Вера Пантелеевна привела свою внучку к её матери рано утром. Томка после своего дня рождения всё никак отойти не могла.
Везде пивные бутылки. Пустые. Благо, что на работу ходить не надо. Отпуск.
— И долго ты так куролесить собираешься? У меня тоже работа, отец за Стёпкой присматривает. Они с Варей как кошка с собакой. Это ты девчонку научила, чтобы она брата своего двоюродного не любила? А? Сама с Владькой не ладишь всю жизнь. Теперь за маленьких детей взялась. Когда ты только успокоишься в своей злобе и зависти.
Тамара поморщилась. Голова и так трещала. Мать ещё на нервы капает.
— С чего ты взяла, что я кому-то завидую? По себе не суди людей, мама.
Вера Пантелеевна ласково подтолкнула внучку в зал.
— Иди, детка, поиграй. Бабе нужно с мамой поговорить.
Тома усмехнулась. Её мать умела хорошо притворяться, и эта её показная ласковость - не что иное, как еле сдерживаемое раздражение.
— Мама, только давай без твоих вот этих вот нотаций. Я уже не маленькая девочка, и мной ты манипулировать не будешь, как своим Владичкой.
Вера Пантелеевна испепелила дочь уничижительным взглядом, в котором было всё: презрение, недоброжелательность и нелюбовь.
Томка на мгновение почувствовала себя той самой обиженной недолюбленной девочкой. Она так хотела когда-то, чтобы мама перестала носиться с Владиком и обратила внимание на неё, поддержала, поговорила по душам. Хоть когда-нибудь!
Злость медленно, но верно начала туманить разум. Томка демонстративно достала пачку с сигаретами и, резко нажав на створки окна, распахнула их настежь.
— Куришь? — прошипела мать — пьёшь? Да какая ты мать? Кукушка. А ещё в детском саду работаешь с детьми.
— Ну давай накажи меня. На работу донос напиши — Томка глубоко затянулась, рукой разгоняя табачный дым в приоткрытое окошко.
— Это твоя жизнь. Но если так и дальше пойдёт, то Варюшку я у тебя заберу. Она растёт совершенно другим ребёнком, и с такой матерью ей не место. Сама что хочешь делай. Я потому и разделяла вас с Владиком. Видела, что от тебя путя не будет.
— От Владика зато есть? Он так же пьёт, не просыхает.
— Пьёт, потому что деревня на него плохо влияет. Потому что на войне побывал, инвалидом стал. Подружка твоя сволочная всю жизнь ему поломала, а ты, говорят, в доме её недавно принимала? Пили, ели вы тут. Предательница. В кого только пошла такая. У-у-х как дала бы сейчас тебе! — с чувством процедила Вера Пантелеевна, сжав кулак для наглядности.
Сердце у Томки всё равно заколотилось, как в детстве. Но не от страха, нет. Давно она уже страх перед матерью перестала испытывать.
— Лучше уходи — тихо произнесла она — и не приходи больше. Варьку ты не увидишь. Сами справимся, без твоей помощи.
— Ну как знаешь — Вера Пантелеевна встала — только потом не зенки-то свои жалобно на меня не выставляй, когда приспичит к матери на поклон пойти.
— Иди, иди. С внучком неродным вошкайся. А про родную внучку забудь — не выдержала Томка, не зная, чем побольнее мать уколоть.
— Дура ты, Томка. Чужих детей не бывает. Думала, я не знала, что Стёпка не от Владика? Знала. Но для того, чтобы он выдру ту свою забыл, согласилась на брак с Катей.
Томку прорвало. С силой потушив сигарету, она выскочила на середину кухни и, уперев руки в бока, заорала:
— Детей, значит, чужих не бывает? А что же ты меня полжизни как чужую воспитывала? Всё Владику, всё для него. Только чихнёт, уже в больницу с ним несётесь в город. Я же с соплями, с температурой в школу тащилась. Меня не жалко было никому! Владьке техникум светил, а мне училище! Владьке на квартиру в городе копите, а мне и бабкин дом сойдёт! Ненавижу!
Вера Пантелеевна отшатнулась, будто выкрикнутое дочерью "ненавижу" жаркой волной этой ненависти её окатило с головы до ног. В висках сразу застучало, плечи поникли её. На ватных ногах, ничего больше дочери не сказав, женщина вышла из дома и побрела на работу.
***
Влад, уже с раннего утра запарившийся с починкой вышедшего из строя трактора, расхаживал, сильно прихрамывая, по двору прилегающей к конторе колхоза территории и курил.
Рабочая одежда вся в машинном масле. Злой, взлохмаченный. Жил пока не у родителей. Зарулил в один дом, и понеслась.
