Довольно шокирующую историю прочитала про русско-чукотские нравы конца 19 века. Речь о них ведет известный исследователь чукотской жизни и культуры: В.Г.Богораз. Писал он о местных традициях максимально объективно, без эмоций и осуждения, просто как факт.
Да и как осуждать, если для людей это было вопросом жизни и смерти. Нам сейчас может уже и не понятно, как мещане или крестьяне могли регулярно голодать, и даже у зажиточных людей начала 20 века рацион, по современным меркам, был скудным, как у последнего нынешнего бедняка: практически без мяса, яиц, рыбы, на одной лишь картошке, мучном, капусте, грибах и молочном (у богачей неразбавленном водой, у бедных — разбавленном).
Сейчас мы наивно вопрошаем, а как же охота, рыбалка? Почему крестьяне не могли рыбачит? Ну, значит, не было такой возможности, не настолько же тупыми были предки, чтобы не догадаться, что мясо можно на охоте добыть, а рыбу на рыбалке. Значит, не могли это делать по объективным для себя причинам.
Речь здесь у меня пойдет о русских мещанах на Колыме.
Итак, как писал Богораз:
"Мне известно около двадцати случаев брака между чукчами и русскими мещанами или обрусевшими туземцами. Половина этих случаев относится к настоящему времени, половина к недавнему прошлому. Я посетил одну за другой все смешанные чукотско-русские семьи в разных частях чукотской территории. В подавляющем большинстве случаев русская или обрусевшая женщина вышла замуж за чукчу.
Все эти женщины вышли из очень бедных семей. Брак с оленеводами служил им средством хотя бы на время избавить семью от постоянной голодовки. За некоторых из этих женщин уплатили по двадцати и тридцати убитых оленей, за других же — только по два или по три. Семьи, к которым они принадлежали, в большинстве случаев жили на границе чукотской области и находились в постоянных сношениях с оленеводами. Не следует забывать, что молодым чукчам не составляет труда добиться благосклонности русских девушек. Достигается это посредством легких подарков или даже без них."
Такие браки не приветствовались. "Русские родственники и соседи издеваются над женщинами, отданными «дикарям». Брак их считается унизительным и постыдным."
Тем не менее, многие, ради выживания семьи, шли на это.
Интересно, что несмотря на то, что жизнь русской у чукчей была невероятно, безумно сложной, никто не уходил от чукотских мужей добровольно.
Как писал Богораз: "Мне неизвестно ни одного случая, чтоб такая женщина вернулась с дикой тундры на цивилизованную реку. Одна из женщин рассказывала мне, что после смерти своего первого чукотского супруга она вернулась обратно в родной поселок вместе с трехлетним сыном. «Но мы не могли жить там, — говорила она, — от тяжелого духа в избе. Головы болели, едушки было мало, только сухая юкола, а мальченка не привык и все просил мяска. Вот так мы пробились на реке месяца три, а я взяла да и вышла за другого чукчу, и ушла с ним на тундру назад»."
Про одну русскую Богораз писал так: "Рано утром она вышла из шатра, одетая в обычную «комбинацию» из шкур, чукотского покроя, наполовину открывшую плечи и шею. Лицо ее посинело, пальцы одеревенели; она могла сохранить хоть немного тепла, лишь непрерывно двигаясь и работая, и все же она хвалила свою жизнь. «Там на реке люди голодают, — сказала она, — а наша еда сама вокруг нас на ногах ходит». Однако все женщины, вышедшие замуж за чукоч, сознаются, что первые месяцы жизни на тундре для них были очень тяжелы."
При этом вся семья русской женщины начинала зависеть от чукчи, ее мужа (а чукча морально от них), от чего богатый чукча мог даже лишаться всего своего богатства, повесив на себя столько голодных ртов:
"Следует заметить, что русская семья, пришедшая с женой, ложится тяжелой обузой на мужа чукчу и истощает стадо, так же как в случае брака с тунгусской женщиной. Я уже говорил, что чукчи, несмотря на грубость, имеют своего рода жалость к иноплеменникам, умирающим от голода у них на глазах. Оленевод — чукча, когда он видит вокруг себя слишком много голодных, меняет свое стойбище и отгоняет стадо на сотню километров дальше. Таким образом в последние годы чукотские стойбища постепенно отодвинулись на полсотни или сотню километров от ближайшего русского поселка, чтобы затруднить приезд голодных речных жителей с их еще более голодными собаками. Но очень трудно уйти от родного тестя. Поэтому чукчи, женатые на русских женщинах, постепенно спускаются от богатства к бедности."
Ради мяса женщины выходили замуж или даже занимались чем-то вроде продажи своего тела.
"Много обрусевших туземцев в районе Нижней Колымы вступают в групповой брак с чукчами. Вернее, чукчи рассматривают это как групповой брак, русские же видят в этом своего рода проституцию.
Чукчи высоко ценят такое родство, так как они считают, что русские, несмотря на постоянный голод и нужду, все же выше их по культуре. Русские же вступают в «родство», рассчитывая получить от этих «родственников» даровое оленье мясо, шкуры и ценную пушнину. В нескольких русских семьях, даже в семьях чиновников, купцов и духовенства, есть дети чукотской крови.
В семье одного дьячка в Нижне-Колымске двух старших детей, мальчика и девочку, соседи зовут «чукотским отродьем». Я спросил их мать о причине такого прозвища. «Конечно, они — чукчи, — ответила достойная дама с известной гордостью, — за них заплатили много оленей. В те годы я кормила всех голодных соседей». И это была правда, так как на Нижней Колыме во время голодовок каждый кусок пищи делился между всеми соседями.
В отличие от этого я не знаю ни одного случая брака между чукчами и якутами. Якуты не менее русских считают брак с чукчами унизительным. Но они и психически и экономически гораздо сильнее русских. Им не приходится испытывать постоянных голодовок. У них есть свои лошади и рогатый скот, так что чукотские олени не служат для них особенно сильной приманкой".
На фото "типы русских на Колыме". Видно, что это явная смесь с чукчами или или иными местными народами.
Получается, что вне привычного способа добывания пищи (например, посредством сельского хозяйства), русские мещане в суровых условиях выживали с трудом. И некоторые из них шли на крайние для себя меры, включая то, что в стандартной ситуации не приветствовалось, но на пороге смерти было допустимым.