— Тём, ты мусор вынес? — крикнула я из коридора, ставя мокрые пакеты на пол.
Тишина. Только синий отсвет монитора бьет из-под двери его комнаты да ритмичные щелчки мышки. Конечно, не вынес. Пакет так и стоит у входа, источая кислый запах вчерашних яблок.
Я вздохнула. Спину ломило так, будто я не бухгалтером работаю, а вагоны разгружаю. В свои пятьдесят два я чувствовала себя на все семьдесят. Особенно сегодня. Ноябрь в этом году выдался мерзкий: снег с дождем, под ногами каша, темнота наваливается уже в четыре дня, давя на виски.
Разулась. Сапоги чавкнули, оставляя грязную лужу на коврике. Надо бы вытереть, но сил нет. Потом. Сначала чай. Горячий, крепкий, с лимоном.
Артёмке двадцать пять. «Ищет себя», как он говорит. Уволился полгода назад из логистической фирмы — «начальник душный», «перспектив ноль». Я тогда промолчала. Ну, бывает. Мальчик умный, с английским, найдет.
Полгода ищет.
Я тихо прошла на кухню. Кран капал. Этот звук — «кап, кап, кап» — ввинчивался в мозг. Артём обещал починить прокладку еще неделю назад. «Мам, не гуди, сделаю. Я занят, у меня проект».
Проект. Это слово в нашем доме произносилось с придыханием. Что за проект — неясно, но он требовал полной тишины, мощного интернета и регулярного питания.
Я поставила чайник. Взгляд упал на квитанцию за квартиру, прилепленную магнитом к холодильнику. Сумма за отопление такая, что хочется плакать. А еще кредит за ноутбук Артёма — «для работы нужен мощный, мам, это инвестиция».
Внезапно в коридоре звякнул телефон. Мой. Я оставила его в кармане пальто. Поплелась обратно. Пока рылась в карманах, звонок прекратился.
И тут я услышала голос сына. Громкий, веселый. Не тот, каким он обычно бурчит мне «угу» или «нормально».
Дверь в его комнату была приоткрыта буквально на щель. Сквозняк, наверное. Я хотела толкнуть её, сказать про мусор и кран, но рука замерла.
— ...Да не парься ты, Лерка, — говорил Артём. В голосе слышалась снисходительная усмешка. — Вопрос пары месяцев. Я же сказал: дожмем.
Я замерла. Лера — это его новая девушка. Я её видела один раз, мельком. Губы надутые, взгляд оценивающий, как у риелтора на просмотре "бабушатника".
— Она сейчас на дачу не ездит, не сезон, — продолжал сын. — А весной я её обработаю. Скажу, что мне для стартапа нужно. Мать у меня мягкая, как пластилин, если правильно надавить. Поплачусь, что жизнь рушится, что шанс упускаю... Она же вину чувствует, что без отца меня растила. Это, Лер, кнопка безотказная.
Я почувствовала, как ноги становятся ватными. Холод, липкий и противный, пополз от затылка вниз, к лопаткам.
— Да какая продажа, ты что? — хохотнул он. — Кредит она возьмет под залог дачи. Сама будет платить, она ж у меня «железная леди», всё тянет. А мы с тобой бабки вложим в крипту, как планировали, и свалим на Бали к зиме. А она пусть тут со своими отчетами гниет. Ей всё равно, у неё жизни нет, только работа да сериалы.
В трубке что-то ответили. Артём хмыкнул:
— Да не жалко. Она привыкла терпеть. Ей даже нравится, наверное, жертву из себя строить. «Я всё для сыночки». Фу, аж тошнит иногда от этого супа куриного и заботы. Но потерпеть надо. Ради нас с тобой, малыш. Всё, давай, а то сейчас эта придет, опять ныть начнет про мусор.
Стук мышки возобновился.
Я стояла в темном коридоре, прижимая к груди грязную перчатку, которую так и не сняла.
«Гниет».
«Тошнит от заботы».
«Пластилин».
Внутри было пусто. Как будто выскребли всё ложкой — любовь, жалость, надежду. Осталась только звенящая, ледяная ясность.
Я вспомнила, как три дня назад не купила себе зимние сапоги, потому что Артёму нужны были витамины и абонемент в зал («для тонуса, мам, я же за компом сижу»). Вспомнила, как бегала занимать деньги у соседки, когда ему срочно понадобилось обновить видеокарту.
Я смотрела на полоску света под дверью. Там сидел не мой ребенок. Там сидел чужой, циничный взрослый мужик, который просчитал меня, как дешевый бизнес-план.
Я тихо, на цыпочках, отступила назад к входной двери. Осторожно открыла замок. Вышла на лестничную площадку. Закрыла дверь.
Постояла секунду, глядя на обшарпанную стену подъезда. Лифт гудел где-то на верхних этажах.
Нужно войти заново.
Я нажала на звонок. Громко. Настойчиво. И еще раз.
За дверью послышались шаги. Недовольное шарканье.
Дверь распахнулась. Артём стоял в наушниках, сдвинутых на шею, лицо недовольное.
— Мам, у тебя ключей нет? Я вообще-то занят.
Я смотрела на него и видела впервые. Не "сыночку", которому в детстве дула на разбитые коленки. А паразита. Жирного, откормленного паразита.
— Есть, — спокойно сказала я, проходя мимо него и не разуваясь. Прямо в сапогах, оставляя грязные следы на ламинате.
— Э, ты чего? Грязно же! — он брезгливо поморщился.
Я прошла на кухню. Выключила чайник, который уже начинал свистеть.
