов.
— Позвонишь? — спросил Павел Ильич, войдя на кухню под утро.
— Если я сейчас позвоню, — выдохнула Лидия, — она подумает, что мы виноваты. А я… я же не считаю, что мы виноваты.
Сашка ходил по дому тише обычного. Через пару дней он не выдержал:
— Пап, Марина из-за меня ушла?
— Нет, — ответил Павел Ильич, отложив газету. — Она не из-за тебя. Она из-за своих мыслей ушла.
Марина тем временем делала вид, что её всё хорошо. Утром — на работу, вечером — обратно, по дороге забегала в магазин за самым дешёвым йогуртом и пачкой лапши.
Однажды ночью, не в силах уснуть, она вышла на кухню и уставилась в окно. Внизу тянулись одинаковые балконы старой многоэтажки, жёлтые пятна от фонарей, редкие прохожие.
Она вспомнила, как отец таскал её на руках по пляжу, когда в первом классе она боялась заходить в воду. Как мать всю ночь сидела с ней, когда у неё была температура под сорок. Как они вдвоём искали её любимую куклу, которая «потерялась» в комнате, а потом обнаружилась под диваном.
Картины всплывали одна за другой — не про бедность, не про достаток, а про людей, которые были рядом.
«Я сказала, что они мне должны, — вдруг ясно подумала она. — Сказала, что они мне никто».
От этой мысли стало физически плохо. Её передёрнуло, будто от холода.
Но взять телефон и позвонить она не смогла. Гордость, растянутая как тугая струна, не позволяла сделать первый шаг.
***
Шёл уже второй месяц осенних дождей. Город пропитался влагой: мокрые деревья, лица прохожих, рекламные щиты.
В очередной такой день Марина вышла с работы позже обычного. Начальник снова был недоволен, и она, прикусив язык, стояла и слушала замечания, представляя, как бросает всё и уезжает «в нормальную жизнь» — куда-нибудь, где уже всё готово и не надо выцарапывать каждый рубль.
На остановке она промокла до нитки за десять минут. Автобус ехал битком, Марина втиснулась у двери и, глядя в запотевшее окно, неожиданно увидела знакомый магазин — тот самый, у которого отец когда-то покупал ей по праздникам шоколадку «с картинкой».
Она вышла на следующей остановке, почти не думая. Вернулась пешком назад, остановилась у витрины.
Внутри всё было другим: вместо деревянных стеллажей — блестящие стеллажи, вместо продавщицы тёти Гали — девушка в форме. Но именно здесь Павел Ильич когда-то, улыбаясь, протягивал Марине горячий батон, ещё пахнущий печью, и шептал: «Только домой донеси, не съешь по дороге».
Марина стояла под дождём и вдруг ясно поняла, что её детство не было нищим. Оно было некрасивым, негламурным, без «развивающих центров» и «семейных кафе». Но оно было — тёплым, живым, заботливым.
Она дошла до дома уже в темноте. Соседка встретила её у порога:
— Слушай, Марин, — сказала она, — ты всё на родителей ругаешься, что они тебе не помогли. Но по тебе видно, что тебя любили. Ты вообще-то не из неблагополучной семьи.
Марина хотела возмутиться, но не смогла.
Ночью она долго ворочалась, а потом всё-таки взяла телефон. В контактах напротив «Мама» горел маленький зелёный кружочек — в сети.
Палец завис над кнопкой вызова. Она нажала… и тут же сбросила. Сердце колотилось так, будто она пробежала марафон.
Утром, собираясь на работу, она вдруг поняла, что больше не может так. Не может жить, делая вид, что ничего не случилось.
Вместо того чтобы поехать в офис, Марина села в другой автобус — в тот, что шёл через весь город к старому району.
***
Дом, где она выросла, оказался таким же, как и в её памяти. Разве что краска на подъездной двери облупилась ещё сильнее, а соседи на лавочке сменились — стариков стало меньше, молодых мам с колясками больше.
Во дворе, в промёрзшей земле, торчали последние стебли бархатцев, которые Лидия всегда сажала весной. Окно их кухни светилось мягким тёплым светом.
Она вдохнула и нажала на звонок.
Дверь открылась почти сразу. Лидия Сергеевна стояла в халате, с приподнятыми от удивления бровями. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.
— Мама… — голос Марины сорвался. — Я… прости.
Лидия выдохнула, будто всё это время держала воздух в лёгких. Шагнула вперёд и обняла её так крепко, как когда-то в детстве, когда Марина падала с велосипеда и разбивала коленки.
— Зайди, простудишься, — только и сказала она.
В коридоре появился Павел Ильич. Он смотрел сурово, руки скрестил на груди.
— Здравствуй, — произнёс он.
— Здравствуй, пап, — Марина опустила глаза. — Я… я была неправа. Насчёт всего. Квартиры, детства… Я не имею права от вас требовать…
Он молча слушал, потом тяжело вздохнул.
— Про квартиру разговора не будет, — сказал он спокойно. — Но поесть у нас всегда найдётся.
Он отвернулся и пошёл на кухню.
— Павел! — возмущённо позвала его Лидия.
— Чего? — он не обернулся. — Суп остывает.
Марина усмехнулась сквозь слёзы.
Из комнаты выглянул Сашка. Увидев сестру, он расплылся в неловкой, но искренней улыбке.
— Привет, — сказал он. — Я тут на презентации застрял… Поможешь?
Она кивнула.
За столом было тепло и дружно — как раньше. Обычный вечер в доме, который она когда-то называла «дырой» и «нищетой».
Теперь он снова становился просто домом. Не идеальным, не богатым, не мечтой из чужих фотографий — но своим.
Квартиру ей никто не подарил. И Марина впервые ощутила, что это не приговор.
Расплата за «нищенское детство» оказалась вовсе не в квадратных метрах, а в том, чтобы научиться видеть людей за их возможностями и невозможностями.
И с этим в их тесной кухне, где пахло супом и пирогом, можно было начать жить заново.
Рекомендуем к прочтению: