Годы молчания наконец-то треснули, как старая театральная декорация, которую слишком долго подкрашивали, лишь бы никто не заметил трещин. И вот теперь сцена, на которой Олег Табаков блистал десятилетиями, превращается в эпицентр бурного скандала.
Актрисы, когда-то молодые, испуганные, полные надежд, теперь говорят. Говорят громко, уверенно, не оборачиваясь. И, признаться, то, что они говорят, звучит так, будто в стенах школы и театра всё это время копилось нечто липкое, неприятное, то, что обычно оставляют за кулисами и тщательно не выпускают наружу.
Но, как водится, если одни заговорили, другие немедленно вышли с ответом. Марина Зудина, вдова мэтра, пребывает в ярости. «Бред», «завистливые», «неудачницы» – её слова резкие, отточенные, как ножницы в руках парикмахера перед премьерой.
Где правда? Где театральная обида, которая годами лежала под кожей, как синяк, и теперь всплыла пятном? А где попытка переписать историю? Попробуем рассмотреть, не успокаивая эмоции, но держа глаза широко открытыми.
Табаков: легенда, созданная им же, и тень, которую никто не хотел замечать
Сколько я работаю в сфере шоу-бизнеса (а это, между прочим, не первый десяток лет), я видела и «гениев с характером», и «характерных без грамма гениальности». Но таких фигур, как Табаков, было мало. Его уважали, к нему тянулись, перед ним дрожали. Он был не просто актёром, он был системой.
Он создавал звёзд, открывал двери, а иногда и закрывал их намеренно или случайно, но так, что никто не смел возражать. Всё при нём казалось огромным, важным, правильным: и театр, который он поднял до такой высоты, что даже конкуренты признавали, и его школа, куда мечтали попасть, как мечтают пробиться на самый верх Олимпа.
Но, как я давно поняла, рядом с любой легендой всегда стоит её тень. Можно обожать свет, но именно тень показывает, что объект реальный. Не идеальный. Не небесный. Живой. Со всеми слабостями.
И вот теперь тень заговорила женскими голосами.
«Раздевайся. Я ничего делать не буду»: актрисы вспоминают, а общество не верит
Первой, кто рискнул озвучить то, о чём шёпотом говорили многие, стала Елена Антоненко. Я читала её слова несколько раз. Признаюсь: внутри всё сжалось.
Я слишком хорошо знаю, как это бывает. Ты приходишь на кастинг, на пробы, на обсуждение роли, и вроде бы должно быть всё профессионально, но вдруг воздух становится вязким, стул под тобой чужим, а собеседник слишком уверенным, что всё ему можно.
Антоненко вспоминала, как при поступлении услышала от Табакова фразу, которую любая женщина, получившая её на свой адрес, запоминает на всю жизнь:
«Раздевайся. Я ничего делать не буду».
Вот скажите, разве можно такое забыть? Разве может это быть «шуткой», «примером», «игрой педагогической фантазии»? Конечно, можно попытаться оправдать, смягчить и переосмыслить. Ведь мы же все люди искусства, правда? Но если девочка в тот момент сидела, оцепенев от страха и стыда, – это уже не педагогика. Это власть.
Антоненко утверждает, что так было не раз и не только с ней. Что молчание – это была норма. Что никто и не думал жаловаться. Потому что кто ты такая, чтобы жаловаться великому мэтру?
Она говорит и о другом эпизоде, о фразе про грудь, которая, по её последующему уточнению, якобы была иллюстрацией к тому, что режиссёры могут позволить себе.
Но вот беда. Житьё под давлением делает любые «иронии» похожими на приказы. И если однажды ты уже был в ситуации, где граница нарушена, то вторая фраза уже воспринимается не как шутка, а как часть знакомой игры.
Актриса признаётся:
«Мы боялись. Нам говорили: «Снимай платье, иначе не видать тебе сцены!Если хочешь работать – не рыпайся».
Эти слова – главное, что объединяет почти все такие истории. Страх, вот что цементирует молчание.
История Машной: любовь, отчисление и подозрение в мести
Ольга Машная, другая героиня этой истории, пошла другим путём. Её попыткой защититься от внимания Табакова, по её словам, было начать встречаться с его сыном Антоном.
Знаете, я видела такие «романы-укрытия» в молодости. Девочка в профессии, где мужчина управляет всем: поступлением, ролями, судьбой. И если его интерес настораживает или пугает, она интуитивно ищет, за кого спрятаться. И часто выбирает того, кто ближе всего – семью.
