— Прими меня обратно, Лен. Я понял, что натворил, — Виктор стоял на коленях прямо на пороге, не обращая внимания на соседку с третьего этажа, которая как раз выходила с мусором.
— Ты серьезно? После месяца с этой своей... как ее там... Аллочкой? — я скрестила руки на груди.
— Встань, не позорься.
— Леночка, родная, я дурак был. Она не ты. Никто не ты. Прости меня, я все исправлю!
— Исправишь? — я усмехнулась.
— Ты свадьбу нашу дочери пропустил, пока с ней по ресторанам шастал. Знаешь, что Маринка сказала? "Мам, хоть бы он не приперся со своей шлендрой". Родной отец, блин.
Двадцать три года мы прожили душа в душу. Встретились в институте — я на филфаке, он на физмате. Помню, как он стихи мне писал, хоть технарь. Корявые такие, но от сердца. "Лена — вселенная, Лена — галактика, я без тебя как без математики". Смеялась тогда, а сейчас комок в горле.
Квартиру снимали в коммуналке на Петроградке. Кухня на четыре семьи, удобства в коридоре. Соседка-алкоголичка каждую ночь скандалила. Но мы были счастливы. Макароны с тушенкой — праздничный ужин. Зато вместе.
Маринка родилась через два года. Витька тогда работал на двух работах — днем в НИИ, вечером подрабатывал репетитором. Приходил в полночь, целовал дочку в макушку: "Растет моя принцесса". А я диссертацию писала с ребенком на руках.
Потом пошло-поехало. Витька защитился, стал заведующим лабораторией. Я — доцентом на кафедре. Квартиру купили в ипотеку. Дача появилась — шесть соток, но свои. Он теплицу построил, я цветы развела. Соседи завидовали: "Вот это семья! Как в кино!"
Изменился Витька постепенно. Сначала в спортзал записался — живот убрать. Я обрадовалась — здоровье же. Потом машину поменял — "статус должен соответствовать". Ладно, заработал — имеет право.
— Лен, я сегодня задержусь, — начал он говорить все чаще. — Совещание у начальства.
Духи появились. Новые. Дорогие. "Подарили на работе за проект", — объяснял. Рубашки вдруг стал сам покупать, хотя двадцать лет это было моей прерогативой.
— Пап, ты чего такой франт? — Маринка смеялась. — Кризис среднего возраста? — Да какой кризис, доча. Просто за собой следить надо.
А потом я нашла переписку. Случайно. Планшет дома забыл, я хотела ему на работу отвезти. Уведомление выскочило: "Витенька, жду тебя. Твоя А."
Руки тряслись, когда читала. "Ты самый лучший", "Без тебя не могу", "Когда уже разведешься?" Оказывается, три месяца уже. Три месяца врал мне в глаза.
— Кто такая Алла? — я положила планшет перед ним за ужином. Он побелел, вилка выпала из рук. — Лена, я могу объяснить... — Объясни. — Это... это просто увлечение. Ничего серьезного. Она молодая, глупая. Голову потерял. — Молодая — это сколько? — Двадцать восемь. — Охренеть. Она Маринке почти ровесница! — Лен, прости. Я прекращу. Все прекращу. — Нет, Витя. Не прекратишь. Собирай вещи.
Маринка рыдала в своей комнате. Слышала все. "Мама, может, простишь его? Он же папа..."
— Нет, доча. Предательство не прощают. Иначе всю жизнь будешь бояться повторения.
Витька съехал в тот же вечер. Гордый, обиженный. "Ты пожалеешь, Лена. Я тебе всю жизнь отдал, а ты из-за глупости..."
Первую неделю названивал. Я не брала трубку. Потом затихло. Маринка ездила к нему, возвращалась злая: "Она там живет, мам. Готовит ему борщи, представляешь? Твой рецепт спрашивала!"
Соседи шептались за спиной. Свекровь звонила: "Леночка, ну что ты делаешь? Мужиков беречь надо. У всех бывает". Беречь? Я его двадцать три года берегла!
На работе держалась. Лекции читала, со студентами смеялась. Дома — пустота. Его тапочки в прихожей, халат в ванной. Запах одеколона еще не выветрился.
А потом была свадьба Маринки. Назначена за полгода, все оплачено, гости приглашены. Витька обещал вести дочь к алтарю.
— Пап, ты придешь? — Маринка звонила ему накануне. — Конечно, доча. Я же отец.
Не пришел. Прислал смс: "Алла против. Извини."
Маринка плакала в свадебном платье. К алтарю вел мой брат. Гости перешептывались. А я улыбалась. Надо же — дочери счастье изображать.
И вот месяц спустя — он на пороге. На коленях. Соседка с мусором застыла в шоке.
— Лена, она меня бросила. Сказала, что я старый и скучный. Что с молодым встречается. Я понял — дурак был. Ты — моя жизнь. Прости меня. — Встань, — говорю спокойно. — Соседи смотрят.
Поднялся. Постаревший за месяц. Щетина седая, под глазами мешки.
— Можно войти? — Нет. — Лен, ну хоть поговорить... — О чем? О том, как ты дочери свадьбу проигнорировал? Или как двадцать три года перечеркнул? — Я исправлюсь. Клянусь.
В дверях появилась Маринка с мужем. — Мам, этот кто? — она посмотрела на отца как на чужого. — Никто, доча. Идите домой. — Марина, это же я, папа! — У меня нет отца. Он умер месяц назад.
Витька сполз по стене. Реально сполз, сел прямо на грязный пол в подъезде.
— Лена, не надо так. Я всю жизнь тебя любил. Люблю. Это помутнение было. — Помутнение? — я присела перед ним. — Знаешь, Вить, я тоже тебя любила. Ключевое слово — любила. Но ты убил это. Когда врал. Когда выбрал ее. Когда дочь предал. — Дай шанс... — Шанс был. Двадцать три года был. Ты его использовал.
Поднялась, хотела дверь закрыть. Он схватил за руку: — А как же наша дача? Помидоры? Ты говорила, что без меня не справишься с теплицей... — Справлюсь. Знаешь, Вить, оказывается, я много чего могу без тебя. Жить, например. — Ты кого-то встретила? — в его голосе паника. — Да. Себя. Ту, которую двадцать три года в жены и матери закапывала. Она, оказывается, вполне себе интересная женщина. И счастливая. Без тебя.
Закрыла дверь. Тихо, без хлопка. Слышу — стоит там, в подъезде. Потом шаги по лестнице — медленные, тяжелые.
Маринка обняла меня на кухне: — Мам, ты правильно сделала. Он сам выбрал. — Знаю, доча. Но почему так больно? — Потому что любила. По-настоящему любила.
Витька еще неделю караулил у подъезда. Цветы оставлял — любимые белые розы. Записки под дверь. Я все выбрасывала, не читая.
Потом пропал. Свекровь сказала — уехал в другой город. Устроился там на работу. "Алла за ним приехала, помирились они".
— Пусть, — ответила я. — Каждому свое.
Вчера свекровь снова звонила: — Лена, он от инфаркта в больнице. Просит тебя приехать. — Не приеду. — Но он же умереть может! — Он уже умер. Для меня. Месяц назад.
Положила трубку. На даче помидоры поспели. Сама теплицу починила. Оказывается, не так уж это и сложно — жить дальше. Когда тебя не предают каждый день.
А белые розы теперь не люблю. Они пахнут предательством.