Ключ с трудом повернулся в замке, скрипнув так, будто сама квартира нехотя впускала новых хозяев. Алиса глубоко вдохнула запах свежего ремонта, пыли и свободы. Она толкнула дверь и сделала шаг внутрь.
— Заноси вещи, Макс. Мы дома.
Пустое эхо встретило их в прихожей. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь пыльные окна, подсвечивая парящие в воздухе частички пыли. Комнаты были голыми, без единой вещи, но для Алисы они были наполнены до краев — ее мечтами, ее планами, ее будущим.
Максим нерешительно переступил порог, поставив на пол две дорожные сумки. Он окинул взглядом пустое пространство гостиной, и на его лице застыла смесь восторга и непонятной тревоги.
— Ну как? — обернулась к нему Алиса, сияя. Ее глаза блестели от счастливых слез. — Правда же, наша мечта? Три комнаты, отдельная кухня, вид на парк… Я до сих пор не верю.
— Конечно, наша… — Максим подошел к окну, смотря вниз на зеленеющие кроны деревьев. — Просто фантастика. Ты совершила чудо.
Он произнес это тепло, но Алиса, знавшая каждую его интонацию за пять лет брака, уловила легкую фальшь. Словно тень пробежала по его лицу.
— Никакого чуда, — твердо сказала она, подходя к нему и обнимая сзади. — Это три года работы без выходных, бессонных ночей и бесконечных командировок. Это моя премия, которую я не спустила на шубу или поездку на Бали, а вложила в этот первый взнос. Это наше с тобой будущее, Макс.
Она почувствовала, как его спина напряглась.
— Я знаю, дорогая. Ты — умница. Просто… мама всегда говорила, что первую серьезную квартиру в жизни мужчина должен покупать сам.
Алиса медленно разомкнула объятия. Вот так всегда. Фраза «мама всегда говорила» звучала в их жизни как припев к самой заунывной песне.
— Твоя мама живет в другом времени, милый. И в другой стране, если уж на то пошло. Сейчас так не получается. Ты — прекрасный специалист, но твоя сфера — это стабильность, а не бешеные доходы. А моя — да. И я не вижу смысла ждать милости от рынка недвижимости, когда мы можем начать жить здесь и сейчас.
Она прошлась по гостиной, проводя ладонью по прохладной стене.
— Здесь будет наш диван. Там — твой книжный шкаф. А в этой комнате… — она посмотрела на самую маленькую комнату, — детская.
Максим встрепенулся, его лицо наконец озарила искренняя улыбка.
— Правда?
— Абсолютно. Но сначала, — Алиса остановилась напротив него, глядя прямо в глаза, — нам нужно кое-что обсудить. Давай договоримся раз и навсегда. Эта квартира. Она куплена на мои деньги, оформлена на меня. И все решения по ней — только мои. Твоя мама, я знаю, будет недовольна в любом случае. Она найдет тысячу причин. И мне важно, чтобы в этот раз ты был на моей стороне. Нашей стороне.
Максим потупил взгляд, переминаясь с ноги на ногу. Этот разговор был для него тяжелее, чем выбор обоев.
— Я всегда на твоей стороне. Просто мама… она просто хочет как лучше.
— Лучше — это вот это, — Алиса широко взмахнула рукой, очерчивая пространство их будущей жизни. — А не ее советы, от которых у нас только ссоры.
Она видела, как он внутренне борется сам с собой. Сыновья долг против мужского счастья. Вечная борьба.
— Хорошо, — наконец сдался он, обняв ее. — Ты права. Это наш шанс. Наш дом.
Они постояли так несколько минут в тишине, слушая, как за стенами заводился чей-то мотор, и кричали дети во дворе. Алиса позволила себе расслабиться. Ненадолго.
— Ладно, — вздохнул Максим, отпуская ее. — Надо же маме позвонить, сообщить радостную новость. Она же ждет.
Алиса лишь кивнула, отворачиваясь к окну. Радостную новость. Да, конечно. Она смотрела, как на улице зажигаются первые огни, и предчувствие, холодное и неприятное, снова сжало ее сердце. Битва за их счастье только начиналась, и первый выстрел прозвучит совсем скоро, из телефонной трубки.
Через два дня, ровно в назначенное время, в дверь позвонили. Алиса вздрогнула, хотя ждала этого звонка. Она провела ладонью по джинсам, смахнув невидимые соринки, и глубоко вдохнула, готовясь к бою.
На пороге стояли Светлана Петровна и Ирина. Свекровь, высокая и подтянутая женщина с короткой стрижкой, окрашенной в строгий пепельный цвет, с порога окинула прихожую оценивающим, холодным взглядом. Ее глаза, словно буравчики, тут же выискивали недочеты. Ирина, на два года младше Максима, скучающе щурилась, уткнувшись в экран телефона.
— Ну, где же это «гнездышко», которое вы себе свили? — проговорила Светлана Петровна, не здороваясь, а делая шаг внутрь. Ее голос был ровным, но в каждом слове слышалась готовность к критике.
Максим засуетился, помогая снять пальто.
— Мам, Ир, проходите. Вот, смотрите. Пока почти пусто, но мы уже кое-что распаковали.
