— Мам, там кто-то у калитки стоит, — Настя оторвалась от телефона и кивнула в сторону окна. — Вроде папа.
Я замерла с половником над кастрюлей. Сердце ухнуло куда-то вниз, а руки вдруг стали ватными.
— Что ты говоришь?
— Ну там мужик какой-то толчётся, похож на папу. Я точно не вижу, далеко.
Дочь снова уткнулась в экран, а я медленно поставила половник на стол и подошла к окну. Действительно, у калитки маячила знакомая фигура. Павел. Мой бывший муж, который год назад собрал вещи и ушёл к этой... к Оксане из соседней улицы.
«Ты сама виновата, — сказал он тогда. — Ты меня не понимаешь, ты зациклена на быте, на огороде, на этой даче. А Оксана — она другая, с ней легко».
Легко. Как будто пятнадцать лет брака и двое детей — это что-то тяжёлое, от чего надо избавиться.
Я тогда не плакала. Молча собрала его вещи в два пакета, вынесла на крыльцо и сказала только одно: «Иди к своей лёгкой жизни».
— Может, откроешь? — спросила Настя. — А то он уже минут десять там мотается.
— Пусть мотается, — отрезала я и вернулась к плите.
Но через пять минут раздался звонок в дверь. Настойчивый, длинный.
— Лен, открой, пожалуйста, — голос Павла был глухим. — Мне надо поговорить.
Я глубоко вдохнула и пошла открывать. Что он там придумал? Забыл что-то из вещей? Или документы какие-то нужны?
Когда я распахнула дверь, первое, что бросилось в глаза — он похудел. Сильно. Костюм висел мешком, под глазами залегли синяки, а в самих глазах... там была такая усталость, что мне даже стало не по себе.
— Здравствуй, — он сглотнул. — Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить надо. Важное дело.
Я посторонилась, впуская его в прихожую. Павел прошёл на кухню, сел на стул, который всегда был его любимым — у окна, откуда видно соседский участок.
— Ну? — я осталась стоять, скрестив руки на груди. — Что случилось?
Он молчал с минуту, разглядывая свои руки.
— Я ошибся, Лен.
Вот оно. Я знала, что он рано или поздно это скажет. Интересно, сколько они репетировали эту сцену с Оксаной?
— Ошибся, — повторила я. — Ну и что теперь?
— Но теперь всё по-другому, — он поднял на меня глаза. — Я понял, что натворил. Хочу вернуться. К тебе, к детям, к нормальной жизни.
Я усмехнулась. Вот так просто — хочу вернуться. Как будто это кнопка, которую можно нажать, и всё станет как раньше.
— А что, Оксане с тобой не легко стало?
Он поморщился.
— Она... Мы расстались три месяца назад. Оказалось, что у неё был ещё один мужчина. И кредиты. Много кредитов.
— Ого, — я села напротив него. — То есть ты год жил с женщиной, которая тебе изменяла и брала кредиты. И теперь вспомнил, что у тебя есть семья?
— Не так всё просто, Лен.
— Нет, Паша, как раз очень просто, — я наклонилась вперёд. — Ты год назад выбрал лёгкую жизнь. Помнишь? Без быта, без огорода, без дачи. Как там у тебя было? С ней легко?
Он молчал, глядя в пол.
— А знаешь, что было со мной? — я почувствовала, как внутри поднимается волна. — Первый месяц я ревела каждую ночь. Дети не понимали, почему папа ушёл. Сын спрашивал: «Мам, это из-за меня?». Настя перестала разговаривать вообще. Месяца два молчала. Представляешь?
— Лена...
— Я ещё не закончила, — перебила я. — Потом мне пришлось брать вторую работу, потому что твоих алиментов, которые ты соизволил присылать, хватало только на продукты. Я вкалывала как не в себя, чтобы детям было на одежду и на кружки. А ты в это время наслаждался лёгкой жизнью с Оксаной.
Павел опустил голову ещё ниже.
— Я всё понимаю. Я был глупым.
— Был? — я рассмеялась. — Ты и сейчас не лучше, раз думаешь, что можно вот так просто вернуться.
— Лен, я изменился, правда, — он посмотрел на меня умоляюще. — Я понял, что главное. Я готов всё исправить.
— Как? — я встала и подошла к окну. — Ты вернёшь тот год? Ты вернёшь дочери голос, которого она лишилась из-за стресса? Ты вернёшь сыну веру в отца?
Тишина.
— Я попытаюсь, — еле слышно сказал он. — Дай мне шанс.
Я обернулась.
— Шанс? У тебя был шанс. Пятнадцать лет шансов. Ты от них отказался.
— Но я же сказал, что ошибся!
— И что? — я почувствовала, как закипаю. — Это какая-то волшебная фраза? Сказал «ошибся» — и всё должны простить?
— Нет, но...
