С Мишей я познакомилась в автобусе номер 47, который должен был доставить меня на остановку «Молодёжная» — к Педуниверситету, куда я везла дипломную работу на проверку. Я мирно стояла, крепко сжимая в одной руке сумку с почти готовой работой. Ехать было недолго, но я старательно всматривалась в окно, чтобы не пропустить свою остановку и сориентироваться в маршруте.
Вдруг на одной из остановок в автобус ввалилась толпа — не меньше пятнадцати человек. Потоком людей меня прижало к здоровенному, высокому парню. Я кое-как отлепилась от него, а потом, набравшись смелости, подняла взгляд — мол, извините, это не нарочно. Он посмотрел на меня с лёгкой жалостью, и его глаза красноречиво говорили: «Ничего не поделаешь, терпи».
На каждой последующей остановке народ входил и выходил, но мне казалось, что прибывало в два раза больше, чем уходило. Автобус превратился в переполненный улей, где дышать было нечем. Парень же стоял как непробиваемая броня, защищая меня от натиска толпы. Без него меня давно бы растоптали, и никто бы даже не заметил. Свою дипломную я инстинктивно прижала между нами в надежде сохранить её в целости.
— Вы где выходите? — тихо спросил он, перекрывая гул.
— На «Молодёжной», — ответила я.
— Ну, тогда вам на следующей.
Я попробовала протиснуться к выходу, но это оказалось невозможным — людской поток был слишком плотным. Тогда парень, заметив мою беспомощность, решительно двинулся вперёд сам, прокладывая путь локтями. А я, укрывшись за его широкой спиной шла следом.
– Ну вот, – произнес он, – вы спасены. Раз уж я здесь, позвольте проводить вас.
Миша заканчивал Аграрный, а я – пединститут. Ему от бабушки досталась небольшая однушка, моя же обитель – съемная комната с такими же, как и я, студентками. Родители мои жили в деревне Камышенке, в трех сотнях километров от города. На следующий день Миша ждал меня у института, что стало для меня приятной неожиданностью. Мы посидели в кафе, а после он проводил меня до моего сорок седьмого. Через неделю мне нужно было уезжать, и эта мысль тяготила меня. Миша мне очень нравился – в нем чувствовалась какая-то незыблемая надежность.
— Тань, ну ты не пропадай, звони, пиши, ладно? — с грустью в голосе произнес Миша.
Он проводил меня до автобуса. Я выдохнула на стекло, и в образовавшемся кружочке пара быстро нарисовала сердечко. Миша улыбнулся и помахал рукой на прощание.
Мама сразу заметила перемену во мне. Глаза мои лучились какой-то неземной радостью, я суетилась, словно бабочка, и ежеминутно заглядывала в телефон, боясь пропустить весточку от Миши. Утром он неизменно присылал: "С добрым утром, солнышко!", и в обед тоже не забывал написать. Миша работал на заводе и, как и я, учился заочно. Каждую свободную минуту мы были на связи. На Новый год он приехал, захватив с собой подарки не только для меня, но и для родителей. Маме — сапожок-грелку, а отцу — сумку-портмоне, которой тот был несказанно рад. Он даже моей бабушке привез теплый шерстяной шарф. А мне он подарил новогоднюю игрушку. Необыкновенную, дивной красоты. Два ангелочка, держащиеся за руки, их крылышки мерцали, а личики были такими трогательными. Подарок покорил меня с первого взгляда.
— Это мы с тобой, — прошептала я Мише.
Через три месяца мы поженились. На свадьбе гуляло полсела, приехали подруги и одноклассники. Все веселились от души, а Серега, вздыхая, причитал:
– Эх, Мишка, повезло тебе! Не успел я и глазом моргнуть, как ты такую невесту отхватил.
