Ранее:
...Прошло немало времени с тех пор, как Вика в последний раз разговаривала с профессором Лебедевым. Но покоя это не принесло. Наоборот, его преследование стало навязчивым, почти физическим.
Он поджидал её везде. Его фигура в неизменном костюме-тройке возникала в толпе после конференции. Его машина — старая, но ухоженная «Волга» — по утрам дежурила у её дома, словно чёрный страж её тревог. Однажды он просто вышел из подъезда напротив, когда она возвращалась с работы.
— Виктория, нам необходимо поговорить, — его голос был ровным, но в глазах плясали те самые знакомые искры научного фанатизма, которые когда-то казались ей столь притягательными.
— Отстаньте от меня, профессор, — устало бросила она, пытаясь обойти его.
—Я не могу! — Он шагнул наперерез, и его пальцы схватили её за локоть с неожиданной силой. — Вы не понимаете! Вы играете с силой, природу которой не можете постичь! Артефакт, Виктория! Это величайшее достояние науки, а Вы используете его как гадальную шарлатанскую безделушку.
Она вырвала руку.
—Это мое зеркало. И оно разбивает мне жизнь.
—Именно поэтому его нужно изучать в контролируемых условиях! — он понизил голос до страстного шёпота. — Отдайте его мне. Пока не случилось непоправимое. С Вами. С кем-то из Ваших близких. Вы же видите, к чему ведут некоторые пути?
В его словах была леденящая душу правота. Она видела эти пути. И тени этих «непоправимых» событий преследовали её по ночам.
— Оставьте меня в покое, — прошептала она, чувствуя, как подкашиваются ноги.
В тот вечер, запершись в квартире, она поняла: так больше продолжаться не может. Зеркало стало магнитом, который притягивал не только её страхи, но и эту опасную одержимость извне. Оно больше не было решением — оно стало проблемой. Проблемой, от которой нужно избавиться. Любой ценой.
Тишина в квартире была обманчивой. Она висела плотным, звенящим пологом, который вот-вот мог порваться. Вика пила чай, стараясь не смотреть на стену напротив. На ту самую стену. Недели борьбы с собой давались ей тяжело. Каждое утро начиналось с битвы: один быстрый взгляд — и ты будешь знать, как пройти день без сучка без задоринки. И каждый день она сжимала кулаки и отворачивалась. Но напряжение копилось, как статическое электричество.
Резкий звонок в дверь заставил её вздрогнуть и обжечься. Сердце глухо застучало где-то в горле. «Лебедев», — промелькнуло в голове. Она была готова к новой схватке.
Но за дверью стоял не профессор. На пороге топтался Анатолий Сергеевич, её пожилой хозяин, с виноватой улыбкой.
— Виктория, здравствуй, не помешал? — он что-то мял в руках, старую тряпку. — Я насчёт зеркала, того, в раме старинной. Дочка моя решила семейный альбом реставрировать, фотографии старые разбираем. И вспомнил я про это зеркало. Уж больно оно в стиль её новой квартиры подходит. Реликвия же. Не отдашь, родная?
Слово «отдашь» прозвучало как приговор. И как спасение. В Вике всё смешалось: дикое облегчение и тут же — пронзительный спазм страха. Оно уйдёт. Навсегда. А как же она? Как она будет жить без этого своего потайного компаса, который и сбивал с пути, и указывал его?
— Конечно, Анатолий Сергеевич, оно же Ваше — выдавила она, и голос прозвучал хрипло. — Сейчас я Вам помогу.
Она подошла к зеркалу в последний раз. Свое бледное, напряжённое отражение словно смотрело на неё с укором: «Ты действительно позволишь ему уйти?» Она потянулась, чтобы снять его со стены, но руки дрожали.
— Давай я, — кивнул старик.
Они сняли тяжёлую конструкцию вдвоём. Несли осторожно, как гроб с телом прошлого. И вот они уже у порога. Анатолий Сергеевич, пятясь, неловко переступил через высокий порог, его каблук зацепился.
Всё произошло почти что в замедленной съёмке.
Зеркало выскользнуло из его рук, опрокинулось, и воздух наполнился нарастающим, леденящим душу грохотом. Не просто звон. А какофония — тяжёлый, дребезжащий аккорд, венчающий годы тишины.
На секунду воцарилась абсолютная тишина. Вика застыла, глядя на пол, усыпанный осколками. В каждом из них, искрясь в утреннем солнце, отражалась она. Не будущая. Не испуганная. Не уверенная. Просто — она. Десятки, сотни её. И в этой странной мозаике не было ни одного намёка на грядущее. Была только реальность. Жёсткая, хрупкая, несовершенная и бесконечно прекрасная.
И тут она почувствовала это. Не боль. А тишину. Не внутри неё, а снаружи. Тот самый звенящий гул, что преследовал её неделями, лопнул вместе со стеклом. Она сделала вдох — первый по-настоящему глубокий вдох за долгие месяцы.
— Ой, батюшки… — прошептал Анатолий Сергеевич, растерянно глядя на осколки. Он вздохнул, не столько от досады, сколько от какого-то странного понимания. — Ну что ж… Видно, не судьба ему у нас в роду кочевать. Оно всегда было… своенравное. Бабка моя говаривала: «Оно не будущее показывает, Анатолий, а твой собственный страх. Кто боится — тот и видит кошмары».
Вика медленно присела на корточки и подняла один осколок, треугольный, с острыми краями.
—А если не боишься? — тихо спросила она, глядя на своё искажённое в стекле отражение.
— Тогда и смотреть в него незачем, — просто ответил старик. — Тогда и так всё ясно.
Они молча собрали осколки, завернули в старые газеты. Когда дверь за Анатолием Сергеевичем закрылась, Вика осталась одна. Она обернулась и посмотрела на пустое место на стене. Там, где раньше висела тёмная бездна возможностей, теперь был просто светлый прямоугольок обоев, чуть ярче остальных.
Она не почувствовала пустоты. Она почувствовала пространство. Чистый лист.
Она подошла к телефону. Палец сам нашёл номер Макса. Он ответил почти сразу, в его голосе сквозила привычная настороженность.
— Вика? Всё в порядке?
—Макс, — сказала она, и сама удивилась тому, как твёрдо и спокойно прозвучал её голос. Она смотрела на тот светлый прямоугольок на стене. — Зеркало разбилось.
С той стороны повисла пауза.
—Ох… Как? Ты в порядке? Не поранилась?
— Я? Нет... Нет, - растерялась Вика.
Максим продолжал:
— И… что ты теперь будешь делать?
Вика улыбнулась. Впервые за долгое время улыбка была лёгкой, без намёка на тревогу.
—Жить, — ответила она. — Просто жить. Давай встретимся? Не для того, чтобы поговорить о будущем. А чтобы выпить кофе. Здесь и сейчас.
Она положила трубку и подошла к окну. Город шумел внизу, жил своей непредсказуемой, хаотичной, настоящей жизнью. И она была его частью. Без подсказок, без шпаргалок. И этот мир, полный неопределённости, внезапно показался ей куда более честным и многообещающим, чем все её прежние, отражённые в стекле, миры.
Все главы в хронологическом порядке тут: