Она вошла в квартиру, как хозяйка, с кастрюлями, пакетами и комментариями: «Я же знаю, вы с готовкой не очень дружите». На кухне запахло оливье и обидой.
Тридцать первое декабря, половина седьмого вечера. В углу гостиной сияла ёлка, под ней лежали подарки. Всё было готово к празднику. А потом приехала свекровь — Галина Васильевна.
Вера застыла у плиты, где томился её фирменный грибной суп. Максим стоял в прихожей и помогал матери снимать пальто.
— Веруня, ты чего стоишь? — Галина Васильевна прошла на кухню. — Ой, а ты что, сама хотела салаты делать?
— Я уже почти всё приготовила. Винегрет стоит в холодильнике, селёдка под шубой тоже...
— Селёдка? Максимка же терпеть её не может! Я принесла оливье, как положено. И холодец сварила — настоящий.
Веруня. Вера терпеть не могла, когда её так называли. Ей было тридцать два, она работала бухгалтером, растила восьмилетнюю дочь, платила за половину ипотеки. Но для Галины Васильевны она была несмышленной девчонкой.
— Мам, давай я помогу тебе занести остальное, — Максим метнулся к двери.
— Постой, — Вера шагнула к нему. — Максим, мы же договаривались. Я планировала праздник. Зачем твоя мама везла столько еды?
— Ну, мама просто хотела помочь.
— А я зачем тогда готовила?
— Верунь, не начинай. Сейчас праздник.
Не начинай. Эти два слова были как красная кнопка, обнуляющая любую попытку выяснить отношения.
Галина Васильевна расставляла свои контейнеры, отодвигая вазочки с нарезкой, которые приготовила Вера.
— Зоечка! — свекровь позвала внучку. — Иди, бабуля тебе гостинец привезла!
Зоя выскочила в новом бархатном платье — тёмно-зелёном, с белым воротничком.
— Вот умница моя, — свекровь достала коробку конфет. — А это платье тебе мама купила? Красивое-то красивое, только не практичное совсем.
Вера стиснула зубы. Максим вернулся с ещё двумя пакетами.
— Мам, ты что, на полгода нас кормить собралась?
— Максимушка, я же знаю, как ты любишь мой холодец. И ватрушки напекла.
— Вообще-то, я просила без выпечки, — тихо сказала Вера.
— Ерунда! Максимушка на ватрушках вырос, и ничего.
— Мам, ну хватит. Вер, помоги маме разложить всё по тарелкам.
Помоги маме. Не «спасибо, что готовила», а — помоги маме.
Вера открыла холодильник и достала свой винегрет в хрустальном салатнике. Бабушка подарила его ей на свадьбу вместе с квартирой, которую переписала на Веру ещё при жизни. Потом они с Максимом продали её и купили трёшку. Но салатник Вера сберегла.
— Ой, винегрет, — Галина Васильевна скривилась. — Максимка, ты же винегрет не ешь.
— Ем, — буркнул он.
Вера поставила салатник рядом с кастрюлей оливье. Контраст был разительный: её скромная порция и огромная кастрюля свекрови.
— Суп? На праздничный стол? — удивилась Галина Васильевна. — Мы всегда на Новый год только холодное подаём.
— У нас по-другому принято, — тихо сказала Вера.
— По-вашему? Интересно. А кто это «мы»?
— Мы с Максимом и Зоей. Наша семья.
Повисла тишина. Зоя тихо выскользнула в свою комнату.
— Ну, раз вы тут такая семья дружная, — Галина Васильевна начала собирать свои контейнеры, — я, пожалуй, пойду.
— Мам, не надо, — Максим резко обернулся. — Вер, ну скажи что-нибудь.
А что она должна сказать? Извиниться? За что?
— Галина Васильевна, я не хотела вас обидеть. Просто я сама планировала этот вечер.
— Планировала, — перебила свекровь. — Всегда ты что-то планируешь. А что Максиму хочется, ты подумала? Он всю жизнь ел мой оливье.
— Мам, успокойся. Никто никуда не уходит. Сейчас вместе отметим.
Галина Васильевна вернулась к столу. Максим слушал, кивал. Вера смотрела на эту картину и вдруг поняла: она здесь лишняя.
Стол накрыли в большой комнате, рядом с ёлкой. Они сели за стол в половине одиннадцатого. До Нового года оставалось меньше полутора часов. По телевизору шёл концерт. Ёлка мигала разноцветными огнями.
— А давайте попробуем мой оливье? — предложила Галина Васильевна.
