– И долго ты будешь ложкой стучать? У меня от этого звона мигрень начинается.
Галина Петровна демонстративно прижала ко лбу холодное полотенце. Я замерла. Сахар в чашке еще не растворился, крупинки скребли по дну. За окном висело низкое, тяжелое ноябрьское небо – серое, как нестиранная больничная простыня.
– Извините, – я отложила ложку. – Просто пытаюсь проснуться.
– Проснуться она пытается... – свекровь тяжело вздохнула, будто перетаскивала мешок с цементом. – А вот нам с Олегом не до сна. Мы всё думаем, как жизнь устраивать.
Я посмотрела на мужа. Олег сидел, уткнувшись в телефон, и старательно делал вид, что изучает курс валют. Или погоду. Или трещины на экране. Что угодно, лишь бы не встречаться со мной взглядом.
– В каком смысле – устраивать? – спросила я, чувствуя, как внутри начинает противно ныть. Точно так же ныл зуб неделю назад перед тем, как врач сказал: «Удалять».
Галина Петровна выпрямилась. Полотенце сползло на стол, прямо в крошки от утреннего батона.
– Освободи комнату! – заявила она, глядя не на меня, а куда-то сквозь, в стену, где висел календарь за прошлый год. – Племянник мой, Виталик, будет здесь жить и учиться. Сестра звонила. Мальчик в институт поступил, общежитие не дали. Не на улице же родной крови ночевать.
В кухне повисла тишина. Слышно было только, как за окном по карнизу барабанит мелкая, противная изморось.
– Какую комнату? – переспросила я, хотя уже знала ответ.
– Как какую? Маленькую. Твою, так называемую, "рабочую".
Я поперхнулась остывшим чаем.
– Галина Петровна, это мой кабинет. Я там работаю. У меня там компьютер, документы, архив за пять лет. Я бухгалтер, я дома отчеты свожу до двух ночи. Куда мне это деть?
– На кухню перенесешь, – отмахнулась она, словно смахивала муху. – Ноутбук – не рояль, места много не занимает. А Виталику нужен покой. Он будущий юрист.
– Олег? – я повернулась к мужу. – Ты ничего не хочешь сказать?
Олег дернул плечом, не поднимая головы:
– Лен, ну правда... Это же Виталик. Тетка Валя просила. Неудобно отказывать. Это же временно.
– Временно? – я почувствовала, как закипаю. – Учеба – это пять лет. Ты предлагаешь мне пять лет работать на табуретке, под шум телевизора и грохот кастрюль?
– Не преувеличивай, – скривилась свекровь. – Миллионы так живут. А комната простаивает. Захламила бумажками и сидит там, как сыч. Семье нужно помогать.
– Это моя квартира тоже, – тихо сказала я. – Мы ипотеку вместе платили. И ремонт в той комнате я делала на свои премиальные.
Галина Петровна хмыкнула. Этот звук я знала: так открывается шлюз с помоями.
– Твоя? Ну да, по документам, может, и твоя часть есть. А по совести – Олег основной добытчик был. А я с внуками сидеть буду, когда появятся. Если, конечно, дождусь.
Удар под дых. Тема детей была под запретом. Мы пытались пять лет. Врачи разводили руками: «Стресс, переутомление».
– Виталик приезжает в субботу, – отрезала свекровь, вставая. – Чтобы к вечеру пятницы комната была пустая.
Она вышла, шаркая тапочками. Я осталась сидеть. Чай остыл окончательно, покрывшись радужной пленкой. Олег молча встал, взял ключи от машины и ушел на работу, так и не сказав мне ни слова. Дверь хлопнула, и от этого звука со стены посыпалась штукатурка – дом был старый, панельный, уставший, как и я.
***
Всю неделю я жила как в тумане. Пыталась говорить с Олегом вечером – он включал телевизор погромче или сразу ложился спать, отворачиваясь к стене.
– Лен, не начинай, а? Мать нервничает, у неё давление. Ну куда мы пацана денем?
– Пусть снимают, – огрызалась я. – Мы же снимали, пока ипотеку не взяли.
– У них денег нет. В деревне работы никакой.
Я понимала: дело не в Виталике. Дело в территории. Галина Петровна переехала к нам полгода назад «на время ремонта» в своей двушке, который загадочным образом затянулся. И с каждым днем её становилось всё больше. Её халаты в ванной, её кастрюли на плите, её мнение в каждой щели.
Мой маленький кабинет, бывшая кладовка, которую я утеплила и превратила в убежище, был последним бастионом. Там я была не «Леной, где ужин», не «Леной, погладь рубашку», а Еленой Сергеевной, профессионалом, человеком.
В четверг вечером я пришла домой и почувствовала запах. Пахло сырой шерстью, старыми вещами и чем-то кислым. В коридоре стояли клетчатые сумки.
– А вот и Леночка! – голос свекрови звучал торжествующе. – Познакомься, это Виталик. Приехал пораньше, попутка подвернулась.
Из кухни вышел парень. Высокий, сутулый, в растянутом свитере. На вид – лет двадцать, но глаза бегали, как у нашкодившего кота.
– Здрасьте, – буркнул он.
Я заглянула в свою комнату.
Моего стола там не было.
Монитор стоял на полу в углу, провода спутаны в клубок. Документы – папки, над которыми я тряслась, – были свалены в кучу в коридоре, прямо на грязный коврик.
В комнате стояла раскладушка. На стенах, прямо поверх моих бежевых обоев, скотчем были прилеплены постеры с какими-то черепами и машинами.
