На дачном участке Савельевых стояло тихое, почти ленивое утро. Пчёлы гудели над розами, в теплице пахло влажной землёй, а соседский кот, крадучись, пробирался к грядке с клубникой, будто к особой военной тайне.
Ирина Савельева сидела на скамейке у дома, листала старый журнал с рецептами и то и дело морщила лоб: то ли шрифт мелкий, то ли настроение не читательское. На ней был аккуратный халатик в мелкий цветочек, волосы собраны в тугой пучок, как всегда.
Её муж, Николай, возился во дворе. Подпорки под виноград починил, дверцу в сарае подправил, теперь вот точил нож, посматривая на жену с лёгкой усмешкой.
— Коль, — позвала Ирина, — может, в город съездим? Надо банки с крышками купить. И… заодно к сыну заедем.
Николай поднял глаза:
— Не знаю, Ир, будут ли они рады нашему внезапному визиту. Да и воскресенье сегодня — все с дач повалят, в пробку встрянем.
— Ехать надо сегодня, — твёрдо ответила она, — завтра опять не получится.
— Что ж такого срочного?
— Разговор есть к Денису, — неопределённо сказала Ирина и встала. — А ты, пожалуйста, соберись побыстрее.
Николай вздохнул, но спорить не стал. Знал уже этот тон — если жена решила, спор бесполезен.
— Ладно, собираюсь. Только скажи честно, — усмехнулся он, — ты же не банки едешь покупать, а проверять, как там «твоя молодая семья» живёт?
— Ерунду не говори, — вспыхнула Ирина, — я просто мать.
— Вот именно, мать, — тихо произнёс он и пошёл переодеваться.
Сын их, Денис, был уже взрослым — тридцать лет, работает инженером на заводе. Женат на Марине, женщине мягкой, вежливой, но, по мнению Ирины, «слишком современной». Таких Ирина не понимала — всё у них «по любви да по равенству».
Пока Николай заводил старенькие «Жигули», Ирина аккуратно завернула в газетку банку с малиновым вареньем и достала из сарая букет астр.
— Всё, поехали, — сказала она, присаживаясь в машину. — Только не гони.
— Слушаюсь, командир, — усмехнулся Николай, включая передачу.
Машина медленно покатила по просёлочной дороге, оставляя за собой аромат пыли и сухой травы.
Дорога до города заняла чуть больше часа. «Жигули» скрипели на кочках, радио ловило то шансон, то глухие новости, а Ирина всё дорогу молчала — явно прокручивала в голове будущий разговор.
Во дворе старого кирпичного дома пахло пылью и жареной картошкой. На лавочке у подъезда сидели две соседки и лениво обсуждали кого-то «из третьего».
Когда дверь открыл Денис, мать первым делом отметила — похудел.
— Привет, мам, пап. Проходите! — радостно улыбнулся он. — Ну как вы там, на даче? Всё цветёт?
— Цветёт, — ответила Ирина, сдержанно оглядывая прихожую. — А у вас, я смотрю, ремонт закончили?
— Почти, — ответил сын, принимая варенье. — Марина пирог испекла, сейчас чай поставлю.
Из кухни вышла Марина — стройная, в светлой футболке, волосы собраны, лицо усталое, но доброе.
— Здравствуйте! Как добрались? Проходите, садитесь.
Ирина села на диван и тут же ощутила, как он слегка продавился.
— Ну, вот о чём я и говорила, — заметила она строго. — Сынок, помнишь, ты обещал мне новый диван?
Денис усмехнулся, наливая чай:
— Мам, я не забыл, просто пока с деньгами напряжённо.
— А Марина вчера зарплату получила, — напомнила Ирина, глядя на невестку. — Хоть старенький, но пора менять, Николай Петрович спину на этом совсем испортит.
Марина смутилась:
— Конечно, я помню, просто мы хотели немного подкопить, взять получше.
— Мам, — мягко сказал Денис, — мы не против, просто позже.
Ирина склонила голову, сжав губы.
— Позже — это когда? Через год? А я уже нашла подходящий, в магазине на углу. Недорогой, практичный.
Николай, молча сидевший рядом, осторожно коснулся руки жены:
— Ира, может, не сегодня этот разговор?
— А когда, Коля? — вспыхнула она. — Я всю жизнь отдавала им лучшее, а теперь должна ждать милости?
В воздухе повисло напряжение. Марина растерянно улыбнулась, пытаясь перевести тему:
— Хотите, я пирог разрежу? С вишней, по вашему рецепту, Ирина Анатольевна.
Ирина глубоко вздохнула и кивнула.
— Ладно, давай.
Чай пили уже мирно. Но где-то между строк разговора звучало невысказанное — и Денис чувствовал, что визит этот был не столько «в гости», сколько «с проверкой».
Позже, когда Савельевы уезжали, Николай сказал тихо:
— Вот ведь ты как: не успели приехать — уже сражение устроила.
— Я просто мать, — ответила Ирина, глядя в окно. — И мне больно видеть, что сын забывает обещания.
Обратно ехали молча. Радио не работало, только шуршание шин по гравию нарушало тишину.
Когда добрались до дачи, солнце уже клонилось к закату, небо розовело, а над полем стелился тёплый туман.
Ирина сразу направилась к дому, не дожидаясь мужа. Сняла с головы платок, бросила его на стул и принялась поливать цветы, словно именно в этих розах нужно было утопить раздражение.
Николай, как обычно, не спешил вмешиваться. Он знал: лучше подождать, пока буря пройдёт сама. Но вечером, за ужином, он всё же заговорил первым:
— Ну что, довольна поездкой?
— А ты будто не понял, — отрезала Ирина. — Я злюсь не из-за дивана.
— А из-за чего тогда? — спросил он спокойно. — Наш старый диван чем плох?
— Диван тут ни при чём. Просто сын должен слово держать.
— Сын у нас взрослый человек, — напомнил Николай. — У него своя семья, свои заботы.
Ирина поставила чашку с таким стуком, что чай плеснул на скатерть.
— Конечно, теперь у него семья! А я, выходит, никто? Всю жизнь отдала — и вот благодарность.
— Не передёргивай, Ира, — вздохнул Николай. — Ты — мать, и он тебя уважает. Но нельзя же всё время мерить любовь по покупкам.
— Легко тебе говорить, — огрызнулась она. — Ты всю жизнь по морям, а я одна тянула и сына, и дом.
— Нашего сына, — мягко поправил он. — И дом — наш. Мы всё это вместе прошли, помнишь?
Эти слова немного остудили её. Ирина отвела взгляд в окно: за ним темнел сад, и слышно было, как где-то в траве трещит кузнечик.
— Может, я и правда перегнула… — тихо сказала она. — Просто хотелось, чтобы он помнил: мы ещё не старики, и нам не всё равно.
Николай улыбнулся:
— Вот и всё, что я хотел услышать.
На следующий день, под вечер, зазвонил телефон.
Ирина сняла трубку — на другом конце звучал голос сына, чуть виноватый, но тёплый:
— Мам, я заказал диван. Тот, что ты показывала. Через неделю привезут.
Она замерла, не зная, радоваться или ругать себя за вчерашнее.
— Спасибо, сынок, — только и сказала, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Положив трубку, Ирина посмотрела на мужа.
— Добилась своего, — усмехнулся Николай. — Вот только не знаю, радоваться тебе или переживать.
— Радоваться, — ответила она, улыбнувшись. — Недорогой выбрала, ничего страшного.
Он подошёл, поцеловал её в макушку и тихо добавил:
— Главное, чтобы в доме был мир, а не диван новый.
Через несколько дней, возвращаясь с работы, Денис остановился у старого подъезда — того самого, где когда-то прошло его детство.
На лавочке у стены сидела пожилая женщина в платке, тонкая, почти прозрачная, как тень прошлого. Сначала он прошёл мимо, но потом обернулся — сердце ёкнуло.
— Баб Рита?.. — нерешительно произнёс он.
Женщина подняла глаза и медленно, с трудом прищурилась.
— Дениска? Ты ли это, сынок? — голос дрожал, но в нём всё ещё звучала радость.
— Я, — улыбнулся он, чувствуя, как подступает ком к горлу. — Сколько лет прошло… Вы совсем не изменились.
— Ой, брось, — засмеялась она. — Старуха я теперь. Всё одна живу, соседки иногда заглядывают. А твоя мама как? Всё ещё сердится на меня?
Денис опустил взгляд.
— Не знаю… Наверное, да. Но, честно, я и сам не понимаю, почему.
— Пустяковая история была, — вздохнула баба Рита. — Я тогда что-то не то сказала, она — вспылила… С тех пор и не общаемся. А ведь я тебя как родного внука любила.
Он сел рядом, долго слушал её тихие рассказы о прошлом, о том, как она помогала маме, когда он был маленьким, как ждала его из школы, кормила пирожками с картошкой.
Когда солнце почти село, он поднялся:
— Я к вам ещё зайду, баб Рита. С Мариной приду. Она у меня добрая, вам понравится.
— Приходи, сынок, — улыбнулась она, погладив его по руке. — Старость — штука одинокая. Любое доброе слово греет лучше печки.
Вечером, дома, Денис рассказал всё жене.
Марина слушала внимательно, без перебиваний.
— Значит, мама и она… поссорились из-за глупости?
— Выходит, так. Но мне больно, что они столько лет друг друга избегают.
— Хочешь, пойдём к ней вместе? — предложила Марина. — Купим что-нибудь вкусное, просто посидим, поговорим.
Денис посмотрел на жену с благодарностью, крепко обнял её.
— Спасибо тебе.
На даче Ирина сидела у окна, перебирая старые фотографии.
На одной — она молодая, с мальчиком лет пяти на руках, а рядом — Маргарита Степановна, улыбчивая, в вязаном жилете.
Глядя на снимок, Ирина вдруг ощутила укол стыда.
Сколько лет прошло, а она всё не решалась первой позвонить. Не из гордости — скорее, из страха.
Страха признать, что была неправа.
Она отложила фото и тихо сказала, будто самой себе:
— Завтра поеду к ней.
Николай, который чинил лампу за спиной, только кивнул:
— Вот и правильно. Мир дороже обиды.
Ирина улыбнулась, впервые за долгое время по-настоящему спокойно.
Снаружи гудели кузнечики, над дачей поднималась луна, и вечер казался таким добрым, будто всё наконец встало на свои места.
В 90-е люди часто ссорились — из-за мелочей, из-за усталости, из-за гордости. Но главное — умели прощать.
И пока живёт в человеке это умение, не важно, сколько лет прошло — всегда можно начать заново.