— Вот скажи мне, милая, разве я не права была? — Антонина Павловна покачала седой головой, глядя на соседку по подъезду сквозь толстые стекла очков. — Или мне теперь молча сносить всё это хамство?
Соседка неопределённо хмыкнула и поспешила к лифту. Антонина Павловна проводила её взглядом и тяжело вздохнула. Даже своим рассказать некому — все отворачиваются, будто она прокажённая какая. А ведь всего-то и сделала, что поставила на место зарвавшуюся девчонку. Но кто же теперь старуху поймёт? Никто. Вот и приходится самой себе рассказывать эту историю снова и снова, убеждая, что была права. Абсолютно права.
***
Семьдесят лет — возраст солидный. Антонина Павловна это чувствовала каждое утро, когда колени не хотели сгибаться, а спина ныла от любого резкого движения. Пять лет назад вышла на пенсию из районной библиотеки, где проработала тридцать два года. Думала, наконец-то заживёт для себя — книжки будет читать, на концерты ходить. Но оказалось, что на пенсию особо не разгуляешься, а в филармонию одной скучно.
— Мам, может, переедешь к нам? — в последний раз предлагал сын по телефону. — Внуками бы занималась.
— В Сибирь вашу? Нет уж, спасибо. Я тут родилась, тут и пом ру, — отрезала она тогда.
Дети далеко — сын в Новосибирске, дочь в Германии замуж вышла. Звонят редко, приезжают ещё реже. Муж Виктор умер восемь лет назад от инфаркта — прямо на работе упал. С тех пор Антонина Павловна жила одна в двухкомнатной квартире на четвёртом этаже.
Дачи у неё не было — Виктор всё собирался купить, да так и не собрался.
— Тоня, ну что ты в четырёх стенах сидишь? — иногда заглядывала соседка Раиса Фёдоровна. — Поехали ко мне на дачу, помидоры подвяжем.
— Не могу я, Рая. Колени не гнутся, да и жара эта... Мне и тут хорошо.
Огород заводить в её возрасте поздно, да и не тянуло никогда к земле. Поэтому всё лето проводила во дворе, на лавочке под старыми липами. Там прохладно даже в жару, птицы поют, можно с книжкой посидеть или просто подремать.
Эту лавочку ещё в девяностых поставили, когда управдом Семёныч был. Хороший мужик был Семёныч — всё для жильцов старался. И детскую площадку обновил, и лавочки расставил, и клумбы разбил. А потом управляющую компанию сменили, и пошло всё наперекосяк.
***
Раньше, Антонина Павловна это точно помнила, к старикам относились с почтением. В её детстве пионеры приходили поздравлять ветеранов, помогали сумки донести, двор подмести. А теперь? Теперь старики никому не нужны. Как отработанный материал — спасибо не скажут, только пенсию урежут да цены поднимут.
— Агрессивные старики, — передразнила она ведущую из телевизора, которая вчера рассуждала о конфликтах поколений. — Да мы агрессивными стали, потому что нас довели! Защищаться приходится от вашего хамства!
Особенно бесило, когда молодые смотрели на неё как на пустое место. В магазине могут влезть без очереди, в автобусе место не уступят, а если сделаешь замечание — ещё и нагрубят в ответ. Мол, что вы лезете, бабушка, не ваше дело.
А чьё дело? Кто, если не она, научит их уму-разуму? Родители? Так родители сами такие же — только о деньгах думают, детей как сорняки растут.
Вот взять хотя бы их дом. Когда Антонина Павловна сюда переехала в восемьдесят пятом, тут в основном семьи во ен ных жили да работники завода. Солидные люди, уважаемые. Дети воспитанные, во дворе тихо, чисто.
А потом начали давать ипотеку. Понаехали молодые семьи — кто на кредит, кто комнату в коммуналке продал да добавил. И пошло-поехало. Музыка до утра, окурки из окон, машины по газонам.
***
Но больше всего Антонину Павловну раздражала девчонка из третьего подъезда — Карина. Нет, Кристина. Хотя какая разница — все они на одно лицо, эти современные девицы.
Помнила её ещё крохой — бегала по двору с бантиками, в песочнице копалась. Мать её, Тамара, тогда ещё здоровалась, улыбалась даже иногда. А потом девчонка подросла и превратилась в то, что Антонина Павловна иначе как "отбросом" назвать не могла.
Волосы вечно растрёпанные, будто расчёску в глаза не видела. Штаны мешковатые, до земли волочатся — то ли пижама, то ли спортивные, не поймёшь. Футболки с дурацкими надписями на английском. И смех — громкий, визгливый, на весь двор.
Но главное — не здоровается. Пройдёт мимо, глаза в телефон уткнёт, будто Антонины Павловны и нет вовсе. А ведь она её с пелёнок знает! Когда мать на работу убегала, даже пару раз присматривала за мелкой — коляску во дворе качала, пока та спала.
И вот благодарность — ноль внимания, ноль уважения.
— Вы родки, — бормотала Антонина Павловна, наблюдая из окна, как Кристина с подружками хохочет у подъезда. — Ни стыда, ни совести.
***
В тот день, в середине июля, прошёл короткий дождь. Минут пятнадцать всего, но духоту смыло, и дышать стало легче. Антонина Павловна выждала, пока асфальт подсохнет, и спустилась во двор.
