— Опять этот запах. Ты что, не чувствуешь? — Игорь брезгливо поморщился, отодвигая тарелку с дымящимся рагу. — Как будто псиной несет. Или сырой шерстью.
Я принюхалась. Пахло мясом, лавровым листом и немного — моим усталым раздражением. За окном, в темноте ноябрьского вечера, хлестал дождь пополам со снегом. Батареи едва грели, и в квартире было промозгло.
— Это от соседей тянет, Игорек. Или с улицы. Форточка открыта.
— С улицы... — он встал, демонстративно вытирая руки салфеткой, хотя даже не притронулся к хлебу. — Это от твоей жизни тянет, Лена. Безнадегой.
Он прошел в комнату, и диван привычно скрипнул под его весом. Включился телевизор. Я осталась на кухне одна. Остывший ужин, пятно на скатерти, гул стиральной машины в ванной.
Игорь не работал третий месяц. Его "тонкую натуру" не ценили начальники-самодуры, а "копеечная зарплата" унижала его достоинство. Зато достоинство отлично позволяло ему жить на мою зарплату медсестры и деньги, которые тайком подкидывал мой отец.
Звонок в дверь тренькнул коротко и неуверенно. Я знала, кто это.
На пороге стоял папа. В старой, но чистой куртке, с неизменным рюкзаком за плечами. От него пахло холодом и дешевым табаком.
— Ленусь, привет. Я там это... картошки привез. И кран посмотреть, ты говорила, капает.
— Пап, ну зачем ты по такой погоде... — я потянула его за рукав в тепло прихожей. — Скользко же, гололед страшный.
Из комнаты выглянул Игорь. Окинул отца взглядом с головы до ног, задержавшись на стоптанных ботинках.
— А, Виктор Петрович. Явились. Ну, проходите, раз пришли. Только разувайтесь аккуратнее, грязи не натащите. У нас только помыто.
Папа суетливо закивал, стягивая обувь. Он всегда робел перед Игорем. Для папы, который десять лет жизни утопил в водке, а потом пять лет выкарабкивался, Игорь был "человеком высшего сорта". Высшее образование, родители — интеллигенция, чистая речь, белая рубашка.
Папа прошел на кухню, достал разводной ключ. Игорь вернулся к телевизору, бросив через плечо:
— Лена, чаю сделай. Только нормального, а не ту бурду, что ты вчера заварила.
Я молча поставила чайник. Папа возился под раковиной, кряхтя.
— Лен, — шепнул он, не поднимая головы. — Там прокладку менять надо было, я свою привез, хорошую, силиконовую. Вечная будет.
— Спасибо, пап.
— И это... — он замялся, вытирая руки ветошью. — Мать-то твоя звонила?
— Нет.
— Ну и ладно. Я тебе там денег положил, на холодильник, под магнит. Немного, пять тысяч. С калыма осталось. Купи себе сапоги, а то твои совсем худые.
У меня защипало в глазах. "Алкоголик" и "неудачник", как называл его Игорь за глаза, содержал нас обоих. Пока "принц" лежал на диване и рассуждал о высоком.
***
Через неделю позвонила свекровь, Елена Сергеевна. Голос у нее был звонкий, требовательный, как школьный звонок.
— Леночка, у нас беда. Папа разбил машину.
— Как? Все живы?
— Слава богу, да. Но бампер всмятку, фара... Ремонт влетит в копеечку. Игорь сказал, у вас есть сбережения. Нам нужно тысяч сто. Срочно.
Я замерла с телефоном в руке. В коридоре перегорела лампочка, и я стояла в полумраке, прижимая трубку к уху.
— Елена Сергеевна, у нас нет таких денег. Игорь не работает, мы живем на мою зарплату.
— Что значит — не работает? — в голосе зазвенел металл. — Он ищет себя! Ему нужна поддержка, а не упреки. И потом, я точно знаю, твой отец продал дачу. У него должны быть деньги.
— Папа не продавал дачу. Он там живет все лето.
— Ну так пусть продаст! Или займет. Лена, мы семья или кто? Когда мы Игоря женили на тебе, мы закрыли глаза на твое... происхождение. Мы приняли тебя. А теперь, когда нам нужна помощь, ты встаешь в позу?
Я положила трубку. Руки дрожали. Из комнаты вышел Игорь, почесывая живот.
— Мать звонила? Ты переведешь им?
— У меня нет ста тысяч, Игорь.
— Возьми у отца. У него есть заначка, я видел, он тебе совал какие-то бумажки.