Парни хохотали. Только Маринка, моя одноклассница, словно не разделяла общей радости. Она поглядывала на Мишу с какой-то завистью и ворчала на Юру, своего кавалера. После свадьбы мы уехали в Мишину квартиру, где я с энтузиазмом принялась обустраивать наше гнездышко. Сменила шторы, скатерть, старалась, чтобы в доме царил уют. Мы с Мишей уже закончили учёбу. В школе мест не оказалось, но меня приняли преподавать рисование в школу искусств. Я рисовала неплохо, поэтому даже обрадовалась такой возможности.
Казалось, ничто не предвещало беды, ни единое облачко не омрачало безоблачное небо нашего счастья. Но однажды я столкнулась с Мариной. Встреча, казалось, ее искренне обрадовала.
– Тань, привет! Какое счастье тебя встретить! Я тут проездом, можно у тебя переночевать? Была на приеме у врача, а его перенесли на завтра.
– Конечно, можно, пойдем, – ответила я, стараясь скрыть легкое замешательство.
В школе мы с Мариной особо не дружили. Она была завистливой и искала выгоду в общении, а я явно не относилась к категории "выгодных" подруг. Хотя жили мы на одной улице и часто ходили в школу и обратно вместе.
Когда мы пришли, Миша уже хлопотал на кухне, колдуя над пловом. Я тоже неплохо готовила, но его плов был просто божественным. Сказывался опыт, приобретенный во время службы в Таджикистане. Марина же без умолку щебетала о том, как мне повезло с мужем, какой он красивый, спортивный, да еще и готовит отменно, в отличие от ее Юры.
Кухня наша была тесной. Марина то и дело вскакивала, якобы невзначай касаясь плеча Миши. Тот сидел, словно каменный, лишь изредка бросал короткие «угу», а после и вовсе скрылся в комнате. Утром я проводила Марину, и меня словно гора с плеч свалилась.
– Не по душе она мне, – пробормотала я в пустоту.
Миша лишь плечами пожал в ответ. В следующие выходные он умчался с друзьями на рыбалку, а я решила посвятить время дому. Затеяла уборку. Когда пылесосила в коридоре, вдруг раздался звонкий щелчок. Сердце екнуло: пылесос что-то засосал. Выключив его, я принялась вытряхивать мешок, жадно пытаясь разглядеть, что же там звякнуло. И вот, из недр пылесоса, вместе с клубами пыли, выпало кольцо. Невольно потерла его пальцами, а затем подставила под струю воды. В ладони моей покоилось кольцо, похожее на обручальное. Не гладкое, как то водится, а с тонкой резьбой, миниатюрное, словно для изящной женской руки, размером, наверное, шестнадцатым или семнадцатым, не больше.
Внезапный озноб пронзил меня. Это кольцо… Я видела точно такое же у Марины, когда она выходила за Юру. Об этом она трещала без умолку, да и как было не знать? Нас звали на свадьбу, но, увы, не получилось. Что же ее кольцо делает здесь? Прошло месяца два с ее визита, тогда она еще не была замужем, и кольца, помнится, на ней не было. Лента в соцсетях пестрела свадебными фотографиями. На одной из них, крупным планом, красовались кольца на их пальцах – Марины и Юры. И это… это точно такое же. В памяти всплыл Миша, вернувшийся домой каким-то угрюмым, не в духе. И взгляд его… словно отстраненный, потухший. Или это мне кажется? Может, все в порядке? А вдруг никакой рыбалки и в помине нет? Вдруг он с Мариной? Дрожащими пальцами я набрала Мишин номер, но в ответ лишь молчание.
"Абонент временно недоступен". Раньше на рыбалке такое случалось, но сейчас это казалось зловещим. Ведь они уехали недалеко, связь там должна быть. К вечеру я так извела себя, накрутила всяких ужасов, что сон бежал от меня, как от огня. Нет, чужих в доме точно не было, лихорадочно размышляла я. А может и были? Миша работал по сменам, и наш график не совпадал. Может к нему кто приходил в мое отсутствие?
