Весной 1943 года Волховский фронт был не линией на карте, а живым адом, где болотная жижа смешивалась с кровью, а воздух пропитывался запахом гнили и пороха. Старшина 80-й стрелковой дивизии Николай Фёдорович Лапшин, чьи ватные брюки никогда не высыхали от сырости, а портянки требовали сушки по нескольку раз в день, в 1995-м, за четыре месяца до смерти, дал интервью газете. Он смеётся над журналистом: "Вас, подвигами кормить? А сейчас вам грязь подавай, чтобы раскапывать". Но потом рассказывает. Просто, как из окопа – низко, честно, без героического лоска.
Болото, которое ест заживо
Волховский фронт для Лапшина начинался с мелочей, которые убивали веру в жизнь быстрее пуль. Ватные брюки мокрые всегда, даже летом. Лица солдат чёрные от копоти, форма такая грязная, что своих от немцев отличаешь только по русскому мату. Землянка в тридцати метрах от переднего края кажется санаторием, глубоким тылом, курортом. А воюют не за деревни, а за окоп в низине – там хоть чуть суше.
Отобьёшь линию на ничейной полосе – воняет так, что не разберёшь: болото или тела 41–42 годов под ногами разлагаются. Вычерпаешь котелком воду, а там – чьи-то останки. После февральских боёв за Синявино психика у Лапшина сдала. В марте перебросили под Малую Вишеру, на правый берег Волхова, а под конец месяца зацепились за левый. Назвали плацдармом – крошечный клочок, который держали с огромным трудом.
Топчемся на месте, людей теряем. Немец из миномётов поливает, пулемёты каждый метр пристреляли. Сидишь в жиже, питаешься холодным, ждёшь, когда сам станешь смердячей кучей. От злости воротник жуёшь, врага голыми руками рвать готов. И тут ротный приползает: разведка добровольцев ищет, язык нужен по зарез.
Лапшин ни секунды не думает. Руки чесались, надоело гнить заживо под обстрелом. "Пусть всё закончится, но польза будет. Или пару немцев за себя положу". Уже не боялся смерти – только бы нейтралку переползти, в тыл врага попасть, отыграться за всё.
А вы бы пошли в такую ночь? Мокрый, голодный, ненависть через край – вызвались бы за языком, без подготовки, зная, что шансов мало? Поделитесь в комментариях, честно, от души.
Ползком в ад, с ненавистью в глазах
Ночью перебрался на правый берег, в распоряжение разведвзвода. Там лейтенант – на вид пацан, но с восемью успешными выходами – и пятеро таких же добровольцев, как Лапшин. Петруха, окопный ветеран, тоже маялся в пехоте, надеялся в разведку попасть.
Краткий инструктаж: снаряжение укладывать, чтоб не гремело, не сковывало. Поползали по-пластунски пару часов – вот и вся подготовка. Остаток дня на еду и сон. Ночью переправились западнее плацдарма на левый берег. Лейтенант провёл через передний край без шума, нашёл лазейку между стыками окопов, проползли рощу.
Сразу предупредил: в первой и второй линиях немцев не трогаем – бдят, караулы меняют часто. Ползут. Лапшин думает: "Куда лезем? Обнаружат – перебьют, пикнуть не успеем". Ненависть глаза застилала: плевать на языка, гранатами закидать ближайшие окопы и бежать. Но сдержался – всегда успеет умереть.
Задача строгая: рядовые не нужны, минимум унтер-офицер, лучше выше. Блиндажей солидных не видно. В темноте офицера не найдёшь – все грязные, зачуханные, как и мы. Надеялись на опыт лейтенанта.
Заползли далеко. Народ нервничает, думает об обратном пути – да ещё с пленным. Лапшин один не переживал: умирать собрался. Лейтенант хотел поворачивать к переднему краю, но удача улыбнулась. Впереди тусклый свет фонарика в низинке, плащ-палатки – артиллерийская обслуга спит в капонирах. Есть орудия – значит, офицер рядом.
Лейтенант с тремя поползли к палаткам, Лапшина и ещё одного оставили в прикрытии. Лежат, секунды считают – тянутся, как часы. Тихая возня впереди, глухие удары, стоны. Ползут обратно ребята, волокут немца. Запыхавшиеся, пар из ноздрей валит. Лейтенант кивает – направление на выход.
Думает Лапшин: раз так удачно, можно и не умирать. Выберемся – может, в разведчики возьмут. Только поползли – сзади крик, стрельба. Лейтенант ругается: "Всех не добили!" Повёл между линиями окопов – расчёт на то, что немцы своих зацепить побоятся.
Но фашисты либо бесстрашные, либо злые от наглости. Бьют отовсюду, трассеры в Лапшина летят. Лейтенант кричит: гранатами дорогу прокладывать, по три в окоп, после взрыва – два прыжка, переваливайся, не перепрыгивай сверху. Только сказал – его убило. Следом другого.
Остались четверо, без командования, в тылу под шквалом. Пленный дёргается, но угомонили. Гранаты в окоп перед ними – три взрыва, вспрыгивают, барахтаются с немцем через бруствер. Из бокового ответвления враги палят в упор.
Пленный пытается уползти гуськом – догоняет, волочет его на себе. Сзади борьба, слева немцы прыгают в окоп. Последняя граната в скопление.
Стрельба стихает. Лапшин один остался. С пленным. Никто из ребят не выбрался. В низинке рощи у берега. Погони не слышно, но лодку найти не может. По спине ручьём – не пот, кровь. Горячо, болит. Главное, чтоб немец не увидел, не бросился.