Он повел их в гостиную, сияя как ребенок, ждущий похвалы. Алиса молча шла следом, чувствуя себя экскурсоводом в собственном доме, который вот-вот подвергнется разгромной рецензии.
Светлана Петровна медленно прошлась по периметру, ее каблуки отстукивали четкий ритм по голому ламинату. Она остановилась у окна.
— Вид, конечно, так себе. На деревья. А где же инфраструктура? Школы, сады? Детям же негде будет развиваться.
Алиса сжала кулаки, чувствуя, как закипает. Она посмотрела на Максима, но он лишь растерянно улыбался.
— Мам, тут прекрасный экологичный район. И до школы пять минут пешком.
— Ну, посмотрим, — многозначительно протянула свекровь и направилась на кухню.
Она провела пальцем по столешнице, проверяя на пыль. Результат, казалось, разочаровал ее.
— Кухня маловата, — заключила она. — У нас на даче, помнишь, Максим, просторнее. И газ вот здесь неудобно выведен. Тебе, Алиса, готовить будет некомфортно.
— Я привыкла, Светлана Петровна, — ровным голосом ответила Алиса. — Мне все нравится.
В этот момент Ирина наконец оторвалась от телефона и, лениво облокотившись на дверной косяк, бросила взгляд на свою будущую комнату.
— Маленькая, — констатировала она. — И солнце боком светит. У меня от такого света голова болеть будет.
Алиса почувствовала, как по спине пробежали мурашки. «Своя комната»? Она перевела взгляд на Максима, но он старательно смотрел в пол.
— Ирина, это гостиная, — четко произнесла Алиса. — Или кабинет. Мы еще не решили.
Ирина фыркнула, но промолчала.
Осмотр продолжился в гробовой тишине, нарушаемой лишь замечаниями Светланы Петровны о высоте потолков, качестве ремонта и недостаточной освещенности ванной комнаты. Алиса отвечала односложно, чувствуя, как стены ее нового дома медленно, но верно начинают сжиматься вокруг нее.
Вернувшись в гостиную, Светлана Петровна устроилась на подоконнике, как судья на возвышении.
— Ну что ж, — начала она, складывая руки на коленях. — Поздравлять, конечно, надо. Хотя, честно говоря, я ожидала большего. Учитывая, какие тут цены. — Она многозначительно посмотрела на Алису. — Но раз уж вы здесь обосновались, нужно думать о практической стороне.
Она сделала паузу, давая своим словам прочно осесть в воздухе.
— Ирочке в том общежитии просто невыносимо. Там шумно, грязно, а соседки… сами понимаете. Ей нужно готовиться к сессии, а не отбиваться от каких-то асоциальных личностей. — Она мягко улыбнулась, но в ее глазах не было и намека на теплоту. — Так что теперь, когда у вас появилось такое пространство, самое время ей переехать к вам. Здесь хоть тихо. И нам с вами спокойнее.
Сердце Алисы упало куда-то в пятки. Она так и знала. Она смотрела на Максима, умоляя его взглядом вступиться, сказать что-нибудь. Он покраснел и проговорил, глядя куда-то в сторону окна:
— Ну, мам… может, не стоит сразу? Пусть Ира сначала в гости почаще приезжает.
— Какие гости?! — голос Светланы Петровны зазвенел, как натянутая струна. — Речь идет о будущем твоей сестры! О ее образовании! Неужели тебе жалко какой-то комнаты?
Все взгляды были прикованы к Алисе. Ирина смотрела на нее с ленивым вызовом, Светлана Петровна — с холодной уверенностью в своей правоте, а Максим — с мольбой и страхом.
Алиса выпрямила спину. Она почувствовала, как вся усталость, все накопленное раздражение от этих бесконечных проверок и унижений, поднялось внутри нее комом. Она больше не могла этого терпеть.
Она сделала шаг вперед, и ее голос, тихий, но абсолютно четкий, разрезал напряженную тишину.
— Ирина никуда к нам не переезжает. Это даже не обсуждается.
Светлана Петровна медленно подняла бровь, ее лицо выражало ледяное презрение.
— Простите? Это мой сын решает, кого ему пускать в свой дом.
— Это не его дом, — отрезала Алиса, глядя ей прямо в глаза. В комнате повисла оглушительная тишина. — Эта квартира куплена на мои деньги и оформлена на меня. И я решаю, кто будет здесь жить. И я говорю — нет.
Она видела, как побелели лица Ирины и Светланы Петровны. Видела, как Максим сжался, словно ожидая удара. В воздухе запахло грозой, и Алиса знала — это была только первая молния. Настоящая буря была еще впереди.
Повисшая тишина была оглушительной. Казалось, даже пылинки замерли в воздухе, ожидая продолжения. Светлана Петровна медленно, как хищница, поднялась с подоконника. Ее лицо из бледного стало землистым, а в глазах загорелись холодные огоньки ярости.
— Что ты сказала? — ее голос был шепотом, но от этого он звучал еще страшнее. — Повтори.
— Я сказала, что это мое решение, и оно окончательное, — Алиса не отводила взгляда. Она чувствовала, как дрожат ее колени, но в голове была только одна мысль: «Сдаваться нельзя».
