«Лен, мы тут с Зоей посчитали», — начала свекровь деловым тоном, размешивая свой утренний цикорий.
Я оторвалась от телефона. Третья неделя их «гостевания» в моей «двушке» превратилась в персональный ад. Муж Паша сидел рядом и усиленно делал вид, что читает состав на коробке овсянки.
«Квартира у тебя, Лен, хорошая. Две комнаты, — продолжила Светлана Борисовна, не глядя на меня. — А нас, значит, трое. Я, Зоя и Паша. Тебе, как хозяйке, комната. А нам с Зоей – вторая. По-честному же?»
Я замерла. Ложка с овсянкой застыла на полпути ко рту.
«В каком смысле?» — только и смогла выдавить я.
«В прямом! — взвилась Зоя, сестра мужа, откладывая свой телефон. — Мы в своей однушке впятером скоро будем, Игорек-то растет! А у тебя тут хоромы простаивают. Мы бы тут с мамой пожили. А вы с Пашей в зале, вам нормально будет, молодым».
У меня потемнело в глазах. «Это… это МОЯ квартира. Бабушкина. Я ее унаследовала. Паша к ней не имеет отношения».
«Как это не имеет?! — возмутилась свекровь, вставая. — Ты Пашина жена! А Паша – мой сын! Значит, квартира – общая! Семейная!»
Я посмотрела на мужа. Паша, ну скажи хоть что-то!
«Мам, ну Ленка права, квартира-то ее…» — промямлил он.
«Цыц! — рявкнула Светлана Борисовна. — Подкаблучник! Мы тут по-семейному решаем, а ты лезешь! Короче, Лена, мы решили. Зойка завтра обои поедет выбирать, в нашу комнату. А то у тебя тут все какое-то… бабское. И пианино это твое надо выкинуть, место только занимает».
Они говорили о продаже моего пианино. Инструмента, на котором я играла с пяти лет.
Я молча встала, помыла чашку и ушла в ванную. Заперлась на шпингалет. У меня тряслись руки. Это не просто наглость. Это захват. Они решили, что если мой муж — мягкий и зависимый от мамы, то и я такая же.
Я сидела на краю ванны минут десять. Слышала, как они уже обсуждают, куда поставят свой диван.
«И прописаться нам надо будет, Лен!» — крикнула Зоя через дверь. — «Игоря в садик тут устроим!»
Прописка. Ремонт за мой счет. И раздел моей квартиры. Фулл-хаус.
Паша робко постучал: «Лен, ты как? Ну не кипятись, это ж мама…»
Я глубоко вдохнула. Злость испарилась, остался холодный, чистый расчет. Они хотят «по-семейному»? Они хотят «по-честному»? Хорошо.
Я открыла дверь. На моем лице была самая милая улыбка, на которую я была способна.
«Светлана Борисовна, Зоя, вы абсолютно правы. Семья – это святое. Я тут подумала… как же я раньше не догадалась. Надо же всем место найти. У меня же еще брат двоюродный, Олежка. Он как раз с вахты возвращается. Бедолага, жилья нет, по съемным углам мыкается. Я его тоже к себе пропишу и поселю. В вашу комнату, Зоя. Вам втроем там не тесно будет?»
Свекровь с Зоей переглянулись.
«Какой еще Олег?» — процедила Зоя.
«Мой. По маминой линии. А что? Родственник же. Мы же теперь по-честному делим, так? Он парень простой, неконфликтный. Места много не займет».
Они мне не поверили. Думали, блефую.
А зря.
На следующий вечер раздался звонок в домофон. Я открыла. На пороге стоял мой троюродный (но им-то откуда знать) брат Олег. Здоровенный мужик под два метра, в замасленной робе, с огромным армейским баулом. От него пахло поездом, соляркой и тяжелым трудом. Олег работал бурильщиком. Я ему утром позвонила и слезно попросила о помощи. Он как раз был в городе между вахтами.
«Здорово, сеструха! — рявкнул он, обнимая меня так, что хрустнули кости. — Где тут моя койка? Я на месяц, пока новую вахту не найду. Жрать хочу – умираю!»
«Олежка, проходи! — защебетала я. — Вот, знакомься. Это мама Паши, Светлана Борисовна, а это сестра, Зоя. Они теперь тоже с нами живут. Вы будете в одной комнате, не обижайте друг друга!»
Лица свекрови и Зои надо было видеть. Олег, не стесняясь, прошел в «их» комнату, кинул баул на кровать, где уже лежало цветастое Зойкино покрывало, и достал грязные берцы.
«Душ где? А то я три дня в поезде».
Начался цирк. Олег был не просто гостем. Он был стихийным бедствием.
Он вставал в пять утра и, оглушительно кашляя, шел на кухню. Там он включал свет, гремел кастрюлями, жарил себе яичницу из десяти яиц с салом, запах от которой стоял на всю квартиру.
Он храпел. Храпел так, что у Паши в нашей комнате дрожала кровать.
Зоя, привыкшая спать до десяти, вылетала из комнаты с красными глазами.
«Он… он… невыносим!»
«Терпи, Зоя, — отвечала я. — Родственник же».
Вечером Олег занимал ванную на полтора часа. Он там стирал свою робу. Вручную. Хозяйственным мылом. После него в ванне оставались разводы мазута, а запах стоял такой, будто мы жили в автосервисе.
«Лена, скажи ему! — шипела Светлана Борисовна. — Он пользуется моим шампунем!»
«Светлана Борисовна, ну что вы как неродная. Ему нужнее, у него голова вон какая большая».
Апогей случился через три дня. Олег «случайно» постирал свои кирзовые ботинки в ванной и для мягкости замочил их в дорогом Зойкином бальзаме для волос. А потом сел на кухне в одних семейных трусах, развесив на батарее вонючие носки, и стал чистить воблу. Прямо на новый кухонный стол.
В этот момент в дверь позвонила соседка, баба Клава. Она увидела Олега, который вышел на площадку покурить.
«Ленка, это что еще за мужик у тебя? Вонь на весь этаж! — заорала она. — А вы, женщина, — она повернулась к Светлане Борисовне, которая выскочила на шум, — небось, мать его? Стыда у вас нет! Такого амбала притащить!»
Светлана Борисовна побагровела. Опозориться перед соседями – это было хуже всего.
«Мы уезжаем!» — завизжала она, забегая в квартиру. — «Немедленно! Зоя! Собирайся! Это не квартира, а проходной двор! Бомжатник!»
Через два часа они, спотыкаясь, тащили свои чемоданы к лифту. Олег, жуя воблу, смотрел на них с интересом.
«А чё это они? Обиделись, что ли?»
…На вокзале мы стояли молча. Паша купил маме воды, Зоя демонстративно отвернулась.
Гудел поезд.
«Ну, вы звоните, мам», — тихо сказал Паша.
«Молчи, подкаблучник!» — прошипела свекровь, заталкивая в вагон сумку (в которой я разглядела свое новое полотенце, ну да ладно).
Двери закрылись. Поезд тронулся.
Паша повернулся ко мне. В глазах у него стояла вселенская скорбь и огромное облегчение.
«Лен… прости их, а?»
Я похлопала его по плечу.
«Ничего, Паш. Главное – все сделали по-честному. Квартира-то у нас теперь точно общая».