— Сядь, — сказала я. Голос был ровный, чужой. Сел. У меня почему-то сел голос.
— Мам, мне некогда, у меня колл через пять минут...
— Сядь! — я не крикнула, но в тоне было столько стали, что он осекся и плюхнулся на табуретку.
Я села напротив. Пальто не сняла. Мне было холодно, этот внутренний озноб никак не проходил.
— Значит так, Артём. Проект закрывается.
— Какой проект? — он округлил глаза, изображая невинность. Актер. Какой же он хороший актер.
— Проект «Мама-пластилин». Инвестиций больше не будет.
Он нервно хохотнул:
— Ты чего, переработала? Что за бред?
— Квартира, — я обвела рукой кухню с отклеивающимися обоями, которые мы не меняли пять лет, потому что все деньги уходили на него. — Эта квартира моя. Дача, которую ты собрался закладывать под свои «крипто-фантазии», — тоже моя.
Он побледнел. Взгляд метнулся к двери — понял, что я слышала. Но тут же перестроился. Нападение — лучшая защита.
— А, подслушивала? Красиво, мам. Очень достойно. Взрослая женщина, а ведешь себя как шпионка.
— Не перебивай, — я достала из сумки кошелек. Вытащила оттуда пять тысяч рублей. Последние до аванса. Положила на стол. — Это тебе на хостел. На три дня хватит.
— В смысле? — он вскочил. — Ты меня выгоняешь? На улицу? Зимой?
— Ты же взрослый мужчина, Артём. У тебя проекты, стартапы, Лера... Кстати, Лера наверняка будет рада приютить будущего миллионера. Ты же ей обещал Бали.
— Мам, хватит истерить! Ну ляпнул другу по телефону ерунду, с кем не бывает? Мы просто ржали! Ты что, шуток не понимаешь?
Он попытался улыбнуться той самой улыбкой, которой всегда выпрашивал прощение. Чуть склонил голову, сделал глаза «домиком». Раньше это работало. Сердце сжималось: «Ну он же ребенок, он не со зла».
Сейчас я смотрела и видела только кривляние.
— Я даю тебе час на сборы, — я посмотрела на часы. — Вещи, которые я покупала — ноутбук, телефон, приставка — остаются здесь. Это мои инвестиции. Заберешь, когда вернешь деньги по чекам.
— Ты не имеешь права! Это мои вещи! — его лицо перекосилось, стало злым, некрасивым. — Ты больная! Климакс в голову ударил?
— Час, Артём. Или я вызываю полицию и пишу заявление, что ты украл у меня деньги. А я найду, что ты украл. Пару раз из моего кошелька пропадали купюры, я молчала. Теперь молчать не буду.
Он смотрел на меня, тяжело дыша. Пытался найти слабину. Искал ту самую «кнопку вины», про которую говорил Лере.
— Ты пожалеешь, — прошипел он. — Я уйду и не вернусь. Ты сдохнешь тут одна в своей хрущевке, и стакана воды никто не подаст.
— Лучше умереть от жажды, чем кормить того, кто ждет твоей смерти, чтобы продать квартиру, — тихо ответила я.
Он выбежал из кухни. Хлопнула дверь комнаты. Началась суета: звуки молнии на сумке, грохот ящиков.
Я сидела и смотрела на остывающий чайник.
Было ли мне страшно? Очень. Я выгоняла единственного сына в ночь, в ноябрьскую слякоть.
Было ли мне жалко его? Нет.
Мне было жалко ту женщину, которой я была полчаса назад. Наивную дуру, которая экономила на колготках, чтобы купить сыну стейк.
Через сорок минут он вышел в коридор. В куртке, с огромной спортивной сумкой. Ноутбук он все-таки попытался запихнуть, я видела оттопыренный бок сумки.
— Ноутбук на стол, — сказала я, не вставая с табуретки.
— Пошла ты, — бросил он и рванул к двери.
Я спокойно взяла телефон:
— Алло, полиция? Я хочу заявить о краже...
Он замер у двери. Развернулся, с ненавистью швырнул сумку на пол, выдрал оттуда ноутбук и с размаху положил его на тумбочку.
— Подавись.
Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка.
Тишина.
Я встала. Закрыла дверь на верхний замок. Потом на нижний. И на цепочку.
Вернулась на кухню. Окно запотело. С улицы тянуло холодом — рамы старые, деревянные. Надо бы заклеить. Или поменять. Теперь я смогу их поменять. Месяца через три, если не буду покупать стейки и платить чужие кредиты.
Я налила себе чай. Он был едва теплый, но мне было все равно.
Взяла телефон. Удалила номер «Сыночка». Внесла в черный список. Потом подумала и заблокировала его во всех мессенджерах.
Подошла к раковине. Кап. Кап. Кап.
Я открыла ящик с инструментами, который остался от мужа. Нашла разводной ключ. Не женское это дело, конечно. Но, как оказалось, я и не просто женщина. Я — инвестор. И теперь я буду инвестировать только в себя.
Я закрутила вентиль. Вода перестала капать.
В квартире стало совсем тихо. И впервые за многие годы в этой тишине мне было спокойно.
Я сделала глоток чая. За окном выл ветер, гоняя мокрые листья по асфальту, но здесь, на моей кухне, начиналась новая жизнь. Без паразитов.
— Ну вот, — сказала я вслух пустой комнате. — А мусор он так и не вынес.
Я взяла вонючий пакет и пошла к мусоропроводу. Начинать новую жизнь нужно с чистоты.
***
**Какую концовку вы бы предпочли для следующего рассказа: более открытую, где герой сомневается, или такую же однозначную?**