— Окончательное? — Светлана Петровна фыркнула, и этот звук прозвучал как плевок. — Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Это моя семья! Мой сын! А ты тут… пришлая… устраиваешь свои порядки!
— Мама, успокойся, — слабо попытался встрять Максим, но его тут же осадили.
— Молчи! — рявкнула на него мать, не глядя. — Ты что, не видишь? Она уже здесь, в твоем же доме, указывает, кто ему член семьи, а кто нет! Твою родную сестру выставить на улицу!
— Я никого на улицу не выставляю, — голос Алисы начал срываться, прорывалась дрожь. — У Ирины есть ваш дом. И есть общежитие. А это — мое личное пространство.
— Пространство? — Светлана Петровна язвительно рассмеялась. — Дорогая моя, это не пространство. Это бетонная коробка, которую ты купила, думая, что теперь можешь всем верховодить! Мой сын все для тебя сделал! Карьеру ради тебя не бросил? На работу ходил, пока ты свои авантюры с бизнесом проверяла! А ты… ты его родных в обиду даешь! Ты нашу семью презираешь!
Каждое слово било точно в цель. Алиса видела, как Максим сжимается все больше, и поняла — он не поможет. Ей было невыносимо больно и одиноко стоять против этого урагана ненависти.
— Максим, — обернулась она к мужу, и в ее голосе прозвучала мольба. — Скажи же что-нибудь!
Максим посмотрел на нее, потом на мать, снова на Алису. Его лицо исказилось от муки.
— Алис… Может, правда… — он прокашлялся, — пусть Ира поживет пару недель? Пока сессия? А там видно будет… Чтобы мама не волновалась.
Это была последняя капля. Предательство. Тихое, трусливое, но предательство. Вся любовь, надежды, все их общие планы — в этот момент они с грохотом рухнули, разбившись о его слабость.
И тут Алису словно подменили. Дрожь прошла. Голос стал низким, металлическим и невероятно спокойным. Она больше не просила. Она заявляла.
— Хорошо, — сказала она, глядя не на Максима, а прямо в глаза Светлане Петровне. — Я все поняла.
Она сделала маленькую паузу, давая всем прочувствовать наступившую тишину.
— А с вами плохо не станет от моих денег, дорогая моя свекровь?
Светлана Петровна замерла с открытым ртом, не веря своим ушам. Ирина перестала строить гримасы и уставилась на Алису.
— Что?.. — выдавила наконец свекровь.
— Вы только что с порога начали унижать меня и мой дом, который я сама заработала. Вы требуете, чтобы я содержала вашу взрослую дочь, пока вы, видимо, будете приходить сюда и указывать, как мне жить. На мои же деньги.
Она выдержала паузу, ее взгляд был ледяным.
— Еще хоть раз вякните в мой адрес, — Алиса произнесла эти слова медленно и очень четко, — и можете забирать своего сыночка обратно. Со всеми его вещами. В ваш уютный дом, где он, видимо, так и остался жить душой.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Светлана Петровна стояла, как громом пораженная. Ее щеки пылали багровыми пятнами. Ирина смотрела на брата с немым вопросом.
Максим, бледный как полотно, пытался что-то сказать, но не мог издать ни звука.
Светлана Петровна, не сказав больше ни слова, резко развернулась, схватила свое пальто с вешалки и, не глядя, вышла в подъезд. Ирина, бросив на Алису взгляд, поленный ненависти, кинулась за матерью.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Алиса стояла посреди своей гостиной, одинокая и опустошенная. Она выиграла этот раунд, но на душе было горько и пусто. Она услышала, как Максим тяжело дышал за ее спиной. Битва была выиграна, но война за их брак только что перешла в новую, страшную фазу.
Грохот захлопнувшейся двери еще висел в воздухе, а в квартире воцарилась тишина, густая и давящая, как вата. Алиса стояла неподвижно, глядя в ту точку, где только что были ее свекровь и сестра мужа. Все ее тело дрожало от выброса адреналина, но внутри была ледяная пустота.
Она услышала за спиной сдавленный вздох. Медленно обернулась.
Максим сидел на коробках с их общими вещами, его лицо было бледным, а глаза смотрели куда-то в пол, полный немого укора. Он не смотрел на нее.
— Ну и чего ты добилась? — его голос был тихим и хриплым. — Довольна? Ты выгнала мою мать. Мою сестру.
Казалось, пол ушел из-под ног Алисы. Вместо поддержки, вместо понимания — упрек.
— Я их выгнала? — она заставила себя говорить спокойно, хотя каждое слово давалось с трудом. — Максим, ты только что был здесь. Ты слышал, как она со мной разговаривала. Ты видел, что они требовали. Я что, по-твоему, должна была молча согласиться и прописать у нас твою тридцатилетнюю сестру?
— Она не тридцатилетняя, ей двадцать два! — вспыхнул он, наконец поднимая на нее взгляд, полный боли и гнева. — И мама не требовала, она просила! Она просто беспокоится за Иру! Она старшая, она имеет право!
— Имеет право оскорблять меня в моем же доме? Имеет право называть меня «пришлой» и требовать мое имущество? — голос Алисы снова начал срываться. Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. — А какое ты имеешь право, Максим? Ты стоял и молчал. Ты позволил ей так со мной разговаривать. А когда я дала отпор, ты встал на ее сторону.