Ещё с порога увидела — на её лавочке, на ЕЁ личной лавочке под липами, расселась компания. Кристина и два парня — один с дурацкой причёской, как петушиный гребень, другой весь в татуировках.
К ров ь бросилась в голову. Это была ЕЁ лавочка! Она тут каждый божий день сидела последние пять лет. Все во дворе знали — с двух до пяти это место Антонины Павловны.
— Освободите лавочку! — крикнула она ещё издалека.
Молодёжь даже не пошевелилась. Кристина что-то показывала в телефоне, парни ржали.
Антонина Павловна подошла вплотную:
— Я сказала, освободите место! Это моя лавочка!
Кристина подняла голову, посмотрела с ленивым любопытством:
— Ваша? А где написано?
— Не умничай! Я тут сижу каждый день, все знают!
— Ну и что? Лавочка общая. Вон, видите, сколько свободных, — девчонка махнула рукой в сторону детской площадки.
— Мне нужна эта! Немедленно встали и ушли!
Парень с гребнем хихикнул:
— Бабуль, ты чего? Мы же просто сидим.
— Не бабуль я тебе, щенок! — Антонина Павловна почувствовала, как трясутся руки от злости. — Я на этой лавке сидела, когда вы под стол пешком ходили!
Компания расхохоталась. Кристина даже телефон чуть не уронила от смеха.
— Под стол пешком! — передразнил татуированный. — Бабка, ты из какого века выпала?
***
Что-то внутри у Антонины Павловны оборвалось. Как струна лопнула. Столько лет терпела, молчала, сносила их хамство. И вот — смеются ей в лицо, даже места уступить не хотят.
Рука двинулась сама. Выхватила телефон из рук Кристины и со всей силы швырнула об асфальт. Пластик брызнул во все стороны, экран превратился в паутину трещин.
— Что, не смешно больше? — прохрипела Антонина Павловна.
Наступила тишина. Кристина смотрела на остатки телефона, открыв рот. Парни застыли.
— Вы... вы что сделали? — девчонка подняла глаза, полные слёз. — Это же... это мой телефон!
— А нечего было дерзить старшим!
Кристина всхлипнула и бросилась бежать. Парни переглянулись и тоже поднялись.
— Психованная старуха, — бросил татуированный и пошёл прочь.
Антонина Павловна с достоинством опустилась на освободившуюся лавочку. Сердце колотилось, но она чувствовала удовлетворение. Наконец-то! Наконец-то показала им, что со стариками так нельзя! Проучила!
Вокруг было тихо. Даже птицы, казалось, притихли. Антонина Павловна откинулась на спинку и закрыла глаза. Правильно сделала. Абсолютно правильно. Пусть знают, что не всё им сойдёт с рук.
***
Вечером в дверь забарабанили так, что, казалось, её вышибут. Антонина Павловна нехотя оторвалась от сериала и поплелась открывать.
На пороге стояла Тамара — мать Кристины. Лицо красное, глаза горят.
— Вы в своём уме? — с порога заорала она. — Вы разбили телефон моей дочери!
— И правильно сделала, — спокойно ответила Антонина Павловна. — Нечего хамить старшим.
— Хамить? Она просто сидела на лавочке!
— На моей лавочке!
— Да какая ваша, вы что, совсем из ума выжили? Это общественное место!
— Не ори на меня! — Антонина Павловна попыталась закрыть дверь, но Тамара вставила ногу.
— Вы заплатите за телефон! Тридцать тысяч!
— Размечталась! Не буду я дарить телефоны вашим бездельницам!
— Я в полицию заявлю! К участковому пойду!
Антонина Павловна усмехнулась:
— Иди. Кому охота со старой женщиной связываться? Мне семьдесят лет, у меня давление, сердце. Ещё не хватало из-за вашей ду ры по судам таскаться.
— Вы не отделаетесь! — Тамара ткнула в неё пальцем. — Я вам это так не оставлю!
— А что ты сделаешь? — Антонина Павловна выпрямилась. — Да ничего ты не сделаешь! Потому что я права, а вы — хам ло невоспитанное! Дочь твоя получила по заслугам. Может, хоть теперь научится уважать старших!
Тамара ещё что-то кричала, но Антонина Павловна захлопнула дверь и повернула замок. Постояла, прислушиваясь, как соседка бубнит ругательства за дверью, потом топает к лифту.
Села в кресло перед телевизором. На экране герои сериала выясняли отношения, но Антонина Павловна не слушала. Думала о своём.
Права она была. Абсолютно права. Кто-то же должен учить эту молодёжь уму-разуму. Родители не справляются — растят эгоистов и хамов. Государству всё равно — лишь бы налоги платили. Так кто, если не она?
Пусть подают в суд. Пусть участкового приводят. Она своё мнение не изменит. И телефон пусть не ждут — не дождутся. Хороший урок получили и мать, и дочь. На будущее.
Антонина Павловна включила звук погромче. В конце концов, она честно трудилась всю жизнь, налоги платила, детей вырастила. Имеет право на спокойную старость. И на свою лавочку под липами — тоже имеет право.
А то, что её теперь во дворе сторонятся — так и пусть. Зато знают: со старой Антонина Павловной шутки плохи. Уважать надо старших. Уважать.
Рекомендуем к прочтению: