— А ты не перебивай! Я уже всё решил. План — бомба.
Игорь с шумом втянул в себя остатки чая, стукнул кружкой о стол. На клеёнке осталось мокрое пятно. Он всегда так делал — метил территорию. Крошками, каплями, громким голосом.
— Квартиру мы продадим! — заявил он, глядя не на меня, а куда-то сквозь кухонный шкаф, в свои сияющие перспективы. — Трешку в центре сейчас с руками оторвут. Денег — вагон будет. Мне и маме на две студии хватит! В новостройке, где-нибудь в Новой Москве. Ей воздух нужен, старость всё-таки. А мне — свобода. Творческая мастерская.
Я сидела тихо. Смотрела, как за окном сгущается ранняя ноябрьская темнота. Четыре часа дня, а ощущение, будто глубокая ночь. С неба сыпалась какая-то дрянь — не то снег, не то дождь. По стеклу ползли серые, мутные потеки.
— Игорь, — голос сел, пришлось откашляться. — А мне?
Он замер. Повернул ко мне лицо, на котором застыло искреннее, почти детское недоумение.
— Что «тебе», Лен?
— Ты сказал: тебе и маме. Две студии. А мне куда?
Игорь махнул рукой, словно отгонял назойливую муху.
— Ой, ну не начинай драму. Ты же у нас самостоятельная. К сестре поедешь, у неё дом за городом пустует ползимы. Или снимешь что-то на первое время. Мы же семья, Ленка, надо жертвовать ради общих целей. Мать болеет, ей отдельное жилье нужно, подальше от выхлопных газов. А я задыхаюсь здесь, понимаешь? За-ды-ха-юсь!
Он встал, прошелся по нашей шестиметровой кухне. Два шага туда, два обратно. Скрипнула половица у холодильника — тот самый звук, который я слышу каждое утро уже двадцать пять лет.
— Я уже и риелтору позвонил, — добил он. — Завтра придет оценивать. Так что приберись тут. Хлам свой выкинь. Книги эти пыльные, вазочки... Чтобы товарный вид был.
— Ты позвонил риелтору? — переспросила я. Внутри стало холодно, будто я проглотила кусок льда.
— Ну да. Валерке, однокласснику. Он всё быстро оформит.
Игорь был счастлив. Он сиял. В его голове уже строились стены его новой, свободной жизни, где нет меня с моим "бубнежом", нет старых обоев, а есть только он — великий непризнанный гений, и его мама, которая наконец-то оценит заботу сыночка.
Я встала. Молча взяла его кружку, сунула под струю воды.
— Ты меня слышала? — в голосе появились визгливые нотки. Он не любил, когда я молчала. Ему нужен был скандал, чтобы подпитаться энергией, обвинить меня в истеричности и с чистой совестью делать по-своему.
— Слышала, Игорь. Завтра так завтра. Пусть приходит Валерка. И маму позови. Зинаиду Петровну.
— Зачем? — насторожился он.
— Ну как. Обсудим варианты. Планировки посмотрим. Дело-то семейное.
Игорь расплылся в улыбке.
— Вот! Умница! Наконец-то конструктив. Я знал, что ты поймешь.
Он ушел в комнату смотреть телевизор. Через минуту оттуда донеслись звуки новостей и его комментарии вслух.
Я осталась на кухне. Остывший чай в моей чашке покрылся противной пленкой. На улице выл ветер, швырял в окно мокрые листья.
Двадцать пять лет.
Четверть века я была «удобной Леной». Леной, которая поймет. Леной, которая ужмется. Леной, которая заработает, пока Игорь ищет себя. Он искал себя в фотографии, в сетевом маркетинге, в разведении аквариумных рыбок, в написании сценариев. Теперь он решил найти себя в «свободной жизни» отдельно от меня, но за счет нашей квартиры.
Точнее, он думал, что она «наша».
***
На следующий день Игорь развил бурную деятельность. С утра он ходил по квартире с рулеткой, что-то записывал в блокнот, насвистывая. Меня он не замечал, словно я уже стала частью интерьера, подлежащего списанию.
К обеду пришла Зинаида Петровна.
В прихожей сразу запахло сырой шерстью и лекарствами. Свекровь была грузной, тяжелой женщиной с вечно поджатыми губами. Игорь всегда боялся её осуждения и всю жизнь пытался заслужить её похвалу.
— Ну? — она стянула мокрый берет. — Что за срочность, Игорек? У меня сериал через час.
— Мам, проходи, садись! — Игорь суетился, подставлял ей стул, смахивал невидимые пылинки. — Сейчас Валерка придет, риелтор. Мы такое придумали! Тебе понравится.
Я стояла у плиты, помешивая суп. Спиной чувствовала их взгляды.
— Что придумали? — Зинаида Петровна тяжело опустилась на стул.
— Квартиру меняем! — выпалил Игорь. — Эту продаем. Берем две студии в «Зеленых Лугах». Одну — мне, одну — тебе! Представляешь, мам? Свой угол, ремонт новый, парк рядом. Никаких соседей сверху, тишина, покой. Я всё посчитал. Хватит тютелька в тютельку.
Свекровь молчала. Я обернулась. Она смотрела на сына, потом перевела взгляд на меня. В её глазах не было радости. Там было что-то другое. Усталость? Понимание?
— А Лена? — спросила она скрипучим голосом.
Игорь отмахнулся, как вчера:
— Да Лена устроится! У неё вариантов масса. К тому же, мы с ней... ну, переросли друг друга. Кризис отношений. Надо пожить раздельно.
В дверь позвонили.
Влетел Валерка — шумный, в мокрой куртке, с папкой под мышкой.
— Привет честной компании! Ну что, показывайте хоромы! Райончик золотой, клиенты уже в очереди стоят.
Игорь расцвел. Он водил Валерку по комнатам, тыкал пальцем в потолки («высокие, сталинка!»), расхваливал паркет, который я циклевала три года назад на свою премию.
— Документы готовы? — деловито спросил Валерка, плюхаясь на диван в гостиной. — Паспорт, выписка, основание собственности? Давай всё сюда, сейчас договор на эксклюзив подмахнем.
Игорь метнулся к секретеру.
— Лен! Где папка с документами? Синяя такая?
Я вышла из кухни. В руках у меня было кухонное полотенце. Я вытирала сухие ладони. Спокойно. Медленно.
— В верхнем ящике, Игорь.
Он рылся в бумагах, выкидывая на пол квитанции, старые гарантийные талоны, мои грамоты.
— Ага! Вот! — он победно извлек потертое свидетельство о собственности и протянул Валерке. — Оформляй!
Валерка открыл документ. Поправил очки. Нахмурился.
Посмотрел на Игоря. Потом на меня. Снова в бумагу.
— Игорян... — протянул он растерянно. — А ты тут при чем?
— В смысле? — улыбка Игоря застыла.
— Тут собственник один. Елена Викторовна Скворцова. Дата регистрации права... 1998 год. Основание — дарственная.
В комнате повисла тишина. Только слышно было, как в батареях шумит вода и за окном какая-то машина буксует в ледяной каше.
— Ну и что? — голос Игоря дрогнул. — Мы же в браке двадцать пять лет! Это совместно нажитое! Пополам!
— Не-а, — Валерка захлопнул папку. — Дарственная, брат. Это личное имущество. Не делится. Даже если вы сто лет прожили. Если Лена не захочет продавать — ты хоть тресни.
Игорь побледнел. Он медленно повернулся ко мне. Его лицо пошло красными пятнами.
— Лен... Ты чего? Мы же... Мы же ремонт делали! Я обои клеил в коридоре!
— Обои ты клеил в 2005-м, Игорь, — тихо сказала я. — А плитку в ванной клали мастера, которым я платила. И окна меняла я. И долги твои за «бизнес с гербалайфом» закрывала тоже я, продавая мамины серьги.
— Ты меня обманула! — взвизгнул он. — Ты скрывала!
— Я не скрывала. Документы всегда лежали в этом ящике. Ты просто никогда туда не заглядывал. Тебе было неинтересно, откуда берутся деньги на квартплату, на налоги, на еду. Ты жил в моем доме, Игорь. И я была не против. Пока ты не решил меня из него выгнать.
Игорь осел в кресло. Его мечта о двух студиях лопалась, как мыльный пузырь на морозе.
— Мама! — он повернулся к Зинаиде Петровне, ища поддержки. — Мама, скажи ей! Это же подлость! Я сын! Я для тебя хотел!
Зинаида Петровна сидела прямо, положив тяжелые руки на колени. Её лицо, изрезанное морщинами, напоминало каменную маску. Она смотрела на сына долго, изучающе. Как будто видела его впервые.
— Для меня? — переспросила она глухо.
— Ну да! Студия! Воздух!
— Игорек, — сказала она неожиданно мягко, но от этой мягкости стало жутко. — У меня есть квартира. Двухкомнатная. Хорошая. Твой отец её получил, когда ты еще пешком под стол ходил. Зачем мне студия в поле?
— Ну как... Чтобы обновить... Чтобы капитал...
— Чтобы профукать, — отрезала она. — Как ты профукал гараж отца. Как профукал машину, которую я тебе на сорок лет подарила.
Игорь задохнулся от возмущения:
— Это были инвестиции!
— Это была дурь, — Зинаида Петровна тяжело поднялась. Подошла ко мне.