— Я не на ее стороне! Я пытаюсь сохранить мир в семье! — он вскочил с коробки и прошелся по комнате. — Ты не понимаешь, какая она старая, ранимая! Ты ее унизила! Своими деньгами, своей черствостью!
Словно пелена упала с глаз Алисы. Она вдруг все поняла. Поняла окончательно.
— Ага, — тихо сказала она. — Я — черствая. А она — ранимая. Она пришла сюда, как королева, чтобы унизить все, чего я добилась, и требует отдать ей часть моей жизни, а я должна сказать «спасибо» за то, что удостоила? И ты… ты считаешь это нормальным.
Она медленно подошла к своей сумке, стоявшей у стены, достала кошелек и вынула оттуда банковскую карту. Затем подошла к ноутбуку, лежавшему на подоконнике, и быстрыми, отработанными движениями открыла сайт их общего банка. Они как раз недавно заказывали здесь выписку для ипотеки.
— Что ты делаешь? — настороженно спросил Максим.
— Я показываю тебе «мою черствость» в цифрах, — ее пальцы застучали по клавиатуре. Она ввела пароль и открыла общий счет, который когда-то считали «семейным». — Смотри. Вот остаток. Тридцать семь тысяч рублей. Полгода назад здесь было около двухсот. Куда они ушли, Максим?
Он промолчал, отвернувшись.
— Я напомню, — продолжила Алиса ледяным тоном. — Ты отдал пятьдесят тысяч Ире на «срочный репетитор», хотя мы копили на новую стиральную машину. Еще сорок — твоей маме на «сломанный холодильник», который, как выяснилось, она просто захотела поменять. А вот здесь, — она ткнула пальцем в экран, — регулярные переводы по пять-десять тысяч с пометкой «на мелочь». Это твоя мама или сестра просила «мелочь» на шмотки?
— Они родные! Я не могу им отказать! — крикнул Максим.
— А мне можешь? — голос Алисы прозвучал как хлыст. — Мне ты можешь отказать в спокойной жизни в нашем общем доме? Мне ты можешь отказать в защите? Пока ты не мог отказать им в «мелочи», нашу совместную жизнь оплачивала я! Ипотеку за эту квартиру, которую ты так легко готов отдать под постой твоей сестре, плачу я! Коммуналку, продукты, отпуск — все я! А твоя «мелочь» утекала к ним! И теперь ты мне рассказываешь о черствости?
Она захлопнула ноутбук. В комнате снова воцарилась тишина, но теперь она была другой — тяжелой, как приговор.
— Я не собираюсь больше жить в треугольнике, где я — третья лишняя, — тихо, но очень четко сказала Алиса. — Выбор за тобой, Максим. Либо ты — муж и глава семьи, которую мы с тобой создали. И твоя мама с сестрой учатся уважать мои границы и мое решение. Либо… — она сделала паузу, глотая комок в горле, — либо ты остаешься послушным сыночек. И идешь назад, к маме. В ее ранимый и очень удобный для тебя мир.
Она смотрела на него, и в ее глазах не было ни злобы, ни мольбы. Только усталость и решимость.
— Выбирай.
Максим смотрел на нее, и по его лицу было видно, как внутри него бушует буря. Любовь к жене и годами вбитый долг перед матерью. Свобода и привычная клетка.
— Ты не оставляешь мне выбора, — прошептал он с горькой усмешкой. — Ты заставляешь меня выбирать между тобой и матерью. Это ужасно.
— Нет, — покачала головой Алиса. — Я заставляю тебя выбрать между взрослой жизнью и вечным детством. Между нами и ими.
Максим молчал еще с минуту, его лицо было искажено мукой. Потом он резко дернулся, прошел в прихожую, на ходу схватил свою куртку и ключи.
— Мне нужно подышать. Я не могу сейчас это обсуждать.
— Да, — тихо ответила Алиса. — Иди. Подыши.
Он вышел, на этот раз прикрыв дверь тихо. Но для Алисы этот тихий щелчок прозвучал громче любого хлопка. Она осталась одна посреди своей выстраданной квартиры, понимая, что только что поставила на кон все. И была готова к тому, что может проиграть.
Одиночество в новой квартире было особенным. Оно не было пустым и эхом отдающимся, как в первый день. Оно было густым, липким, как смола. Алиса провела ночь в полудреме, ворочаясь на матрасе, брошенном прямо на пол в спальне. Каждый скрип дома, каждый шорох за стеной заставлял ее вздрагивать — ей чудились шаги Максима, возвращающегося с повинной. Но дверь не открывалась.
Утром, сварив себе кофе в единственной кружке, она поняла, что надеяться не на что. Его молчание было красноречивее любых слов. Он сделал свой выбор. Теперь предстояло сделать свой.
Она села за ноутбук. Первым делом — поиск. «Юридическая консультация, семейное право, раздел имущества». Отзывы, рейтинги, цены. Она выбирала тщательно, как когда-то выбирала плитку для ванной. В итоге остановилась на конторе в центре, специализирующейся на брачных договорах и спорах. Записалась на срочную консультацию на сегодня же.