Полночи пьёт. Не спит толком. Сорвался, да. Навалилось всё. И Катька беременна вторым, и Эва из головы не выходит. Что за жизнь. Нога ещё эта ноет и ноет. Надоело всё. Достало.
— Сынок — негромко позвала Вера Пантелеевна. Выглядела она как-то неважно. Лицо бледное, глаза красные. Ревела, что ли? Влад приблизился к матери, удивлённо всматриваясь в неё. Всегда такая грозная, жёсткая. Что это с ней? Уж не с отцом ли чего?
— Я от Кати ушёл, мама. После работы к вам, с вещами приду. Не против? — с ходу огорошил Влад.
Вера Пантелеевна лишь отвела взгляд, как ни странно, промолчав. Слова Томки жгли ей душу. Да, не любила она нежеланную дочь. Но и отказа Томка тоже ни в чём не знала. Одета, обута, сыта. Не все её одноклассницы могли похвастаться таким достатком, какой у неё был.
Любви ей не хватало? А сама-то она что сделала, чтобы эту любовь заслужить? Вечно носилась с мальчишками по деревне чёрт знает где, училась из рук вон плохо, по дому не заставишь её ничего делать и с братом как кошка с собакой.
То, что Владик от Кати ушёл, дошёл до неё слух. Она до поры не вмешивалась. Стёпку только к себе пока забрала. Катя с ней толком и не разговаривала, цедила что-то сквозь зубы и на все расспросы отмалчивалась.
— У каждого своя правда, Владик — неожиданно вырвалось у Веры Пантелеевны — хочешь развод, пожалуйста. Квартиру мы с отцом тебе всё равно купим. Настаивать на сохранении семьи с Катей больше не буду. Может в городе тебе хорошая девушка сыщется. Стёпку мы не бросим, будем помогать. Наш же ...
Медленно развернувшись, Вера Пантелеевна побрела к конторе. Голова как чугун. Как она работать сегодня сможет? Возраст-то уже немолодой. И давление скачет, и сердце барахлит.
***
Катя, мучившаяся от неизвестности, решила к Кузьмичёвым сходить. Она знала, что Вера Пантелеевна на обед домой ходит. Недалеко же.
Видно, Влад матери не сказал, что второй ребёнок у них будет? Всё в притоне своём гудит. От ревности Катя ещё сильнее похудела, осунулась. Сама на себя не была похожа. Ну чего ему нормально не живётся? Чем она хуже Эвы?
Опустив глаза, девушка быстрым шагом семенила к свёкрам. По Стёпке соскучилась. Сразу-то не стала Вере Пантелеевне рассказывать о том, что между ней и Владом полный разлад. Надеялась, что успокоится он и обратно придёт. Психанул, с кем не бывает.
Но нет. Время шло, а Влад не объявлялся. И Катя поняла: не объявится он. Твёрдо решил развестись.
— А-а ... Катюшка — обрадовался свёкр — проходи, проходи. Вера дома уже, обедают со Стёпкой. И ты к ним присоединяйся.
Доброе морщинистое лицо Петра Иваныча озарилось добродушной улыбкой. Он, как всегда, в делах был, на хозяйстве. По состоянию здоровья давно с работы ушёл, занимался домом.
Гуси, утки, куры. Кроликов разводил, поросят. Всех накормить, у всех почистить. Да забить-прибить в доме, если что сломалось и из строя вышло. К зиме в город, на рынок. Деньжата за мясо домашнее хорошие выручал. Да ещё с внучатами успевал посидеть. С Варюшкой, да со Стёпкой.
Вера Пантелеевна на мужа частенько покрикивала, да командовала им. В их семье это обычным явлением. Не обладал Пётр Иваныч железной хваткой, как его супруга, и боевым характером.
Она командовала, он беспрекословно делал и никогда ей не перечил. Хорошо ли ему с такой женой жилось? Никто не знал. Улыбался он, да и только. Всегда у него было всё хорошо.
Ни Владьку он не выделял, ни Томку. Обоих любил одинаково.
— Спасибо, Пётр Иванович. Мне бы Стёпку забрать — Катя уже поднималась по ступенькам, в дом, скользя ладошкой по гладким периллам. Крылечко Кузьмичёвых добротное было, резное, на высоком фундаменте.
Пётр Иванович в своё время сам всё заливал, строил, стругал, забивал. Красиво получилось, на зависть всей деревне. По-плотницкому делу Кузьмичёв-старший был рукодельным. На все руки мастер, как говаривали про него. И тихонько добавляли, что на детках-то природа знатно отдохнула.
Катя раздвинула занавески и вошла в кухню, собираясь сообщить свекрови о скором пополнении. Но слова застряли в горле, когда она её увидела.
Продолжение следует