Я невольно сжалась, ожидая удара. Свекровь всегда любила Игоря какой-то слепой, жертвенной любовью. Я думала, она сейчас начнет кричать, что я стерва, что обвела мальчика вокруг пальца.
Зинаида Петровна взяла мою руку. Её ладонь была шершавой и горячей.
— Ленка, — сказала она, глядя мне в глаза. — Прости ты меня, дуру старую.
— За что, Зинаида Петровна?
— За то, что вырастила это... — она кивнула в сторону Игоря, который сидел с открытым ртом. — Паразита. Я ведь видела. Всё видела. Как ты с работы бежишь, с сумками этими. Как он на диване лежит, «вдохновение ищет». Думала — перебесится. Думала — ты женщина, потерпишь. Мы все терпели. А он вон чего удумал. На улицу тебя...
Она сунула руку в карман своего пальто, достала связку ключей.
— Я ведь почему пришла-то, — она горько усмехнулась. — Я думала, он меня к себе позовет жить. Что вы вместе решили за матерью ухаживать. А он... «Две студии». Чтобы мать — в гетто, а сам — в свободное плавание.
Она повернулась к сыну.
— Значит так, бизнесмен. Квартира эта — Лены. Моя квартира — моя. А у тебя, сынок, ничего нет. И не будет, пока ты головой думать не начнешь, а не тем местом, на котором сидишь.
— Мам, ты чего? — прошептал Игорь. — Ты же на моей стороне должна быть...
— Я на стороне справедливости, Игорек. А справедливость нынче такая: собирай-ка ты свои манатки.
— Куда?!
— А вот это уже твои половые трудности, — сказала Зинаида Петровна фразой, которую я от неё никогда не слышала. — К Валерке иди. В офис. На раскладушку.
Валерка, который всё это время притворялся ветошью, нервно хихикнул и попятился к двери:
— Не-не, у меня теща гостит, мест нет! Я это... пойду. Вы тут сами разбирайтесь. Извините за беспокойство!
Дверь хлопнула.
В квартире стало очень тихо. Слышно было только, как капает кран на кухне. Кап. Кап. Кап. Время утекало, как эта вода.
Игорь сидел в кресле, маленький, ссутулившийся, похожий на обиженного ребенка, у которого отобрали конфету, которую он сам же и украл.
— Лен... — жалобно протянул он. — Ну чего вы? Ну погорячился. Ну сглупил. Давай забудем, а? Ужин приготовим. Мама останется...
Я посмотрела на него. И вдруг поняла, что ничего не чувствую. Ни злости, ни обиды, ни любви. Пустота. Та самая блаженная пустота, которая наступает, когда заканчивается долгая зубная боль.
— Нет, Игорь, — сказала я. — Не забудем.
Я подошла к шкафу в прихожей. Достала его большую спортивную сумку. Бросила ему в ноги.
— Собирайся.
— Ты меня выгоняешь? В ночь? — он выпучил глаза. — На улицу? Там слякоть! Там холодно!
— Ты хотел свободы, Игорь. Ты хотел перемен. Вот они. Бери.
Зинаида Петровна стояла рядом со мной. Плечом к плечу. Как скала.
— И ко мне не просись, — добавила она. — Я замки сменила неделю назад. Ключ соседка потеряла, пришлось менять. А новый я тебе не дам. Поживи сам. Поработай. Сними угол. Может, человеком станешь. Хоть под сраку лет.
Игорь переводил взгляд с меня на мать. Он не верил. Он не мог поверить, что две женщины, на которых он строил свой комфорт, вдруг сомкнули ряды. Две "студии", на которые он рассчитывал, превратились в две крепости, закрывшие перед ним ворота.
Он собирался долго. Демонстративно швырял рубашки. Громко хлопал дверцами. Ждал, что мы остановим.
Мы стояли в коридоре и молчали.
Когда за ним закрылась дверь, в квартире стало удивительно легко. Будто кто-то открыл форточку в душной комнате.
Зинаида Петровна тяжело вздохнула, развязывая шарф.
— Чай-то есть у тебя, Лен? Или пустой кипяток гонять будем?
— Есть, — улыбнулась я. Впервые за день искренне. — С чабрецом. И пирог с яблоками. Вчера пекла, он даже не попробовал.
— Ну и дурак, — заключила свекровь, проходя на кухню по-хозяйски, но уже без прежней надменности. — Режь пирог. Отпразднуем... освобождение.
За окном ноябрьская темень проглотила город. Мокрый снег всё так же бился в стекло. Где-то там, в этой темноте, шел Игорь со своей сумкой. А у нас на кухне закипал чайник, и пахло яблоками, корицей и, почему-то, надеждой.
Я посмотрела на пустое место во главе стола, где еще вчера сидел «хозяин жизни». И подвинула туда вазочку с вареньем. Теперь здесь будет стоять варенье. Ему здесь самое место.