Был такой фильм “Запах женщины” с Аль Пачино в главной роли. В фильме Фрэнк Слэйд, будучи слепым, ориентируется в мире через другие чувства, особенно обоняние. Для него запахи - это воспоминания, эмоции и сама суть вещей.
Для Фрэнка «запах женщины» - это символ жизни и чувственности. Это самый прекрасный и желанный «аромат» в мире, который он, лишенный зрения, ценит больше всего. Это олицетворение красоты, страсти и всего того, ради чего стоит жить.
Это метафора его утраченного мира. Он не может видеть женщин, но может чувствовать их присутствие, их ауру, их суть через запах. Это его способ соединиться с миром, который он уже не увидит.
При чем тут запах женщины подумает читатель.
При том что для меня Кубачи это запах. Нет, не сегодняшний запах; смесь бензина и “Пемолюкса”. Не шлейф дорогого парфюма современных кубачинок. Нет, Кубачи для меня это запах горящего в очаге кизяка, смешанный с ароматом варящегося в котле сушеного мяса и колбасы. Это запах керосина от старинной бронзовой лампы с нещадно чадившим фитилем, пляшущий огонь которого который отбрасывал на стены причудливые тени. Не говори “фу” дорогой читатель, это запах моего детства.
Помню мать за неделю объявляла о поездке в Кубачи. Это было радостное и волнующее для нас детей событие.
Пять часов промучавшись на старом, видавшем виды ПАЗике, мы измученные приезжали в село. В старом тётином доме нас уже ждали. В очаге потрескивали дрова, висел на цепи котел, в котором бурлило и кипело. Подкладывались в огонь круглые, высушенные солнцем лепешки кизяка и маленькую, низкую комнату заполняло то самое густое, хлебно-дымное марево, которое я помню до сих пор. Это был не просто дым это была аура жизни.
Пока варился хинкал, тетя Айша выносила из кладовки крынку с простоквашей или по кубачински “деетиб ниг”. Вручала каждому по большой деревяной ложке с длинной ручкой.
Кубачинская простокваша - воткни ложку, будет стоять. Сверху толстый, бархатный, желтый ковер сливок, а снизу снежно-белая, прохладная масса, которая манила, звала: «Ну, давай же, зачерпни!»
Внизу у полки лежали накрытые чистым полотенцем только что испеченные “тIулутIе” (кубачинские чуреки). Не просто хлеб, а солнечные диски с хрустящей, золотистой корочкой. Тетя Айша с тихим хрустом разламывала чурек на исходящие жаром и хлебным духом куски и давала нам: «Гьара, дукина, хена бюсяхIятI ккуц сабагъахъиля» (Давайте, ешьте, сейчас быстренько хинкал приготовлю).
Горячий еще хлеб, с холодной чуть кисленькой простоквашей. Ммм! Что может быть лучше?
Запах моего Кубачи. Этим особым запахом был пропитан и дом тети Асия, которая славилась умением готовить особые “духъилля хIяликкуцце” (яичные курзе). Она готовила их из первого молока отелившейся коровы, смешанного с яйцами. Они у нее получались огромные, с ладонь взрослого человека. Мы больше одного съесть не могли.
Этим особый кубачинский запах приносил с собой и дядя Шахбан, когда приезжал к нам в гости в Каспийск.
Я сразу чувствовал его, когда придя из школы только открывал дверь. Мне нравился этот запах. Не знаю, может, потому что я знал, что он означает несколько кругов сушеной горской колбасы, кусок сушеного мяса и еще что-нибудь вкусное из Кубачи. И еще три рубля, которые дядя Шахбан вручит мне при отъезде. Не знаю.
Дядя Шахбан любил сидеть с матерью и помогать закидывать в кастрюлю курзе, которые лепила мать. Присядет, бывало, к старой керосинке во дворе и колдует над кастрюлей.
Помешает, вытащит один хIяликкуц, попробует, не сварился ли и скажет: “Баракад датий биккулсаб”(Еще чуть-чуть оставить надо)
Иногда, когда бываю в Кубачи я спускаюсь в старое село. Иду и просто вдыхаю запах в надежде уловить запах детства. Вот по этим узким улочкам, по этим каменным ступенькам я бегал “сто лет” назад.
Все те же каменные ступени в узких кубачинских улочках, все те же стены, облепленные кизяками, вот только дома стоят пустые. Не вьется из каменного дымохода дым, разнося щекочущий ноздри запах. Не пахнет свежим сеном из сарая.
Жаль нельзя было тот запах законсервировать и сохранить. Я бы сегодня как Фрэнк из фильма, открыв крышку сидел бы с закрытыми глазами, и вдыхая тот аромат представлял бы себя в ушедшем навсегда мире. В мире детства.
Сегодня в современном кубачинском доме с газовым отоплением и теплыми полами, очаги тоже кое-где присутствуют, но только в форме такого, декоративного украшения. Скорее как память об ушедшем. Так же как богато украшенные антикварной посудой гостевые комнаты - “хутIналла хъал”.
Трудно кубачинцу расставаться с прошлым. Да и надо ли?