Валентина Григорьевна стояла посреди гостиной, словно каменная статуя собственной правоты. Её руки были плотно упёрты в бока, подбородок — гордо поднят, а взгляд — тяжёлый, неотвратимый — впился в спину Татьяны.
Невестка в это время пыталась уложить Милану: девочка вертелась в кроватке, что-то бормотала и цеплялась за мамину руку.
Комната была наполнена густым напряжением. Даже настенные часы тикали как-то громче обычного. Татьяна чувствовала — свекровь ждёт, пока ребёнок уснёт, чтобы “поговорить по душам”. Она знала этот тон, этот ледяной прищур.
— Мам, — тихо сказала она, не оборачиваясь. — Давайте позже? Милана капризничала весь вечер, я еле её уложила.
— Позже? — Валентина Григорьевна хмыкнула. — Это ты всегда “позже”. А потом и поговорить не с кем. Нет уж, давай сейчас.
Татьяна осторожно прикрыла дверь в детскую, глубоко вдохнула, будто перед прыжком в холодную воду. Повернулась к свекрови, стараясь говорить спокойно:
— Что случилось?
— Случилось? — переспросила та, театрально вздёрнув брови. — Ничего не случилось. Просто я вижу, что ты всё откладываешь серьёзный разговор.
Она опустилась на стул, как хозяйка, занявшая трон, и жестом указала Татьяне на диван.
— Садись. Надо обсудить кое-что важное.
Татьяна подчинилась. В глубине души ей хотелось убежать на кухню, заняться посудой, уборкой — чем угодно, лишь бы не слушать этот голос. Но она знала: разговор неизбежен.
— Тань, — начала Валентина Григорьевна, глядя строго, — я ведь не враг тебе. Наоборот. Я за вас переживаю. За семью. Чтобы у вас всё было правильно, по-человечески.
— Спасибо, — выдохнула Татьяна. — Мы стараемся.
— Стараетесь… — протянула свекровь, глядя на невестку сверху вниз. — Но старания без правильного порядка — пустое. Женщина должна понимать, где её место.
Татьяна почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось.
— Мама, я не совсем понимаю, к чему вы…
— Поймёшь, — оборвала та. — Я ведь вижу: Артём приходит с работы уставший, глаза под глазами — синяки, а ты дома сидишь. В декрете.
— Я уже работаю, — спокойно ответила Татьяна. — Удалённо, по проектам.
— Удалённо… — Валентина Григорьевна махнула рукой. — Это всё несерьёзно. Главное — кто в семье тянет всё на себе.
Она наклонилась вперёд, глаза сузились:
— Так вот. Тянет мой сын. Он тебя кормит, поит, ребёнка обеспечивает, ипотеку платит. Один. И вот это, Тань, надо уважать.
Татьяна замерла. Она понимала — это только начало.
—————————————————————————————————————
Извините, что отвлекаю. Но... В моём канале Еда без повода в начали выходить новые рецепты. Подпишись чтобы не пропустить!
—————————————————————————————————————
О справедливости
Валентина Григорьевна сделала паузу, словно давая вес своим словам. Потом произнесла тихо, но с нажимом:
— Я ведь не требую ничего лишнего. Я просто за справедливость.
— Справедливость? — осторожно переспросила Татьяна. — А что вы имеете в виду?
— Всё просто, — свекровь скрестила руки. — Когда женщина сидит дома, а мужчина работает, логично, что имущество должно принадлежать тому, кто его зарабатывает. Верно?
Татьяна побледнела.
— Вы хотите сказать, что квартира должна быть только на Артёма?
— Ну, наконец-то догадалась, — усмехнулась Валентина Григорьевна. — Не “должна быть”, а “должна стать”. Ты должна отписать свою долю. Так будет правильно.
— Простите, но это неправильно, — Татьяна старалась говорить ровно, но голос дрогнул. — Мы покупали квартиру вместе, оба платили ипотеку.
— Да что ты говоришь! — вскинулась свекровь. — Ты, значит, тоже пахала по двенадцать часов? Или таскала тяжести? Или на стройке стояла?
— Я работала до самых родов. Потом снова начала, когда Милане было три месяца.
— Работала… — Валентина Григорьевна хмыкнула. — Сиди дома да “работай”. Знаешь, Тань, мой сын зарабатывает деньги, а ты… ты просто живёшь за его счёт.
Татьяна почувствовала, как в груди поднимается волна обиды.
— Вы несправедливы. Я делаю всё, что могу. Я и мама, и работник, и жена.
— Никто не говорит, что ты плохая, — ледяным голосом отозвалась свекровь. — Просто нужно понимать: Артём заслуживает уверенность. А если вдруг… не дай Бог… что-то случится? Он останется на улице?
— А я с ребёнком — не люди? — не выдержала Татьяна. — Почему вы считаете, что я должна лишиться своей доли?
— Потому что он мужчина! — повысила голос Валентина Григорьевна. — Он отвечает за семью, он глава. А ты должна быть за ним, как за каменной стеной, а не делить стены пополам!
В комнате стало душно. Воздух будто застыл. Татьяна закрыла глаза, чтобы сдержать слёзы.
— Мама, это абсурд. Я ничего не буду подписывать.
— Ах, вот как! — вспыхнула Валентина Григорьевна. — Значит, неблагодарная. Мой сын тебя тянет, а ты ему в ответ — “абсурд”!
— Я не просила ничего у вас. Мы сами справляемся, — твёрдо ответила Татьяна.
— Не смей так со мной говорить! — свекровь резко поднялась. — Я ради вас стараюсь! Чтобы мой Артём не остался без защиты. А ты… ты просто не понимаешь, что значит быть женой!
Голос Валентины Григорьевны звенел от обиды и фанатичной уверенности в своей правоте.
Татьяна сидела молча.
Разговор, которого она так боялась, только начинался, и впереди было ещё самое тяжёлое.
Требование
Татьяна стояла посреди комнаты, бледная, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
Она пыталась подобрать слова, но всё внутри кипело от возмущения.
— Вы всерьёз предлагаете мне отдать свою долю в квартире? — произнесла она медленно, стараясь не сорваться.
— Не “отдать”, а вернуть по справедливости, — поправила Валентина Григорьевна. — Ведь кто, по сути, заработал эту квартиру? Артём! Он вкалывает, а ты… ты просто живёшь здесь, пользуешься плодами его труда.
— Вы называете “просто жить” — ночные кормления, бессонные ночи, работу на ноутбуке с ребёнком на руках? — горько усмехнулась Татьяна. — Я вкладывалась не меньше!
— Не утрируй, — с нажимом сказала свекровь. — Женская помощь — это хорошо, но не то же самое, что мужской труд. Мужчина — добытчик, он опора. А ты должна быть благодарной.
— Благодарность — это не отказ от собственности, — холодно ответила Татьяна. — Мы семья, всё общее.
— “Общее” — это красивая сказка, — фыркнула Валентина Григорьевна. — Пока всё хорошо — вы семья. А потом, не дай Бог, разведётесь — и кто останется с квартирой? Ты? А мой сын — на улице? Нет уж. Такого я не допущу.
Татьяна почувствовала, как от злости у неё задрожали губы.
— Это ваша недоверчивость, а не забота. Мы с Артёмом любим друг друга.
— Любовь любовью, — вздохнула свекровь. — А жизнь — штука жестокая. Подпиши долю — и все будут спокойны.
— Я не собираюсь ничего подписывать, — отчеканила Татьяна.
— Подумай хорошенько! — голос Валентины Григорьевны стал угрожающим. — Без этой подписи ты покажешь, что тебе важнее деньги, чем семья!
— Нет, мама, — твёрдо сказала Татьяна. — Я просто защищаю то, что мы с Артёмом вместе построили.
— Не смей называть меня “мамой” таким тоном! — взвилась женщина. — Я ради вашего блага говорю, а ты хамишь!
В этот момент где-то в прихожей щёлкнул замок. Дверь открылась — и в квартиру вошёл Артём. Он снял куртку, поставил сумку и сразу почувствовал ледяное напряжение в воздухе.
— Что-то случилось? — осторожно спросил он, глядя то на мать, то на жену.
— А ты у своей благоверной спроси! — с возмущением выпалила Валентина Григорьевна. — Я о справедливости с ней говорю, о твоём будущем, а она меня чуть ли не сумасшедшей называет!
Татьяна закрыла глаза. Всё, чего она боялась, случилось. Теперь Артём узнает, во что превратился этот “разговор”.
Возвращение Артёма
Артём медленно прошёл в гостиную. Он выглядел усталым, но сейчас на лице появилось настороженное выражение.
— Мам, мы же договаривались, что не будем поднимать эту тему, — произнёс он спокойно, но в голосе уже слышалась сталь.
— Договаривались? — вспыхнула Валентина Григорьевна. — А действия где? Я не для себя стараюсь, Артём! Для тебя! Чтобы ты был защищён. Женщины нынче пошли… сегодня любит, завтра — хлоп! — и в суд! А у тебя ребёнок! Куда ты пойдёшь?
Татьяна резко встала. — Прекратите, пожалуйста. Это уже переходит все границы.
— Не смей мне приказывать! — выкрикнула свекровь. — Я мать, я имею право говорить, как надо!
Артём сжал челюсть, стараясь не сорваться.
— Мама, хватит. Таня — моя жена. Мы вместе всё решаем. И квартира — тоже наша.
— Какая “наша”? — не унималась женщина. — Деньги-то твои! Я же вижу, ты её жалеешь, а она тобой пользуется! Сидит в тепле, ничего не делает!
Татьяна не выдержала. — Да как вам не стыдно?! Я работаю, я воспитываю вашу внучку, я не сижу без дела!
— Работает… — передразнила Валентина Григорьевна. — На кухне, наверное! Артём, очнись! Пока не поздно!
— Мама, хватит! — голос сына прозвучал резко, с неожиданной силой. — Я запрещаю тебе так говорить о Тане. Она — мать моего ребёнка и мой человек. И я не позволю тебе её оскорблять.
На лице Валентины Григорьевны появилось выражение обиды, боли и злости одновременно.
— Значит, я тебе теперь чужая, да? — прошипела она. — Я, которая жизнь отдала бы ради тебя? А она — родная?
— Мама, — устало сказал Артём, — я люблю тебя. Но ты перешла черту.
— Ну всё, — выдохнула она, вскакивая. — Раз выбрал, живи как знаешь! Только не говори потом, что мать не предупреждала!
Она схватила сумку, громко хлопнула дверью и ушла, оставив за собой тишину, в которой слышно было только тиканье часов.
Татьяна стояла, не двигаясь, чувствуя, как из глаз катятся слёзы.
Артём подошёл, обнял её.
— Прости, я не думал, что она снова начнёт…
— Она сказала, что я должна отдать тебе свою долю, — прошептала Татьяна, уткнувшись ему в грудь. — Потому что ты “меня в декрете кормил и поил”…
Артём закрыл глаза.
— Это бред, Тань. Полный бред.
Он крепче обнял жену. В этот момент они оба понимали — впереди будет разговор, который расставит всё по местам.
После бури
В гостиной стояла тишина. Только часы на стене мерно тикали, отмеряя секунды после громкой двери, которой Валентина Григорьевна подчеркнула свой уход.
Татьяна стояла, не двигаясь, словно не верила, что всё действительно произошло. Потом опустилась на диван, закрыла лицо ладонями — и слёзы потекли сами собой.
— Она сказала, — прошептала она, — что я должна отдать тебе свою долю… потому что ты меня в декрете “поил и кормил”… — слова застревали, прерывались рыданиями. — Как будто я ничего не стою. Как будто я просто… обуза.
Артём присел рядом, обнял жену за плечи.
— Эй, не надо, — тихо сказал он. — Это всё не так. Ты знаешь, что я так не думаю.
— Знаю, — прошептала Татьяна, — но больно. Очень. Она ведь правда так считает. Её слова звучали так уверенно, будто она не видит ни моих ночей без сна, ни моей работы, ни усталости…
— Она просто застряла в своём времени, — сказал Артём. — Для неё женщина без мужчины — никто. Она так прожила всю жизнь, и другого не понимает.
— Но ведь это неправильно! — Татьяна подняла на него глаза. — Мы же партнёры. Я не хочу, чтобы наш ребёнок вырос и думал, что жена должна быть “должна”.
— И не будет, — твёрдо ответил он. — Я не позволю никому это навязать. Ни тебе, ни Милане.
Татьяна всхлипнула, уткнулась в его плечо. Несколько минут они сидели молча, просто слушая дыхание друг друга.
— Что мы теперь будем делать? — наконец спросила она. — Она не успокоится.
— Я поговорю с ней, — сказал Артём. — Поставлю точку. Раз и навсегда.
— Она не поймёт, — слабо возразила Татьяна. — Для неё это — предательство.
— Пусть так, — спокойно ответил он. — Но я должен защитить нашу семью.
Он встал, подошёл к окну. За стеклом мелькали огни города, и где-то далеко ехала электричка. Артём смотрел на отражение Татьяны в стекле — усталое, бледное, но всё ещё сильное.
Он понял: если не остановить мать сейчас, дальше будет только хуже.
Последний разговор
Разговор с матерью состоялся через два дня. Артём приехал к ней после работы — поздно вечером, когда в квартире пахло остывшим ужином и недопитым чаем.
Валентина Григорьевна встретила его холодно: без привычных объятий, даже без взгляда в глаза.
— Ну, здравствуй, — бросила она сухо. — Пришёл оправдываться?
— Нет, — ответил Артём спокойно. — Пришёл поговорить.
— Говори, — скрестила руки на груди. — Только знай, я своё мнение не изменю.
— Мама, — начал он, — я люблю тебя, но ты не имеешь права вмешиваться в мою семью.
— Вмешиваться?! — фыркнула она. — Я просто хочу, чтобы ты не остался на улице! А ты ради своей “работающей удалённо” готов мать предать!
Артём закрыл глаза, сдерживая раздражение.
— Ты правда думаешь, что я живу с Таней из выгоды? Что она ничего не делает?
— Думаю, что она тебя обвила вокруг пальца, — резко сказала Валентина Григорьевна. — Сидит на шее, а ты и рад!
— Нет, мама, — Артём поднял взгляд. — Мы вместе. И если тебе кажется, что твои пятьдесят тысяч рублей дают тебе право вмешиваться — я их верну.
— Что? — свекровь побледнела. — Ты смеёшься?
— Нет. Сегодня вечером я переведу тебе деньги. И с этого момента ты не имеешь ко мне никаких претензий.
— Неблагодарный ты человек… — прошептала она, глядя на него с болью. — Мы тебе последнее отдали, а ты так…
— Я благодарен, мама, — сказал он мягко, но твёрдо. — Только благодарность — это не рабство.
Он встал. Валентина Григорьевна не удержалась — шагнула за ним.
— Так значит, я тебе чужая? А она — родная?
— Она — моя семья, мама. Моя и Миланина.
Он взял куртку, направился к двери.
— Я переведу деньги сегодня. Надеюсь, это закроет вопрос.
— Да уж, переводи, — горько бросила она ему в спину. — Потом не жалуйся, когда останешься у разбитого корыта!
Дверь за ним закрылась мягко, без хлопка.
Через два часа Артём перевёл матери деньги.
После этого они больше не общались.
Валентина Григорьевна не смогла простить сыну, что он выбрал жену — а не её “справедливость”.
А дома, в маленькой гостиной, Татьяна обняла мужа.
— Всё? — спросила она.
— Всё, — ответил он, устало улыбнувшись. — Теперь у нас только своя семья.
Милана проснулась, выглянула из комнаты, сонно потерла глаза.
— Мама, папа, вы не ругаетесь?
Татьяна улыбнулась.
— Нет, солнышко. Мы просто решили, что будем вместе. Всегда.
Погрузитесь в другие захватывающие истории! Прочитайте наши рассказы!