С Машной произошло именно это. Как она рассказывает, отношения с Антоном стали бронёй. Но броня не спасла, её отчислили. Формулировка сухая: «профессиональная непригодность».
Но вот уже через годы Антоненко скажет фразу, от которой мороз идёт по коже:
«Он не мог простить, что его перехитрили».
Пусть это и её интерпретация, но ведь она не возникла из пустоты.
Антон Табаков спустя годы признал лишь одно: роман был. И был настоящим. Но вот что было дальше, он не говорит. Ни о мотивах, ни о конфликте, ни о том, был ли отец причастен к отчислению.
И это молчание самое тяжёлое. Не потому, что оно что-то доказывает. А потому, что оно оставляет пространство для домыслов. А домыслы, понятно, заполняют каждую пустоту.
Марина Зудина в ярости: защита мужа или нежелание увидеть правду?
Вот кто не стал молчать, так это Марина Зудина. Её реакция была молниеносной и жёсткой. Она назвала обвинения бредом, а актрис «завистливыми неудачницами».
И я её понимаю. Честно. Когда ты прожил с человеком двадцать с лишним лет, когда делил с ним дом, страхи, творческие ночи, когда видел его смешным, серьёзным, уставшим, счастливым, тебе невозможно представить, что он мог поступать иначе, чем ты его знала.
Любовь – это фильтр. Толстый, непробиваемый слой лака на картине.
Зудина уверяет: он был строгим, да. Иногда резким, конечно. Но границ никогда не нарушал.
Может ли быть так, что она просто не видела другой стороны? Конечно. Но может ли быть и так, что её муж действительно не делал того, в чём его обвиняют? Тоже да.
Сложность в том, что обе версии живые. Обе эмоциональные. И обе изнутри.
Молчание, которое оглушает
Вы заметили? Все актрисы, ставшие звёздами благодаря Табакову, молчат. Ирина Пегова молчит. Ирина Апексимов молчит. Другие тоже молчат.
Это можно объяснить по-разному. Либо они никогда не сталкивались с подобным и считают ниже своего достоинства участвовать в скандале. Либо… либо просто не хотят выносить на публичную площадь то, что было личным опытом. Иногда травмой. Иногда компромиссом.
Я слышала от нескольких бывших студенток, на условиях полной анонимности, что «странные реплики, касания, взгляды» действительно случались. Они говорили о зоне «грани дозволенного».
Понимаю их нежелание рассказывать открыто. Театральная среда жестокая. Она не прощает излишней откровенности.
Скандал шире, чем один человек
Истории о домогательствах или давлении в театральных школах – это, увы, не новость. Вспоминают и ГИТИС, и Щуку, и хореографические училища.
Но никто не ожидал, что тень падёт на такого титана, как Табаков. Это как если бы вдруг выяснилось, что в одной из стен Эрмитажа появилась трещина.
Кто-то считает, что обвинения разрушают профессию. Что гения нужно оценивать по роли, по режиссуре, по школе. Что личное – отдельно. Но вот честно скажу: я против этого.
Если творческий человек гениален, но при этом унижает тех, кто слабее, то его гениальность не оправдывает унижения. Ты можешь быть великим на сцене, но мелким в кабинете. И эта мелкость имеет право быть озвученной.
Можно ли обвинять ушедших?
Олег Табаков ушёл в 2018 году. Похороны были национальным событием. Его вклад в культуру неоспорим. Но ведь именно в этом и трагедия. Когда человек уходит, правда о нём перестаёт иметь свидетеля. Её теперь можно только складывать из обрывков.
Можно ли быть гением и при этом иметь слабости? Можно. Можно ли обвинять умерших? Трудно. Но иногда необходимо, если это обвинение помогает изменить будущее.
Кому верить? Вот этот вопрос останется без ответа.
История Табакова – это не только про одного режиссёра или две актрисы. Это про всю театральную культуру, где десятилетиями действовали негласные правила. Это про страх, который был нормой. Это про власть, которой никто не давал официального статуса, но она работала сильнее любого приказа.
Это про женщин, которые впервые за много лет решились сказать: «Со мной было несправедливо». И про тех, кто отвечает: «Не смейте трогать память».
Мне кажется, что всё это только начало. Театр, как зеркало общества, просто показывает, что мы ещё не научились выходить на сцену честно, без масок, без ролей и без притворства.
А правда всё равно выйдет. Как выходит актёр на сцену, даже если боится.