Он стоял у окна Зимнего дворца, вглядываясь в слепую вьюгу, захлестнувшую площадь. Снежные заряды хлестали в стёкла, перекрывая видимость. Это была не уютная метель его детских гатчинских зим — это была слепая, яростная вьюга, в которой белые вихри смешивались с пороховой гарью и тяжелым металлическим привкусом надвигающейся трагедии.
14 декабря 1825 года Николай, еще не коронованный император
А лишь человек, пытающийся удержать в руках трон, который ему неожиданно подбросила судьба. Там, в снежной круговерти Сенатской площади, стояли не враги. Стояли его соратники — гвардейские офицеры, чья присяга и долг должны были сделать их опорой трона. Те, кого он видел на парадах, в дворцовых залах, с кем делил тяготы службы. Теперь их штыки были обращены против него. Они кричали «Константин и Конституция!», и этот абсурдный клич резал слух. Конституция? Для него, с детства воспитанного на уставах и чертежах крепостей, это слово было синонимом хаоса.
Это был уже не спор, а мятеж. Бунт.
Сначала он попытался договориться и посылал к войскам переговорщиков. Один за другим шли великий князь Михаил, митрополит Серафим, герой 1812 года генерал Милорадович. Их слова разбивались о ледяную стену молчания.
Прогремел единственный выстрел, перечеркнувший надежду на мирный исход. Пуля, выпущенная Петром Каховским, настигла Милорадовича. Ранение оказалось смертельным. В этот миг для Николая всё решилось. Мятеж перешёл грань, отделявшую протест от убийства. Сомнений больше не оставалось.
Раздалась сухая команда, отточенная годами муштры: «Пальба орудиями по порядку!» Император не стал смотреть на то, что произошло дальше. Он развернулся и ушёл в сторону Зимнего дворца, оставив за спиной грохот канонады и крики. Угроза порядку ликвидирована.
Солдат Николай, воспитанный палкой генерала Ламсдорфа и холодными стенами Михайловского замка не стерпел неповиновения. Он стремился к идеальному порядку, который любил с детства, расставляя своих игрушечных солдатиков.
Его отец, император Павел I, был убит заговорщиками, и страх омрачил его детство. Он усвоил урок: слабость — смертельна, милосердие — опасно, а любой намек на вольнодумство — это яд, разъедающий устои империи.
Когда он увидел неподвижный строй каре на площади, он не думал о политическом выступлении. Военный мятеж, попрание присяги, святотатство против основы основ — верности государю. Греховная смута, посягающая на священные устои самой державы.
Приказ прозвучал холодно и четко, как удар сабли
Грохот пушек разорвал морозный воздух. Картечь прошила снежную пелену и живую плоть. Снег на площади заалел. Беспорядочное бегство, шинели, треуголки, растоптанные в кровавой каше. Порядок был восстановлен.
Цена была ужасающей, но — неизбежной. Высшей государственной необходимостью был этот жестокий, но единственный способ остановить распад империи, который начался бы с этого бунта.
А потом началось следствие. Он лично входил в камеры к арестованным, смотрел в глаза тем, с кем еще недавно мог сидеть за одним столом. Он не видел в них героев. Он видел офицеров, нарушивших присягу - единственную скрепу, способную удержать империю от хаоса. И для этого преступления существовало лишь одно наказание.
Пятеро руководителей восстания были казнены
Остальные отправлены в сибирскую каторгу, лишены чинов и состояния. Для Николая это была системная ликвидация политической угрозы и смертельной опасности для государственного организма - нарушения присяги и попытки насильственно изменить государственный строй.
Не жестокость, а глубоко усвоенная парадигма власти: любое покушение на самодержавие есть покушение на основы России, и допустить безнаказанность — значит подписать смертный приговор самой империи.
Эта убежденность была выкована в нем годами военной муштры, уроками законоучителя и неизгладимой памятью о судьбе отца, павшего от рук заговорщиков. Он действовал как государственный хирург, безжалостно ампутирующий пораженную конечность, чтобы спасти весь организм.
Сенатская площадь была очищена от кровавой каши
Император Николай I посмотрел в окно и снова взял в руки солдатика - того самого, из детства. И поставил его на отведенное ему место. В его мире всё должно было стоять ровно. И любая фигурка, посмевшая пошатнуться, безжалостно сметалась с доски. Такова была цена порядка, которую он усвоил с младенчества и которую он был готов платить.
Император мог поступить иначе? Напишите комментарий!