Нет, ну вы посмотрите на этот их английский – это не язык, а чёрт пойми что! Неудачный плод сомнительной любви французского и немецкого!
Не берусь утверждать точно, но есть ненулевая вероятность, что именно так выразил свою позицию самый первый учёный-лингвист, выдвинувший теорию креольского происхождения английского языка. Перед кратким экскурсом в его периодизацию и разбором откровенных дрязг, за неимением лучшего цензурного слова, среди представителей научного сообщества по поводу языкового смешения, сначала расставим точки над i в терминологии и социокультурной проблематике.
Если вам доводилось читать мою заметку про русско-китайский пиджин, то вы уже имеете общее представление о том, что такое креольский язык, и тем не менее, давайте вернёмся к этому вопросу ещё раз, и для тех, кто не в теме, и для тех, кто уже подзабыл. Есть такой тип языков, называемый пиджином – это донельзя упрощённый язык, которые используют представители двух разных народов, не говорящие на языке друг друга, но имеющие разной частоты взаимодействия между собой. Как показывает история, под взаимодействиями чаще всего понимается либо торговля, либо колонизация.
Пиджин это не какой-то один язык, как русский, французский или немецкий. Нет, пиджинов много, и они всегда состоят из пары языков, где, условно говоря, один является старшим партнёром, а другой младшим. Старший партнёр даёт языку практически всё, а младший партнёр из этого языка выкидывает то, что ему кажется непосильно сложным в фонетике, грамматике и лексике, добавляя по возможности от себя. Таким образом, на выходе у нас получается вполне рабочая lingua franca – общий язык для разноязычных народов, но следите за руками – все пиджины являются лингва-франка, но далеко, далеко не все лингва-франка являются пиджинами. Отличительные черты пиджина в том, что это максимально упрощённый язык без коренных носителей, который используется исключительно для сношений с иностранцами, лингва-франка же может быть вполне состоявшимся языком, используемым как интернационально, так и в быту, как русский язык в странах Средней Азии, к примеру. Бывают пиджины, в которых оба языка стоят примерно на равных, например родной руссенорск (русско-норвежский пиджин), но это скорее исключение, чем правило, да и о равномерности влияния можно поспорить.
Теперь переходим к понятию креольского языка. Если не плодить сущностей, то креольский язык можно определить как пиджин, который обрёл своих коренных носителей. Баста. Казалось бы, что тут ещё можно обсуждать, когда поставлен такой исчерпывающий ответ на насущный вопрос? Здесь мы сталкиваемся в основном не с лингвистической, а с социально-исторической трудностью.
Как может быть известно, термин “креол” изначально использовался во времена колониальных империй по отношению к людям, родившимся вне Европы, но имеющим европейские корни, чтобы провести линию между ними и европейцами “Старого света”. Затем, с течением времени, термин расширил своё понятие от людей до пиджинов, появившихся на территориях тесного культурного взаимодействия и заимевших своих коренных носителей, и, учитывая дух времени, не трудно догадаться, что слово “креол” являлось страшно негативным, как в социальном, так и лингвистическом смысле.
Осмысление социал-дарвинизма тех лет находится за пределами данной заметки, поэтому вместо этого сосредоточимся на его влиянии на западное языкознание, которое, как мы его знаем сейчас, на самом деле весьма молодая наука, начавшая складываться лишь на склоне XVIII века. Например, для европейского лингвиста XIX века изолирующие языки (где морфемы не принимают аффиксации, например классический китайский) смотрятся невероятно дико, так как индоевропейские языки этой аффиксацией изобилуют, ввиду чего он не долго думая лепит на них ярлык недоразвитых, примитивных языков, несмотря на то, что, например, китайская литературная традиция берёт своё начало из тех времён, когда многие современные европейские государства ещё в помине не существовали, и беспрерывно продолжается до сих пор.
Языковой нарциссизм надолго укоренил в западной лингвистике пренебрежительное и предубеждённое отношение к языкам отличающимся от индоевропейских, и породил ложную метрику языков от “развитых” к “примитивным”, которая имеет прямую связь с умственными способностями носителей. Стоит ли после всего сказанного объяснять какое отношение у многих лингвистов вызывали креольские языки, которые ещё вчера были бастардами-пиджинами? Не стоит, но меня не остановить – креольские языки зачастую считались грязными и испорченными версиями языков-субстратов, а их использование было зарезервировано для “низших” народов, которые интеллектуально не способны дотянуться до Олимпа белого превосходства. А вот уже о реакции западных лингвистов на первые серьёзные попытки подвязать английский под понятие креольского языка можете догадаться сами.
Но мы, учёные мужи и не менее учёные дамы, обратимся к определению креольского языка исключительно беспристрастно, с фактами и логикой. Первый факт сразу бьёт нас по лицу – тяжело в принципе сказать, стоит ли выносить креольские языки в отдельную категорию по чисто лингвистическим принципам, или стоит рассматривать их как исключительно социальный, культурный и исторический феномен? Если придерживаться второго варианта, то заметку можно уже потихоньку сворачивать, но если выбрать первый, то стоит задать справедливый вопрос – какие принципы объединяют если не все, то достаточное большинство креольских языков?
Мы, вызова ради, попробуем пройтись по второму варианту. Креольские языки отличает относительная молодость в сравнении с остальными. Это не грамматическая мера сама по себе, но здесь мы должны провести мысленную цепочку: креольские языки происходят от пиджинов, пиджины отличаются простейшей грамматикой, достаточной для выражения простейших намерений говорящего. Соответственно, креольским языкам тоже присуща простейшая грамматика, но употребление их уже гораздо шире по всем фронтам, так как они являются первым языком носителя, что приводит к тенденции ускоренного изменения грамматики, которая и так имеет свойство меняться со временем.
Говоря кратко, молодым языкам присуща молодая грамматика, и нас интересует, нет ли случайно чего-нибудь, что может отличить молодую грамматику от зрелой, что-нибудь, что может появиться в языке только спустя сотни лет поступательного развития? Случайно есть! Следующие ниже штучки в креольских языках либо не встречаются вовсе, либо встречаются на уровне статистической погрешности:
1) Грамматикализация. Иногда судьба слова незавидна – оно теряет независимость и становится грамматическим аффиксом. В поздней латыни глагол habere (иметь) был низведён до зависимого вспомогательного глагола будущего и настоящего завершённого времени, и уже во многих романских языках он сократился стал просто суффиксом, например в испанском: hablar (говорить) + he (производное от habere) – hablare (я скажу).
2) Тоны. Некоторые языки в процессе своего развития прошли через фонетическую атрофию, в результате чего у них в противовес появилась система различного произношения одних и тех же слогов, имеющая смыслоразличительную функцию. Это, само собой, китайский: 妈 (mā, высокий и ровный тон – мама)，麻 (má, восходящий тон, конопля)，马 (mǎ , нисходяще-восходящий тон, лошадь)，骂 (mà, резко нисходящий тон, ругать).
3) Неразделимые абстрактные деривативные сочетания. Звучит страшно, поэтому приведём пример из великого и могучего: у нас есть приставка на-, которая в прямом смысле обозначает движение к чему-то, и действительно так и используется – надвигаться. Но в некоторых сочетаниях итоговый смысл приставки на- настолько абстрактен, что фактически становится иносказательным – найти (на+идти=отыскать), наказать (на+казить=карать). Это не значит, что в креольских языках нет фразеологизмов, это значит, что фразеологизмы в них более прозрачны, например самаракканское слово “baka-ma” – сзади-человек (сторонник, сподвижник).
4) Избыточная точность. Этот пункт несколько более общий, он про то, что в креольских языках опускаются категории, которые несущественны для коммуникации, такие как род слов, ряд глагольных маркеров, артикли и тому подобное.
Эти четыре закономерности, которые можно использовать как лакмусовую бумажку, представляют собой самый функциональный и нейтральный взгляд на проблему, окружённую теориями, что либо все языки считаются креольскими, либо никакие языки языки не считаются креольскими, либо что слово “креольский” не должно существовать. Исходя из них, мы можем уже сделать первый вывод – современный английский не является креольским языком, так как тоны и избыточная точность ему хоть и не присущи, и слава Богу, но всего остального там хоть отбавляй.
Это маленький, но ощутимый успех на нашем тернистом пути, который пробуждает новые вопросы – с современным английским по большей части всё было понятно ещё до начала чтения заметки, чего греха таить, но может быть он просто “вырос” из своего креольского возраста? Трудно отрицать что живые языки не стоят на месте, поэтому английский уже вполне мог обрасти грамматикой за энное количество веков. Вопрос в самую точку, и чтобы ответить на него необходимо рассмотреть два ключевых контакта в истории английского языка – со старо-нормандским языком и с древнескандинавским.
Сначала возьмём более ранний контакт между древнеанглийским (он же англо-саксонский) и древнескандинавским языком, который наиболее интенсивно проходил с IX века нашей эры вплоть до Нормандского завоевания в 1066 году. В этот временной промежуток на северо-востоке современной Англии поселилось значительное количество викингов, которые сначала промышляли разбоем, но со временем перешли к культурному оседлому образу жизни и стали промышлять торговлей, скотоводством и возделыванием земли, а разбои оставили только как старую традицию, по выходным.