— Это были деньги мне на сапоги! Которые мы, кстати, проели, потому что ты захотел суши на ужин в прошлую пятницу.
— Не мелочись, — он поморщился. — Это мои родители. Интеллигентные люди. У них временные трудности. Твой отец все равно эти деньги пропьет, а тут — дело.
Внутри что-то щелкнуло. Глухо, как замок в старой двери.
— Мой отец не пьет уже пять лет. И он работает. Руками работает, Игорь. В отличие от тебя.
— Ты меня попрекаешь? — он подошел ближе, нависая. В его красивом, породистом лице проступило что-то хищное. — Ты попрекаешь меня куском хлеба? Да я тебя из грязи вытащил! Ты вспомни, где ты жила! В хрущевке с тараканами!
— Это была квартира моих родителей. И тараканов там не было.
— Зато был папаша, который валялся под забором! — заорал он.
В этот момент в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоял папа, мокрый от снега, с каким-то свертком.
— Лен, я тут рыбки купил, свежей, подумал... — он осекся, увидев лицо Игоря.
Игорь вылетел в коридор, как пробка из бутылки.
— О, явился спонсор! Виктор Петрович, нам нужно сто тысяч. Срочно. Машину разбили.
Папа растерянно моргнул, прижимая к груди пакет с рыбой. С пакета капала мутная вода на ламинат.
— Игорь, у меня нет таких денег с собой... На карте есть немного, но это на стройматериалы, у меня заказ...
— Заказ у него! — Игорь рассмеялся, зло и лающе. — Да какой ты строитель? Шабашник! Алкаш в завязке! Давай деньги, или...
— Или что? — тихо спросил папа. Голос у него вдруг стал твердым, совсем не таким, как обычно.
Игорь побагровел. Его "интеллигентность" слетела, как шелуха.
— Или пошел вон отсюда! И дочку свою забирай! Надоели! Нищеброды! Я думал, с тобой, Лена, человеком стану, а ты меня на дно тянешь! Генетика, видно, не та! **— Ты дочь безработного алкоголика, а я из приличной семьи! Всё между нами кончено! — бросил парень.**
Повисла тишина. Было слышно, как за окном воет ветер и как капает вода с папиного пакета. Кап. Кап. Кап.
Я посмотрела на Игоря. Внимательно, будто видела его впервые. Увидела растянутые треники, злобный прищур, пустые глаза. Потом перевела взгляд на папу. На его обветренные, грубые руки, которые всю жизнь что-то строили, чинили, латали. Руки, которые последние пять лет только и делали, что поддерживали меня, пока я играла в "приличную семью".
— Ты прав, Игорь, — сказала я. Голос был странно спокойным. — Все кончено.
— Что? — он опешил. Он ждал слез, извинений, унижений.
— Я сказала: ты прав. Генетика не та. Только не у меня.
Я подошла к вешалке и сняла свою куртку.
— Пап, подожди меня в машине. Я сейчас вещи соберу. Самое необходимое.
— Лена, ты чего? — Игорь растерял весь запал. — Куда ты? На ночь глядя? В метель?
— К отцу. В хрущевку. К тараканам.
— Да ты с ума сошла! Кто тебя там ждет? Кому ты нужна, разведенка, в тридцать пять лет?
— Себе нужна, — я застегнула молнию. Собачка заела, но я дернула сильнее, и она поддалась.
— А квартплата? — вдруг взвизгнул он. — За следующий месяц платить чем?
Я обернулась уже у двери.
— Попроси у мамы. Она же из приличной семьи.
Мы вышли в подъезд. Там пахло хлоркой и чужой жареной картошкой. Лифт не работал, пришлось спускаться пешком с пятого этажа. Папа шел впереди, неся мою сумку и пакет с рыбой. Спина у него была прямая.
На улице хлестал ледяной дождь, но мне вдруг стало жарко. Я села в папину старенькую "Ниву". В салоне пахло бензином и тем самым "дешевым" табаком, но этот запах показался мне самым родным на свете.
— Пап, — сказала я, когда мы тронулись.
— А?
— Спасибо за рыбу. Пожарим?
— Пожарим, доча. С луком. Как ты любишь.
Он включил печку, и теплый воздух ударил в лицо. Я смотрела на мелькающие огни города и понимала: я не возвращаюсь назад. Я наконец-то еду домой. А тот, "из приличной семьи", остался там, в темноте, наедине с неоплаченными счетами и своим огромным, раздутым эго. И это было самое справедливое, что случилось со мной за последние годы.