Под утро я все-таки забылась тревожным сном, полным обрывков фраз и смутных образов. Проснулась разбитой, с тяжелой головой. Но вид кольца на прикроватной тумбочке вернул меня в реальность. Нужно было что-то делать, а не сидеть сложа руки, терзаясь догадками.
Первым делом я решила позвонить Марине. Гудки шли долго, и я уже почти потеряла надежду, когда она наконец ответила. Голос ее звучал как-то устало, даже подавленно. Я с трудом заставила себя говорить спокойно, стараясь не выдать своего волнения.
-Марина, привет! Как вы с Юрой? Как семейная жизнь? – спросила я, делая вид, что все в порядке.
В ответ услышала короткий вздох и невнятное
-Все хорошо.
-А кольцо твое обручальное, как оно? – продолжала я, чувствуя, как ладони начинают потеть.
-На месте, а что? – ответила Марина, в ее голосе прозвучало легкое недоумение.
Я не знала, что сказать. Мысленно проклинала себя за то, что поддалась панике. Может, это и правда просто совпадение, глупая случайность? Но кольцо продолжало лежать на тумбочке, как вещественное доказательство чего-то нехорошего.
Миша вернулся только к обеду. Увидев мои заплаканные глаза, он испугался. -Что случилось? Кто-то умер?
Я молча протянула ему кольцо. Он долго смотрел на него, потом на меня.
-Где ты это взял? – тихо спросила я, еле сдерживая слезы.
Миша смотрел недоуменно.
– Что это за кольцо?
– Я хотела у тебя спросить!
– Где ты его взяла?
– В нашей прихожей лежало… Как оно там оказалось?
– Понятия не имею, – пожал он плечами. – Ты думаешь, оно как-то связано со мной?
– Но не со мной же! – грубо ответила я.
– И как же?
– Это я хотела у тебя спросить!
– Ничего не могу сказать. Если ты думаешь, что я приводил кого-то домой, то ошибаешься. У меня, кроме тебя, никого нет.
– А я думаю, что есть.
– Малыш, ну что ты выдумываешь, – ласково сказал Миша и попытался обнять меня, но я отстранилась, заплакала и выбежала из квартиры, хлопнув дверью. Села в первый попавшийся автобус и ехала, сама не зная куда. Домой возвращаться не хотелось. Телефон я не взяла с собой, и поэтому не знала, звонил ли он, искал ли меня. Пошла к своей приятельнице Свете, переночевала у нее.
Дождавшись, когда стрелки часов сомкнутся на восьми утра, – Миша уже должен был трудиться в первую смену, уходя из дома около семи, – я отворила дверь нашей квартиры. Спешно собрав вещи, я уехала к родителям, а на работе оформила две недели отпуска без содержания.
Дома родители, словно сговорившись, принялись убеждать меня, что Миша не так уж плох, что я сгоряча совершила ошибку и должна вернуться, попросив прощения.
Но кольцо, зловещим грузом осевшее в кармане, не давало покоя, обжигая руку каждый раз, когда я сжимала его. Миша звонил беспрестанно, но я упорно игнорировала его сообщения и звонки. Он написал, что приедет на выходных, но в ответ я сохранила молчание, продолжая лелеять свою обиду.
Выходные приближались, словно надвигающаяся буря. Я знала, что визит Миши неизбежен, и это знание не приносило облегчения. Родители продолжали свою линию, напоминая о планах на будущее, о том, как тяжело начинать все сначала. Но слова их казались пустым звуком, не проникающим сквозь броню обиды и разочарования, воздвигнутую вокруг моего сердца.
В субботу я знала, что Миша едет к нам в Камышенку на своих стареньких "Жигулях", которые, казалось, чаще ремонтировались, чем ездили. В этот день я с самого утра отправилась на прогулку, надеясь обрести хоть толику спокойствия. Дождь монотонно барабанил по крышам, словно вторя моей тоске. Я кралась по обочине, стараясь не запачкаться в осенней грязи. Погода словно нарочно соответствовала моему настроению. Вернувшись домой, я сбросила промокшие ботинки и, обув теплые тапочки, принялась протирать сапоги. Перевернув один из них, я заметила, что подошва, с ее ребристым узором, скрывает странный предмет. Между кубиками протектора застряла небольшая гайка. И тут меня словно молнией пронзило! В голове вспыхнула догадка, как кольцо могло оказаться у нас дома. Я сама принесла его на своих сапогах! Оно просто застряло в подошве, а потом выпало незаметно. А я… я обвинила Мишу в измене.