Нас интересует тот факт, что в областях взаимодействия скандинавов и англосаксов древнеанглийский язык подвергся упрощению морфологической системы. Это серьёзный флаг для образования пиджина с последующей креолизацией, подкреплённый тем фактом, что там между собой тесно общались народные массы, а не привилегированное население - благоприятная почва под нахождение общего языка. Можно сказать, что заигрывания с креольской теорией здесь не выглядят так уж неуместно, но не более – во-первых, как ни крути, а всё-таки древнеанглийский и древнескандинавский относятся к одной языковой ветви и родственны друг другу до немалой степени взаимопонимания, поэтому в пиджине просто нет нужды, во-вторых, вопрос измерения влияния этого языкового контакта на упрощение морфологии древнеанглийского очень даже открыт, ибо упрощение имело место и до него.
Справедливости ради отметим, что английский за относительно короткое время избавился от родов, груды падежей, склонения прилагательных и прочей такой знакомой нам ерунды (и незнакомой тоже, например дюжина вариаций определённого артикля the), к тому же географически эти изменения в первую очередь наблюдались там, где контакт был наиболее плотный, так что не будем отрицать очевидное. И всё же термин, который лучше подходит под эту ситуацию, это койне – язык, образованный из двух близкородственных языков или диалектов. Со временем древнескандинавский язык был вытеснен и заменён этим койне – северным среднеанглийским, и по названию уже понятно, что английский остался собой, всего лишь испытав влияние извне.
Теперь затронем нормандское влияние. В 1066 году Вильгельм Завоеватель приплыл из Нормандии после долгого ожидания, когда британская погода наконец-то даст ему пересечь канал между Европой и островами, и, как ни странно, всех завоевал.
Что тут с точки зрения подтверждения креольской теории? Здесь всё плохо. Можно оперировать лишь огромным односторонним потоком заимствованной лексики и кальки, под давлением которой некоторые англо-саксонские слова канули в небытие, но если учитывать аргумент заимствования лексики, то в какой язык не ткни – всё креольский. Да и социальный характер не способствовал формированию пиджина и его креолизации – старо-нормандский был языком малочисленной элиты, и слова, принесённые им, использовались неравномерно. В основном речь шла о двуязычии – норманны говорят на старо-нормандском (читай французском) о власти, политике, религии, а англичане говорят на английском о сельском хозяйстве, свиньях, тяжёлом труде, и хотя за сотни лет многое с верхушки ушло в массы, включая даже новые приставки и суффиксы для словообразования, а тенденция упрощения языка продолжилась, сама верхушка успешно обангличанилась, сначала говоря на англо-нормандском языке (по сути тогдашний французский с лёгким налётом древнеанглийского), а потом и вовсе влившись в среднеанглийскую движуху.
Тему возникновения среднеанглийского языка можно раскрывать и дальше, до крайней рекурсии, но это уже не будет иметь железной связи с темой креольской природы английского языка, поэтому давайте посмотрим на сухой остаток. Заимствовал ли английский язык необычайно много по сравнению со многими другими языками? Пожалуй. Стал ли он проще под их же влиянием? Вероятно. Относится ли современный английский язык к креольским языкам? Нет. Был ли он когда-нибудь креольским языком? Нуууу, нееееет. А если немного поиграться с понятием креольского языка, чтобы оно соответствовало тому, что я считаю правильным? Тогда, вероятно, да, но мы должны отдавать себе отчёт, что при достаточной подкованности и умелости в ментальной акробатике можно доказать и то, что два плюс два равно пять, но кому от этого будет легче?
Из всего кавардака вокруг креольских языков в целом и вокруг английского в частности, на мой скромный взгляд, стоит вынести два урока: креольский язык – звучит если не гордо, то как минимум не стыдно, потому что нет позорных и недоразвитых языков, равно как и нет исключительно гениальных языков, поэтому не стоит сильно поддаваться идеологическим порывам в гуманитарных науках, история уже не раз показала что это редко заканчивается чем-то хорошим. Это был первый урок, а второй я поставлю ему в штыки, такова двойственность человеческой природы – иметь смелость выдвинуть спорную, малоправдивую теорию дорогого стоит, потому что это крайне полезно для развития науки. Пока маленькая армия экспертов будет собирать доказательства вашей неправоты, наверняка обнаружится какая-нибудь новая, доселе неизвестная или не приходившая никому в голову деталь, откроется свежий взгляд на затхлые проблемы, возникнет толчок, который ультимативно расширит наше понимание обсуждаемой проблемы. Ну и на худой конец, это просто задорно.
Автор: #Автор_загасился