Через три часа она сидела напротив немолодой женщины в строгом костюме. На табличке на столе значилось: «Марина Леонидовна Соболева, адвокат». Кабинет был строгим, без лишних деталей.
— Чем могу помочь, Алиса? — спросила адвокат, ее взгляд был внимательным и спокойным.
И Алиса рассказала. Все. Покупку квартиры на свои средства, заработанные до брака, давление свекрови, слабость мужа, свой ультиматум и его уход. Говорила она ровно, без слез, только иногда сбиваясь, когда вспоминала его лицо в тот момент, когда он не вступился за нее.
Марина Леонидовна слушала, изредка делая пометки в блокноте.
— Документы на квартиру при себе? — спросила она, когда Алиса закончила.
Алиса молча достала из сумки пластиковую папку с договором купли-продажи, выпиской из ЕГРН и квитанциями об оплате. Все было на ее имя.
Адвокат неспешно изучила бумаги, сверяя даты.
— По поводу квартиры можете не волноваться, — заключила она, откладывая документы. — Она приобретена вами до официальной регистрации брака. Это ваша единоличная собственность. Даже если вы захотите прописать там супруга, вы имеете на это право, но не обязаны. И в случае развода квартира разделу не подлежит.
От этих слов у Алисы отлегло от сердца. Но ненадолго.
— А если… если я его пропишу, а потом мы разведемся? Сможет ли он претендовать?
— Прописка, то есть регистрация по месту жительства, не дает прав собственности, — терпеливо объяснила Марина Леонидовна. — Но выписать его в случае конфликта будет сложно. Придется обращаться в суд, доказывать, что он не проживает по этому адресу, что у него есть иное жилье. Это время, нервы и деньги. Самый чистый вариант с юридической точки зрения — не прописывать его вовсе, пока ваши отношения не стабилизируются. Если, конечно, стабилизируются.
Алиса кивнула. Стабилизируются? После вчерашнего это казалось фантастикой.
— А что касается… моих слов. Угроз в мой адрес. Это можно как-то использовать?
— Можно, но сложно, — покачала головой адвокат. — Нужны доказательства. Аудиозаписи, свидетели, скриншоты переписок с оскорблениями. Пока это ваше слово против их слова. Но если давление продолжится, советую начать записывать телефонные разговоры и собирать всю переписку. Это может пригодиться для суда по вопросу определения порядка общения с детьми, если они появятся, или для дела о клевете, если они перейдут все границы.
Мысль о том, чтобы тайком записывать разговоры, была противна Алисе. Но еще противнее была мысль снова стать беззащитной мишенью.
— Я понимаю, — тихо сказала она. — Что мне делать сейчас?
— Решать, готова ли вы спасать этот брак, — адвокат смотрела на нее без осуждения, но строго. — И если нет, то действовать. Я могу составить для вас заявление о расторжении брака. Пока он не подаст встречное с требованием раздела «нажитого», а это, как мы видим, в основном ваши средства, процесс будет быстрым.
Алиса сжала руки в кулаки. Слова «расторжение брака» резали слух. Это было похоже на приговор.
— Составьте, — выдохнула она. — На всякий случай.
Пока адвокат печатала документы, Алиса смотрела в окно кабинета на серый город. Она представляла, где сейчас Максим. Наверное, на той самой кухне своего детства, где Светлана Петровна, обняв за плечи, говорила ему тихим, ядовитым голосом: «Видишь, сынок, к чему привела твоя доверчивость? Она тебя купила, а теперь выгоняет. Но мама всегда с тобой. Мама тебе найдет хорошую, скромную девушку, без этих твоих денег и амбиций».
Она почти физически слышала этот шёпот. И понимала, что каждый час, проведенный им там, отдаляет его от нее безвозвратно.
Взяв в руки распечатанное заявление о разводе, Алиса почувствовала странное спокойствие. Это была не просто бумага. Это был ее щит. И ее меч. Теперь она знала свои права. И была готова их защищать.
Она вышла из здания адвокатской конторы, сунула конверт с заявлением в сумку и достала телефон. Набрав номер Максима, она услышала лишь длинные гудки. Он не брал трубку.
«Хорошо, — подумала Алиса, направляясь к метро. — Значит, война продолжается».
Тишина в квартире длилась два дня. Два дня Алиса провела в странном состоянии между оцепенением и лихорадочной активностью. Она распаковывала коробки, расставляла книги на полки, пытаясь физическим трудом заглушить внутреннюю боль. Телефон молчал. Максим не звонил, не писал. Его отсутствие было оглушительным.
На третий день тишина взорвалась.
Первым зазвонил домашний телефон, тот самый, номер которого знали только самые близкие. Алиса, подумав, что это может быть Максим, с надеждой схватила трубку.
— Алло?
— Алиса, это тетя Люда, — раздался знакомый, сладковатый голос сестры Светланы Петровны. — Я к тебе как к родной, по душам. Что же это у вас там происходит? Света вся в слезах, не знаем, куда деваться. Говорит, ты сына от нее отвадила, Иру из дома выгнала. Нехорошо, милая. Семья — это святое!
Алиса сжала трубку так, что пальцы побелели.
— Тетя Люда, я не выгоняла никого. У нас с Максимом возник конфликт, и он сам ушел к матери. И Иру я никуда не выгоняла, у нее есть свой дом.
— Ну, конфликт конфликту рознь! — голос тети Люды стал назидательным. — Мужчина — он как ребенок, его нужно направлять, а не ультиматумы ставить. Верни мужа, пока не поздно! Помиритесь со Светланой, она ведь добрая душа!
Алиса поняла, что разговаривает с глухой стеной.
— Спасибо за совет, тетя Люда. Но это мое дело и Максима. Разберемся сами.
Она положила трубку. Ладони были влажными. Это было только начало.
В течение дня раздалось еще несколько звонков. Двоюродный брат Максима, его друг детства, даже бывшая классная руководительница, которую Светлана Петровна, видимо, мобилизовала в свой «полк». Все взывали к совести, к семейным ценностям, все повторяли заученные фразы о том, что «мать у него одна», а «жена может быть другой».
Алиса сначала пыталась объяснять, но быстро поняла бессмысленность. Тогда она выработала стандартный ответ, который произносила ровным, безразличным тоном:
— Мой брак и мое имущество — не предмет общественного обсуждения. Все вопросы ко мне — через моего адвоката.
После этих слов, как по мановению волшебной палочки, звонки прекратились. Видимо, слово «адвокат» действовало на них, как святая вода на нечисть.
Но затишье было обманчивым.
На следующий день, когда Алиса выходила из подъезда, чтобы выбросить мусор, ее поджидала соседка снизу, Валентина Ивановна.
— Алиса, голубушка, — зашептала она, озираясь. — К тебе тут какая-то бумага пришла. Из суда. Я почтальону дверь открывала, он мне вручил, я подумала, что-то важное.
Соседка протянула ей длинный конверт с гербовой маркой. Алиса взяла его и почувствовала, как у нее похолодели пальцы. Она поблагодарила соседку, вернулась в квартиру и, стоя в прихожей, дрожащими руками вскрыла конверт.
Это была повестка. Исковое заявление о признании права общей совместной собственности на… мебель и бытовую технику, приобретенные в период брака. Истец — Максим.
Алиса медленно сползла по стене на пол. Она смотрела на официальный бланк, и буквы расплывались перед глазами. Мебель! Они подали на нее в суд из-за дивана, стола и холодильника! Это была не ее инициатива. Это был его ответ. Четкий, официальный, беспощадный.
Она представила, как он сидит с матерью, и они вдвоем составляют этот список: «диван-кровать — один, кухонный гарнитур — один, телевизор — одна штука». Это была не попытка вернуть вещи. Это была месть. Унижение. Демонстрация того, что их брак для него превратился в бухгалтерский отчет, составленный под диктовку его матери.
Горе сменилось леденящей яростью. Она достала свой блокнот, тот самый, что купила после визита к адвокату. Четким, каллиграфическим почерком, как советовала Марина Леонидовна, она записала:
«Четверг. Получила повестку в суд. Исковое заявление от Максима с требованием раздела мебели и техники. Цель — давление и запугивание. Ответ: передать документы адвокату».
Она закрыла блокнот и подошла к окну. Первая паника отступила, оставив после себя странное, холодное спокойствие. Они думали, что она сломается. Что она побежит мириться, лишь бы избежать позора суда.
Но они просчитались.
Каждый их шаг, каждый звонок, каждый судебный иск лишь закалял ее решимость. Они отняли у нее мужа. Они пытались отнять ее достоинство. Теперь они хотели отнять ее покой.
Но они не отнимут ее волю к борьбе.
Она посмотрела на свой телефон. Лежавший в сумке конверт с заявлением о разводе больше не казался ей грозным. Теперь он был ответом. Ее следующим ходом в этой безобразной партии, которую они сами и начали.
Прошла неделя. Алиса медленно, но верно превращала квартиру из склада коробок в подобие дома. Она повесила шторы, собрала книжные полки, поставила на тумбочку их с Максимом общую фотографию, сделанную в счастливый день переезда, а затем убрала ее обратно в коробку. Слишком больно было смотреть.
Она научилась жить в новой, гулкой тишине. Научилась не вздрагивать при каждом звонке в дверь. Юрист взяла под контроль судебную повестку, и Алиса постаралась выбросить это из головы. Она работала, ходила в магазин, смотрела сериалы, пытаясь заполнить пустоту, которую оставил после себя Максим. Но пустота была упрямой, она не хотела заполняться.
Как-то вечером, когда Алиса мыла посуду после ужина, в дверь постучали. Не звонок, а тихий, неуверенный стук. Сердце ее екнуло. Она подошла к двери, посмотрела в глазок и замерла.
На пороге стоял Максим.
Но это был не тот Максим, который ушел от нее неделю назад. Он был небрит, волосы всклокочены, а под глазами лежали темные, почти фиолетовые тени. Пиджак на нем был помят, а в глазах стояла такая бездонная усталость и боль, что Алиса на мгновение забыла, как дышать.
Она медленно открыла дверь. Они молча смотрели друг на друга через порог.
— Можно? — его голос был хриплым, почти шепотом.
Алиса молча отступила, пропуская его внутрь. Он прошел в гостиную и остановился посреди комнаты, оглядываясь, как будто видел все впервые.