Телефон впился в ладонь, и я лихорадочно набрала номер Миши, но в ответ лишь равнодушная тишина сети. Звонок за звонком, надежда против упрямого молчания. Я не знала, когда он выехал, но по моим расчетам он уже должен был быть здесь. Неотрывно глядела в окно, бросалась к телефону при каждом звонке или трели, но это всегда был кто-то другой, только не он. Время тянулось мучительно долго.
Под вечер раздался звонок. На экране высветилось имя Нади, моей одноклассницы, работавшей медсестрой. Её голос, полный сочувствия, прозвучал как приговор: Миша попал в аварию, его привезли в больницу. Он без сознания.
Я сорвалась с места и помчалась туда, словно обезумевшая. Но меня не пустили к нему. Сказали, что необходимо перевезти его в городскую больницу, но состояние крайне тяжелое, он нетранспортабелен.
Вина… Она захлестнула меня с головой, разъедающая, всепоглощающая. Виновата во всем, и в этой трагедии тоже. Рыдания сотрясали меня, я в отчаянии кусала руки, надеясь, что физическая боль сможет хоть немного приглушить душевную. В итоге пришлось прибегнуть к успокоительному уколу.
Я жаждала, всем сердцем желала оказаться на месте Миши. Молила Бога, чтобы он очнулся, чтобы вернулся к жизни, но была бессильна перед этой стеной. Городские врачи, приехавшие на вызов, констатировали переломы, уверяли, что это не смертельно. Страшнее была кома, погрузившая его в беспросветную тьму. Сколько она продлится, не знал никто.
Вот уже месяц я не жила, а лишь влачила жалкое существование. Каждое утро я брела в больницу, где проводила долгие, мучительные часы. Мне позволяли сидеть у его постели. Я шептала ему слова отчаяния, признавалась в своей вине, клялась, что без него моя жизнь потеряет смысл. Он лежал неподвижно, словно добровольно отрёкся от этого мира. Врачи объясняли, что так бывает, когда человек сдаётся, теряет волю к жизни. Но как пробудить в нём эту волю, как заставить его вернуться – я не знала.
Я отчаялась до такой степени, что перестала заботиться о себе. Едва ли ела, ни к чему не стремилась, все валилось из рук, словно проклятое. Мама с тревогой поглядывала на меня и шептала отцу, что пора бы обратиться к психиатру. Но папа умолял ее подождать. Однажды, возвращаясь из больницы, я почувствовала, как за мной увязалась какая-то старушка. Она была закутана в длинную юбку, голову покрывал светлый платок, а на плечах красовалась нарядная белая блузка. Казалось, такие блузки давно канули в Лету. Словно старушка бережно хранила вещи из какой-то ушедшей эпохи.
— Что, голубушка, горюешь? — раздался за спиной тихий голос.
— А чему мне радоваться? — грубо огрызнулась я.
— Зачем же себя заживо хоронишь? Молодая ведь, жить надо.
— Не хочу я жить. Без Миши не хочу, — пробормотала я скорее себе, чем ей.
— Так нельзя, доченька, надо держаться. Иначе как ты ему поможешь? — Она догнала меня, несмотря на свою кажущуюся немощность. — Вот послушай, что я тебе расскажу…
Я замедлила шаг, чувствуя неловкость от мысли об убегании.
— Послушай, что я скажу, милая.
— А вы вообще кто? — недоверчиво спросила я у старушки.
— Полиной меня величать, Полиной Ивановной, - поправилась она.