— Нет никаких «но», Паша! — я повысила голос. — Ты бросил нас! Ты выбрал другую женщину. Ты говорил, что я зациклена на быте. А знаешь почему? Потому что кто-то должен был этот быт тянуть! Пока ты после работы с друзьями пил, я стирала, готовила, уроки с детьми делала, на огороде вкалывала, чтобы зимой было что есть!
Настя выглянула из комнаты.
— Мам, что случилось?
— Ничего, доченька, — я выдохнула. — Иди к себе.
Она посмотрела на отца, и я увидела в её глазах не радость, а настороженность. Моя дочь боялась собственного отца. Боялась, что он снова сделает больно.
Когда Настя ушла, я села обратно.
— Видишь? — тихо сказала я. — Она тебя боится. Боится, что ты опять исчезнешь.
Павел закрыл лицо руками.
— Я не хотел так. Я думал, что Оксана... что будет лучше. Она была такая весёлая, лёгкая. С ней не надо было думать о завтрашнем дне.
— Потому что завтрашний день обеспечивала я, — сухо заметила я. — А она была весёлой и лёгкой за мой счёт. За счёт того, что я тянула семью.
— Прости, — он опустил руки. — Я правда не понимал.
— А теперь понял?
— Теперь да. Когда остался один, без денег, с кредитами, которые Оксана уговорила меня оформить, я понял. Когда некому было стирки сделать, некому еду приготовить, некому просто выслушать — вот тогда я понял.
Я молча смотрела на него.
— Ты понял, когда тебе самому стало плохо, — медленно проговорила я. — Не когда бросил семью, не когда дети страдали, а когда сам остался у разбитого корыта. Это не раскаяние, Паша. Это желание вернуться в комфорт.
— Нет! — он встал. — Я действительно осознал! Я хочу быть с вами, хочу быть нормальным отцом, нормальным мужем!
— Год назад ты тоже хотел. Быть с Оксаной. А потом захочешь быть с кем-то ещё. Когда опять станет «тяжело».
— Я изменился, Лен. Я больше так не буду.
— Откуда мне знать? — я развела руками. — Ты уже один раз доказал, что твои слова ничего не стоят.
Он сел обратно, и я увидела, как по его щеке скатилась слеза.
— Что мне сделать? Скажи, что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Ничего, — я покачала головой. — Нельзя вернуть доверие по щелчку пальцев. Это как разбитая чашка. Можно склеить, но трещины останутся.
— Но попытаться можно?
Я задумалась. Была ли в его словах искренность? Или это просто отчаяние человека, который остался ни с чем?
— Знаешь, Паша, — наконец сказала я. — Даже если бы я захотела тебя простить, это не только моё решение. У нас двое детей. И им ты причинил боль не меньше, чем мне.
— Я поговорю с ними.
— Нет, — я остановила его жестом. — Сначала ты докажешь, что достоин этого разговора. Не словами, а делами.
— Как?
— Начни приходить. Регулярно. Не когда тебе удобно, а когда нужно детям. На родительские собрания, на концерты, на соревнования. Плати нормальные алименты, а не жалкие гроши. Помогай с ремонтом, с дачей, с огородом, который ты так презирал. Докажи делом, что ты можешь быть надёжным. И тогда, может быть, лет через пять мы поговорим.
— Пять лет? — он ошалело посмотрел на меня.
— Ты год жил с другой. Я думаю, пять лет — справедливая цена за твою ошибку.
Он открыл рот, потом закрыл.
— Хорошо, — наконец выдавил он. — Я согласен. Я докажу. Начну с завтрашнего дня.
— Посмотрим, — я встала. — А сейчас иди. Мне ужин доготовить надо.
Павел медленно поднялся и направился к выходу. У двери обернулся.
— Спасибо, что выслушала. И... прости. За всё.
Когда дверь закрылась, я прислонилась к стене и закрыла глаза. Простить? Легко сказать. А вот сделать...
Настя вышла из комнаты.
— Мам, он правда хочет вернуться?
— Говорит, что да.
— А ты?
Я посмотрела на дочь.
— Я не знаю, милая. Не знаю.
На следующий день Павел действительно пришёл. Принёс продукты, починил капающий кран на кухне, поговорил с сыном о школе. Ушёл поздно вечером.
Потом приходил ещё и ещё. Каждый день. Помогал по хозяйству, возил детей на кружки, даже съездил со мной на дачу и перекопал половину огорода.
Прошёл месяц. Потом второй. Павел не пропустил ни одного дня. И я видела — он старается. По-настоящему старается.
Но доверие... оно не возвращается так быстро. Каждый раз, когда он задерживался, я думала: «Вот, опять нашёл кого-то получше». Каждый раз, когда он уставал, я ждала: «Скажет, что ему тяжело, и уйдёт».
Но он не уходил. Приходил снова и снова. Делал, а не говорил.
И может быть, через год или два, или пять... может быть, та разбитая чашка действительно склеится. А может, и нет. Время покажет.
Присоединяйтесь к нам!