— Я не за тем, чтобы что-то просить, — тихо начал он, не глядя на нее. — И не за тем, чтобы оправдываться.
Он тяжело вздохнул и провел рукой по лицу.
— Я просто… я должен был это сказать. Ты была права. Во всем. А я был слепым, трусливым идиотом.
Алиса молчала, прислонившись к косяку. Она боялась пошевелиться, боялась спугнуть эти слова.
— Эти дни… — он сглотнул, — я был там. Сначала мама действительно меня жалела, кормила блинами, говорила, что найдет мне «нормальную женщину». А потом… потом началось. Почему я до сих пор не подал на развод? Почему не забрал свою долю? Почему я позволяю этой «авантюристке» себя обирать? Ира вовсю составляла список нашей мебели, ты бы видела ее лицо… Она уже делила твой телевизор.
Он неузнаваемо горько усмехнулся.
— А потом мама принесла мне пачку распечаток. Анкеты. С сайтов знакомств. Говорит: «Выбирай, сынок, нечего тянуть». И в этот момент я… я просто встал и вышел. Просто пошел по улице. И шел, наверное, часа три. И понял. Понял, что они видят во мне не человека, не сына, а инструмент. Инструмент для решения их проблем, для выполнения их капризов, для подтверждения их правоты.
Он наконец поднял на Алису взгляд, и в его глазах стояли слезы.
— А ты… ты видела во мне мужа. Ты верила в меня. А я оказался тряпкой. Я не защитил тебя, когда мама оскорбляла тебя в твоем же доме. Я предал тебя, когда предложил пустить Иру. Я предал тебя снова, когда подал этот дурацкий иск, на который мама меня уговорила, сказав, что это «законный метод давления». Я так слепо ей верил, что даже не думал своей головой.
Он замолчал, давая ей время все осознать. В квартире было тихо, только слышно, как за стеной включился лифт.
— Я не прошу прощения. Я не заслужил его. И я не прошу вернуть меня. Я пришел сказать, что ты была самой лучшей частью моей жизни. И я сам все уничтожил. Своими руками. И мне за это будет невыносимо больно всю оставшуюся жизнь.
Он повернулся, чтобы уйти. Его плечи были сгорблены, как у старика.
Алиса смотрела ему вслед. В ее душе бушевала буря. Гнев за все перенесенные унижения спорил с жалостью к этому сломленному человеку. Любовь, которую она думала, что растоптала, вдруг шевельнулась в глубине сердца. Но доверие было убито.
— Максим, — тихо позвала она.
Он остановился, не оборачиваясь.
— Спасибо, что сказал, — голос Алисы дрогнул. — Но одного признания мало. Слишком много было грязи. Слишком много боли.
— Я знаю, — прошептал он.
— Я не знаю, смогу ли я тебе когда-нибудь снова доверять. И я не знаю, есть ли у нас будущее. Но… — она сделала паузу, подбирая слова. — Но я готова дать тебе шанс. Один. И он будет последним. Не для того, чтобы ты вернулся сегодня и мы сделали вид, что ничего не было. А для того, чтобы ты доказал, что ты — мужчина, который только что стоял здесь и говорил эти слова. А не послушный сыночек, который бежит за маминым подолом при первой же опасности.
Максим медленно обернулся. В его мокрых от слез глазах появилась крошечная искра надежды.
— Что я должен сделать?
— Начать жить своей жизнью, — просто сказала Алиса. — Самому. Без маминых советов, без сестриных просьб. Найти себе адвоката и отозвать тот иск. Самому, не спрашивая у меня разрешения. Пожить одному, подумать. А там… посмотрим.
Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, какую битву он ведет внутри себя. Битву между привычной долговой ямой и страшной, но свободной жизнью.
— Хорошо, — кивнул он. — Я… я попробую.
Он вышел, и на этот раз дверь закрылась не с грохотом, а с тихим, но твердым щелчком. Алиса осталась одна. Впервые за последние дни в ее сердце, помимо боли и гнева, поселился маленький, хрупкий росток надежды. Она дала ему шанс. Но дала ли она шанс себе? Это был вопрос, на который у нее пока не было ответа.
Неделя пролетела в странном затишье. Максим не звонил, и Алиса не напоминала о себе. Она понимала — любое давление сейчас могло все разрушить. Он должен был сделать свой выбор сам, без подсказок.
И вот в субботу утром ее телефон вибрировал. На экране горело имя «Свекровь». Алиса посмотрела на звонок без эмоций. Она этого ждала. Взяв трубку, она не успела даже сказать «алло».
— Алиса, нам нужно встретиться. Без Максима. По-женски, — голос Светланы Петровны был ровным, но Алиса уловила в нем стальную нотку. Она не просила, она сообщала.
— Хорошо. Где и когда? — так же ровно спросила Алиса.
— Сегодня, в два. У вас. Я буду одна.
Ровно в два в дверь позвонили. Алиса открыла. На пороге стояла Светлана Петровна. Такая же собранная, в строгом пальто, но в ее глазах не было прежней уверенности. Была натянутость, как у дирижера, который чувствует, что оркестр вот-вот выйдет из-под контроля.
Она прошла в гостиную, окинула ее взглядом. Комната уже не была пустой. Появились шторы, ковер, несколько картин на стенах.
— Садитесь, Светлана Петровна, — Алиса указала на диван. Сама села напротив, в кресло, сохраняя дистанцию.
Свекровь опустилась на край дивана, положив сумочку на колени.
— Я пришла, чтобы положить конец этому недоразумению, — начала она, выбирая слова. — Максим совершил ошибку, поддавшись эмоциям. Он мой сын, и я не могу позволить, чтобы его жизнь была разрушена из-за сиюминутной ссоры.
— Это была не ссора, Светлана Петровна. Это было закономерное следствие лет унижений и вашего неуважения ко мне, — спокойно парировала Алиса.
— Неуважения? — женщина фыркнула. — Я всегда относилась к тебе как к родной!
— Вы относились ко мне как к временному неудобству в жизни вашего сына. А когда это неудобство купило себе квартиру, вы решили, что оно стало вашей собственностью. Вместе с квадратными метрами.
Светлана Петровна покраснела. Ее пальцы сжали ручку сумочки.
— Хватит! Я не для этого пришла! Сын вернулся ко мне, он в растерянности, он не знает, что делать! И я, как мать, обязана ему помочь. Я готова закрыть глаза на все твои выходки, Алиса. Вернись к мужу. Забери этот свой иск о разводе. И мы забудем все неприятные моменты. Живите спокойно. Я даже разрешу Ире остаться в общежитии.
Алиса смотрела на нее с нескрываемым изумлением. Даже сейчас, даже проигрывая, эта женщина пыталась диктовать условия. Слово «разрешу» прозвучало как высшая форма милости.
Алиса медленно поднялась с кресла и подошла к письменному столу. На нем лежала стопка аккуратных бумаг. Она взяла верхний лист и вернулась к свекрови.
— Я подготовила кое-что, Светлана Петровна. Вот, прочтите.
Та взяла лист и начала читать. С первых же строк ее лицо начало меняться. Оно стало серым, осунувшимся.
— Это… что это? — прошептала она.
— Это расписка, — четко произнесла Алиса. — Текст я продиктую сама. Вы и ваша дочь, Ирина, обязуетесь больше никогда не вмешиваться в мою личную жизнь и жизнь моего мужа, Максима. Вы не будете звонить, приходить без приглашения, выпрашивать деньги, давать непрошеные советы и обсуждать наши отношения с кем бы то ни было. Никаких звонков родственникам, никаких коллективных нападок.
Светлана Петровна смотрела на бумагу, словно видела ее впервые.
— За что?.. За что такие унижения?
— Это не унижения. Это — границы. Которые вы всегда игнорировали. За вашу подпись на этой бумаге я готова дать вам кое-что взамен.
— Что? — в голосе женщины прозвучала надежда. Наверное, она ждала денег.
— Во-первых, я не подаю заявление в суд за клевету и моральный ущерб. У меня есть записи разговоров, скриншоты, и ваши с Ириной показания как раз о «выброшенной на улицу» сестре будут очень кстати судье.
Алиса сделала паузу, давая этим словам прочно осесть в сознании свекрови.
— А во-вторых, и это главное… я не вышвыриваю вашего сына на улицу.
Светлана Петровна подняла на нее взгляд, полный ненависти и страха.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что Максим, если он того захочет, останется жить здесь. Со мной. В моей квартире. А вы, подписав эту бумагу, получите гарантию, что я не выставлю его за дверь при первом же вашем звонке. Ваш выбор.
Она произнесла это абсолютно спокойно. В ее голосе не было злорадства. Был холодный, безжалостный расчет.
Светлана Петровна сидела, сжимая в руках лист бумаги. Она проиграла. Она понимала это. Все ее козыри — сыновья любовь, давление родни, жалость — были биты. Оставалось только одно — сдаться и сохранить хоть какое-то лицо. Сохранить сына рядом, даже если он будет за этой дверью, в этой проклятой квартире.
— Хорошо, — прошипела она, срываясь на шепот. — Я подпишу. Дай ручку.
Алиса молча протянула ей свою дорогую перьевую ручку, подарок за одну из крупных сделок. Та, с дрожащей рукой, вывела внизу листа свое имя: «Светлана Петровна Белова».
— Ирина придет завтра, чтобы подписать свою копию, — сказала Алиса, забирая расписку. — Теперь, я думаю, наш разговор окончен.
Свекровь, не говоря ни слова, поднялась и, не глядя по сторонам, вышла из гостиной. Алиса слышала, как захлопнулась входная дверь.
Она подошла к окну и увидела, как та же стройная фигура быстро, почти бегом, идет по дорожке к выходу со двора, как будто стараясь поскорее уйти от места своего поражения.
Алиса повернулась и облокотилась о подоконник. В руках она держала листок, который был тяжелее любого кирпича в этой квартире. Она выиграла. Она отстояла свой дом, свое достоинство, свое право на счастье.
Но радости не было. Была лишь горькая, усталая пустота. Она подошла к сейфу, встроенному в стену, открыла его и положила расписку внутрь, рядом с договором на квартиру и заявлением о разводе.
Любовь любовью, а документы — документами. Теперь она знала это лучше кого бы то ни было. Дверь в ее крепость была теперь накрепко заперта. И ключ был только у нее одной.