Так вот, что хочу тебе поведать. Был у меня возлюбленный… Петром звали. Любили мы друг друга до беспамятства. Решили пожениться, да откуда ж нам было знать, что война проклятая нагрянет? Жили мы в бедности, а я, дуреха, о кольце мечтала, об обручальном, златом… Петя мой все откладывал понемногу на свадьбу. Поехали мы как-то в город, ему костюм справить, а мне — платье. А ноги мои, словно сами, к витрине понесли, где кольца да украшения разные блестят. Петя и говорит: "Была́ не была́, купим тебе кольцо!" Я от радости чуть не задохнулась. Давай выбирать! Три, четыре кольца перемерили — все большие. Выбрали одно… Я тогда промолчала, что велико́ оно мне, больно уж хотелось его надеть. Отыграли свадебку скромную, не успели наглядеться друг на друга, как Петю на фронт забрали. Тосковала я страшно! Достану колечко, любуюсь им, словно Петю рядом вижу… А однажды пошла работать и забыла снять его. Потеряла… Все перерыла — нет нигде! Плакала я тогда, горевала, да что поделаешь. А работала я в госпитале, санитаркой. И вот однажды привезли моего Петю… Едва живого…Я тогда и не надеялась, что выживет. Страх сковал меня у порога палаты. Боялась войти, боялась бросить взгляд на его кровать, вдруг она окажется пуста. Навстречу мне вышла Серафима Андреевна, наш врач, женщина с душой. Увидев меня, она тут же принялась отчитывать: «Что ты, Полина, нос повесила? Ходишь, словно света белого не видишь!»
– Да как же мне, Серафима Андреевна, Петя мой там, угасает, – прошептала я в ответ.
Взгляд ее стал строгим, пронзительным. «Таким настроением ты сама его в могилу сведешь! Соберись! Даже если сердце рвется на части, натяни улыбку и марш к своему Пете. Рассказывай ему о жизни, о своей любви!»
– Да он же ничего не слышит…
– Слышит он всё, чувствует! Иди!
Собрав волю в кулак, я вошла в палату. Села рядом с ним, взяла его руку в свою и заговорила. Говорила о любви, о том, как счастливо мы заживем после войны. О многом говорила, всего и не упомню. Петя мой песни любил, а я ему подпевала. И будто сквозь пелену времени, всплыла в памяти его любимая песня. И я, словно зачарованная, тихонько запела:
– Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далёком, буду тебе женой…
Тихий напев сорвался с губ, и я почувствовала, как дрогнула в моей руке его ладонь. Моя песня вывела его из забытья.
Потом, позже Петя рассказывал, что он видел луга неземной красоты, слышал голоса, манящие за черту. Покойная матушка звала его к себе, обещала избавление от боли и страданий. Но мой голос, моя любовь оказались сильнее.
Шли недели, Петя постепенно возвращался к жизни. Он больше не бредил, узнавал меня, улыбался. С каждым днем он прибавлял в силе, его движения становились увереннее, речь членораздельнее. Вскоре он смог самостоятельно садиться в постели, а затем и сделать первые шаги по палате.
Врачи разводили руками, не веря в случившееся. Они называли это чудом. Но я знала, что любовь имеет особую силу, способную исцелять и возвращать к жизни. Петя мой с войны вернулся живым. Мы хорошо с ним жили. Сейчас его уж нет. Так что подумай, детка. Мне пора.
Пока бабушка рассказывала свою историю, слёзы безудержным потоком струились по моим щекам.
– Спасибо вам, – прошептала я сквозь рыдания. И она, словно растворяясь в мареве грёз, плавно свернула с тропинки и, ступая в высокую траву, исчезла из виду.
Её слова, словно утренний луч, пронзили пелену моего оцепенения. Я, будто очнувшись от долгого сна, прибежала домой, умылась прохладной водой, сменила одежду, привела в порядок волосы. Вскоре явилась моя бабушка.
– Танюш, завтра со мной на кладбище пойдём, деда Тимофея проведаем.
– Бабушка, я к Мише собиралась. – Я терпеть не могла кладбища и бывала там крайне редко.
– Успеешь, сходи со мной, внученька, нужно помочь на могиле прибраться.
Я нехотя согласилась.
Приведя в порядок могилку деда, мы присели отдохнуть. И тут мой взгляд случайно зацепился за соседнее захоронение. На кресте мерцала фотография… той самой бабушки, что встретилась мне вчера! Под фотографией выбито: Лукьянова Полина Ивановна. И дата смерти, словно удар молнии, пронзила меня – умерла пятнадцать лет назад. Невозможно поверить!
– Бабушка… А ты знала Полину Ивановну? – дрожащим голосом спросила я, указывая на её могилу.
– Как же, знала. Она и муж её, Петя, в соседях жили. Хорошие были люди. Когда Петр умер, Полина совсем зачахла и через год за ним последовала.
Я отказывалась верить своим глазам. Неужели вчера передо мной была другая Полина?
– Бабушка, а в деревне еще есть старушки с таким именем? – робко спросила я.
– Нет, что-то не припомню, – задумчиво ответила она.
Я промолчала, не решаясь делиться своим переживанием, боясь, что бабушка сочтет это бредом.
В тот же день я взяла ангелочков, которых Миша подарил мне когда-то, и поехала в больницу. Я долго говорила, вспоминала нашу первую встречу, смешные случаи. Мне было жаль, что у нас не было «своей» песни, но сейчас это казалось таким пустяком. Я сидела у его постели, пока не пришло время уходить. Перед тем как попрощаться, я положила ангелочков под его подушку, почему-то уверенная, что это поможет.
Я верила в его выздоровление.
Миша пришел в себя через три дня. Моему счастью не было предела. Я целовала его лицо, его руки, а он, совсем еще слабый, сжимал мою ладонь в ответ.
На следующее утро я побежала на кладбище. Страх, сковывавший меня раньше, отступил. Я положила свежие цветы на надгробие Полины Ивановны, а затем, разрыхлив землю, закопала в небольшую ямку то самое кольцо, которое принесло мне столько несчастий.
– Спасибо вам, бабушка Полина, – прошептала я, – Вы мне очень помогли. Я принесла вам кольцо, оно мне больше не нужно. Пусть оно будет у вас.
Эпилог.
С тех пор прошло несколько лет. Миша поправился, и у нас родилась прекрасная дочка. Мы назвали ее Полиной – в честь той самой старушки, которая, сыграла такую важную роль в нашей жизни. Иногда, глядя на нашу Полинку, я задумываюсь о том, как переплелись наши судьбы с судьбой незнакомой женщины.
Я часто приезжаю на кладбище к родным, и навещаю могилу Полины Ивановны. И каждый раз, стоя у ее надгробия, чувствую благодарность и тепло.
Миша полностью поправился и вернулся к работе. Он стал еще более внимательным и заботливым, словно пережитое заставило его переосмыслить многие вещи. Мы вместе прошли через тяжелое испытание, и это сделало нас только сильнее.
В нашем доме всегда живут те самые ангелочки. Теперь их намного больше, и они напоминают нам о том, что чудеса случаются, а вера и любовь способны творить настоящие вещи. И, конечно же, они напоминают о той Полине Ивановне, чье имя теперь носит наша дочь и чья память навсегда останется в наших сердцах.
Иногда мне кажется, что она присматривает за нами сверху, радуясь нашему счастью. И я уверена, что где-то там, в другом мире, она улыбается, видя, как живет и растет ее маленькая тезка, в которой, возможно, теплится частичка ее души.
Дорогие читатели! Предлагаю вашему вниманию новый рассказ. Есть история, а вот название... подходит ли оно этому рассказу? Как бы вы его назвали? Как думаете, способна ли любовь спасти человека, вытащить его из оков болезни? Буду рада услышать ваши мысли в комментариях. Благодарю вас за поддержку и за то, что не жалеете для автора донатов, лайков.