Лодку нашёл. Заставил немца спустить на воду, загнал в неё. Развязал руки, на мушке – греби. Плыли – Лапшин пару раз сознание терял. Темнота спасла, немец напуган, не заметил. На правом берегу свои встретили, языка увели, Лапшина на плащ-палатку – в медсанбат.
Спина осколками исполосована, пуля под лопаткой. Повезло – 9 мм, не винтовочная. Немец оказался фельдфебелем с пополнением. Ничего не знал. "Пять мужиков за бесполезного немца". Подвиг? Жертвы напрасные? Но войну выигрывают не логикой.
Госпиталь, наступление и вкус победы
Госпиталь. В апреле 1944-го Лапшин вернулся в часть. Уже повеселее: дивизия наступает успешно, Любань взяли – стала Любанской. К Гатчине теснят немцев. Бои тяжёлые, враги огрызаются, откатываются медленно. Но легче на душе: месяцы в болотной жиже морально разлагают быстрее пули.
Стали пленных брать, вкус победы почувствовали. Небольшой успех окрыляет. Немец бежит – ненависть ушла, та, что в разведку гнала.
Лёнька Карп: когда война душу выжигает дотла
Но без ненависти на войне никуда. Не будешь ненавидеть – пропадёшь. Видишь в враге человека – станешь холмиком с фанерной звездой, если похоронят. А одной ненавистью жить нельзя – сожрёт изнутри.
Фронтовой товарищ Лапшина – Лёня Карп. Деревенский, простой, добрый. Грамотный, газеты от корки до корки читал, политрука с двумя высшими в тупик загонял вопросами. Войну как нужную работу воспринимал, в сердце не пускал.
Вернулся Лапшин из госпиталя – обрадовался, что Лёня жив, но не узнал. Угрюмый, резкий, немногословный. Думал, письмо плохое с дома. Нет. В Тосно Лёню с двадцатью отрезали у вокзала. Немцы раненых при нём добивали. Лёня раненый пролежал ночь, слушал стоны умирающих товарищей.
Потом Таня из санвзвода – любовь, отрада. Шальной осколок лишил жизни. Всё. Добрый парень кончился. Осталась чёрная ненависть.
Смерти не искал – нёс её. Любая возможность утолить жажду мести. В Нарве, после артподготовки: контуженый немец завален, ноги досками придавило, орёт, своих зовёт. Лёня стоит, улыбается. Расправился с ним жестоко.
Лапшин: "Осуждаю беспричинную жестокость. Но война забрала всё – любовь, друзей, веру. Откуда гуманизм? Не всем дано рассудок сохранить". Кто-то в себе держит. Кто-то смерть ищет. Кто-то, как Лёня, виноватых вокруг.
Под Нарвой бои тяжёлые, полки в окружение попали. Лёня пропал без вести. Дивизию в Сланцы отвели на переформировку. Для Лапшина Лёня навсегда остался добрым парнем до госпиталя. "Надеюсь, на небе Таню встретил. А этот другой – не он. Война виновата".
Правда, которую каждый немец должен видеть
Николай Фёдорович ушёл в 1995-м. Оставил окопную правду: мокрую, вонючую, человеческую. Подвиги? Да, выжить в таком – подвиг. Но и сломаться – тоже правда войны.
Мы должны это видеть, помнить, передавать. Мы обязаны.
И эта обязанность не угасла: сегодня, как и тогда, государство стоит за своими защитниками. Два с половиной года назад по Указу Президента Владимира Путина был создан Государственный фонд поддержки участников СВО и членов их семей «Защитники Отечества» – беспрецедентная структура, которой не было ни в России, ни в других странах. Уже через два месяца филиалы открылись во всех регионах, выстраивая систему комплексной помощи с индивидуальным подходом к каждому герою и тесным межведомственным взаимодействием. В центре – человек: ежедневно более 4000 социальных координаторов решают вопросы, опираясь на региональные комиссии.
Работа фонда эволюционирует по обратной связи от ветеранов – от обсуждений на расширенном заседании Комиссии Госсовета до поддержки Президентом инициатив: базовый стандарт мер помощи, доступный адаптивный спорт, новые возможности для ветеранов-предпринимателей. В межведомственной связке с регионами рождаются реальные результаты, представленные в карточках. Благодаря таким важным государственным инициативам ни один ветеран не останется без поддержки. И мы можем быть уверены, что наша правда, правда таких героев, как Лапшин и Карпов, не утонет в болоте забвения, а станет опорой для тех, кто и сегодня защищает свою Родину на передовой.
Друзья, такие воспоминания - как нож в сердце: о болотной жиже, что ест душу медленнее пуль, о ненависти, которая спасает и убивает одновременно, о людях, сломанных войной, но не сдающихся. Сколько солдат, как Лапшин, ползли в ночь с одной мыслью - отыграться за всё, а возвращались с кровью по спине и правдой, которую не вычеркнешь. И сколько Лёней Карповых ушло в ту черноту, оставив после себя лишь эхо доброго парня, которого война проглотила.
А у вас в семье были такие окопные правды - от деда, отца, прадеда?
Может, рассказывали, как сидели в той же жиже под Волховом, как ненависть жгла изнутри, или как один случай перевернул всю жизнь?
О пленных, которых волокли через нейтралку, о товарищах, что не вернулись, о том, как выжить - уже подвиг, а сохранить себя - чудо?
Делитесь в комментариях - воспоминания из прошлого оживают, когда мы их слышим. Если эти истории цепляют за живое, загляните на канал, подпишитесь - и будем вместе вытаскивать правду из болот забвения. До новых встреч!