Один из чужаков, тот, что постарше, с бородой, заплетенной в косицу, неспешно поднял голову. В глазах – ни капли дружелюбия, лишь настороженность дикого зверя.
– Мы охотники, – проскрипел он голосом, словно не смазанная телега. – Ищем зверя. Потом чужак помолчал, почесывая бороду. Второй, молодой, молча смотрел в огонь.
– Козлов? – переспросил наконец старший. – Нет, не видали. Только волчьи следы. Да разве упомнишь всякую скотину…
И тут Митька, прозванный в селе Дураком не за умственную скудость, а скорее за прямоту и буйный нрав, недовольно засопел. Глаза его, обычно бессмысленные и мутные, сейчас метали крошечные искры. Митька обладал недюжинной силой, сравнимой, как шептались бабы у колодца, с медвежьей. И чужаков он не любил.
Он зыркнул на охотников, смерив их взглядом с головы до пят. Одежда грубая, лица небритые, глаза бегают. Не местные. Митька не особо понимал, что значит «лазутчик», но нутром чуял – вражина. Да и Борщ, хоть и старый, а глаз не потерял. Просто так, что ли, посохом землю роет?
Митька молчал, сдерживая злость, которая обычно вырывалась наружу подобно горному потоку. Он переминался с ноги на ногу, огромные кулаки сжимались и разжимались, словно готовые в любой момент обрушиться на чужаков. Козлы им, видите ли, не попадались! Врали, как пить дать, врали! Чуял Митька, чуял их гнусню.
Вдруг, Митька резко шагнул вперед, так что комья земли полетели из-под его лаптей. "Врешь!" - прорычал он, так что эхо прокатилось по поляне. "Видели вы козлов! Говори, где скотина, а то я вас…" Митька запнулся, не зная, что именно сделает с чужаками. Фантазии у него было мало. Но звук его голоса, да вкупе с медвежьей статью, заставили одного из охотников нервно сглотнуть.