– Кто разрешил трогать мои вещи? – голос дрогнул.
Галина Петровна вышла из кухни, вытирая руки о передник.
– А чего ждать? Парню отдыхать надо с дороги. Олег помог переставить.
– Олег?
– Ну не я же, старая женщина, шкафы ворочать буду.
Я посмотрела на свои папки. Одна была раскрыта, листы с годовым отчетом помяты, на одном – жирный след от ботинка. Грязь с улицы. Слякоть.
Внутри что-то оборвалось. Не было крика, не было истерики. Просто тонкая, натянутая струна лопнула. Дзынь.
– Хорошо, – сказала я.
– Что «хорошо»? – насторожилась свекровь. Она ждала скандала. Она была к нему готова, напитана энергией, как вампир перед пиром.
– Хорошо, что он приехал пораньше. Всё стало понятно.
Я перешагнула через папки. Зашла в спальню. Достала чемодан.
Олег вернулся через час. Виталик уже сидел в моей бывшей комнате и громко играл во что-то на телефоне. Звуки выстрелов разносились по всей квартире. Галина Петровна жарила котлеты, чад стоял коромыслом – вытяжку она включать не любила, «шумит».
Олег увидел чемодан в прихожей.
– Ты в командировку? – с надеждой спросил он.
– Нет. Я ухожу.
Он замер, не разуваясь. С ботинка на пол стекала грязная лужица.
– Лен, ну хватит цирк устраивать. Из-за комнаты? Серьезно? Мы же семья.
– Семья? – я накинула пальто. – Семья, Олег, это когда муж не выбрасывает работу жены в коридор, потому что маме так захотелось. Семья – это когда защищают. А ты... ты просто сдал меня. Как стеклотару.
– Куда ты пойдешь? Ночь на дворе!
– В гостиницу. А завтра сниму квартиру. Я зарабатываю достаточно, чтобы не терпеть запах чужих носков и унижения.
– Ты пожалеешь! – крикнула из кухни Галина Петровна. Она стояла в дверях, с поварешкой в руке, раскрасневшаяся, победительница. – Кому ты нужна в сорок два года? Без детей, с таким характером! Приползешь обратно!
– Не приползу, – спокойно ответила я. – Ключи на тумбочке. Развод оформим через суд.
Я вышла в подъезд. Там пахло сыростью и чужой жареной картошкой. Лифт не работал. Я тащила чемодан по лестнице вниз, и с каждой ступенькой мне становилось легче. Будто я сбрасывала не вес чемодана, а тонны каменной плиты, которая давила на меня последние десять лет.
***
Прошло три месяца.
Я сняла студию. Крошечную, но светлую. Стол поставила у окна. Купила ортопедическое кресло. Никто не стучал ложкой. Никто не вздыхал.
Февраль был лютым, ветреным, но в моей квартире было тепло.
Звонок раздался в субботу утром. Олег. Я не брала трубку две недели, но он звонил настойчиво, с разных номеров.
– Алло?
– Лен... Привет.
Голос у него был странный. Тусклый.
– Чего тебе, Олег? Заявление в загсе лежит. Нас разведут через месяц.
– Лен, может, поговорим? Вернись, а?
Я усмехнулась, помешивая кофе. Настоящий, свежемолотый, а не ту бурду, что любила свекровь.
– Зачем? Виталик уехал?
– Нет... – Олег замялся. – В том-то и дело. Он... Лен, это кошмар. Он водит компании. Они курят прямо в комнате. Мать ему слова сказать не может – он её посылает. Говорит: «Тетка Валя сказала, я тут хозяин». Вчера участковый приходил, соседи жаловались на шум.
– А ты?
– А что я? Я ему сказал, он на меня с кулаками полез. Здоровый лось. Мать плачет, давление двести. Говорит: «Где Лена? Лена бы порядок навела».
Я подошла к окну. Там, внизу, суетились люди, машины месили серый снег. А у меня было тихо.
– Лена бы навела? – переспросила я. – Знаешь, Олег. Передай маме спасибо.
– За что? – опешил он.
– За то, что она выгнала меня из той комнаты. Если бы не Виталик, я бы еще лет десять терпела. Думала бы, что так и надо. Что это и есть жизнь. А это была не жизнь. Это был срок.
– Лен, ну не будь стервой! Мы же тонем тут! Мать квартиру переписывать на Валю собралась, Виталик её обработал, заставил какие-то бумаги подписать, пока я на работе был... Лен, ты же бухгалтер, ты умная, помоги разобраться!
Я представила эту картину. Прокуренная квартира. Орущая музыка. Растерянный, безвольный Олег. И Галина Петровна, попавшая в собственный капкан. Она хотела власти, хотела выжить меня, чтобы стать единственной хозяйкой сына. И она получила это. Получила "родную кровь", которая теперь пила её кровь настоящую.
– Извини, Олег, – сказала я. – Я не могу. У меня дела.
– Какие дела?! Выходной же!
– Я живу, – ответила я. – Просто живу.
Я нажала "отбой" и заблокировала номер.
Кофе пах корицей и свободой. Самым вкусным запахом на свете.
В дверь позвонили. Это привезли новый стеллаж для документов. Я открыла дверь, и курьер улыбнулся:
– Хорошего дня! Погода, правда, дрянь, слякоть...
– Нормальная погода, – улыбнулась я в ответ. – Самая лучшая.
Опасность была не в том, что я потеряю комнату. Опасность была в том, что я могла остаться. Но теперь я была в безопасности. Абсолютной.