Он положил себе горку оливье, потом немного винегрета. Символическую ложечку.
— А твой суп когда подавать будешь? — Галина Васильевна повернулась к Вере.
— Не надо суп. Пусть стоит.
— Ну и ладно.
Они ели молча. Вернее, Галина Васильевна рассказывала про соседку, которая развелась с мужем после двадцати лет брака.
— Вот глупая. Мужика хорошего променяла на этого альфонса. Теперь сидит одна, плачет.
Зоя доела селёдку и попросила выйти из-за стола.
— Посиди ещё, — велела бабушка. — Новый год встречать будем скоро.
— Зоя, если хочешь в комнату, иди, — разрешила Вера.
— Ты её слишком балуешь. Дети должны с родителями праздник встречать.
— Галина Васильевна, — Вера отложила вилку, — а давайте сегодня обойдёмся без нотаций?
— Это я читаю нотации? Я просто говорю, что думаю. Или мне теперь и рта открыть нельзя в этом доме?
— В ЭТОМ доме живу я. С мужем и дочерью.
— Ага, с мужем, которого я родила и вырастила.
— Прекратите обе! — Максим хлопнул ладонью по столу.
Бокалы звякнули. Вера вздрогнула. Зоя замерла в дверях.
— Мам, ты приехала в гости. Вер, ты хозяйка дома. Нельзя нормально посидеть?
— Я молчу, — Галина Васильевна сложила руки на груди. — Только удивляюсь, как мой сын терпит такое отношение.
— Какое отношение? Я что-то не то сказала?
— Ты тоном своим всё говоришь. Я тебе не ровня, да? Я тут лишняя?
— Знаете что, Галина Васильевна, — Вера встала, — вы сами сказали. Лишняя.
Повисла тишина.
— Ну что ж, теперь всё понятно. Максимушка, проводи мать.
— Мам, куда ты? Новый год же!
— В таких условиях я праздновать не буду.
Максим метался между матерью и женой.
— Вер, ну скажи ей что-нибудь!
— А что я должна сказать?
— Извинись!
— ЗА ЧТО?
— За то, что нагрубила.
— Я нагрубила? Серьёзно?
— Вера, это моя мать!
— А я кто? Прислуга?
— Мам, подожди! — Максим бросился в прихожую.
Вера осталась стоять у стола. Кастрюля оливье, блюдо с холодцом, тарелки с мимозой. Её винегрет — нетронутый. Её селёдка — почти нетронутая. Её суп — забытый на плите.
Зоя подошла и обняла маму за талию.
— Мам, не плачь.
— Я не плачу, родная.
— Плачешь. Я вижу.
Из прихожей доносились голоса. Потом хлопнула входная дверь. Максим вернулся.
— Уехала. Сама вызвала такси. Сказала, что больше сюда не придёт.
— Ну и отлично, — Вера начала собирать тарелки.
— Отлично? Это твоё мнение?
— Моё. Я устала терпеть в своём доме командование и нотации.
— Она хотела помочь!
— Она хотела показать, что я никудышная хозяйка.
— Ты преувеличиваешь.
— Правда? А кто сказал, что мы с готовкой не дружим? Кто принёс еду, хотя я просила не надо?
— Ну, мама такая. Она привыкла...
— А я не привыкла! — Вера повысила голос. — Понимаешь? Я не привыкла к тому, что меня унижают в моём доме!
— Никто тебя не унижал.
— А ты что думаешь? Ты хоть раз за десять лет брака меня защитил?
— Я не хочу выбирать между вами.
— Но ты выбираешь. Каждый раз. И каждый раз выбираешь не меня.
Он молчал. По телевизору начали бить куранты — двенадцать ударов, Новый год. За окном загремели салюты. Зоя выглянула из комнаты, но, увидев родителей, снова спряталась.
— С Новым годом, — сухо бросила Вера.
— Вер, давай не ссориться.
— Я не ссорюсь. Я просто поняла кое-что.
— Что именно?
— Что я всё это время жила в твоей семье. А не ты в моей.
— При чём тут это?
— При том, что мне надоело быть на вторых ролях. Надоело, чтобы твоя мама решала, что готовить, что есть, как воспитывать ребёнка.
— А что я должен был сделать? Выгнать собственную мать?
— Нет. Ты должен был сказать ей, что здесь хозяйка — твоя жена. Что мы с тобой одна семья, и решения принимаем вместе.
— Маму уже не переделаешь.
— А я, значит, переделаюсь? Буду терпеть и улыбаться?
— Ну, хотя бы не конфликтовала бы.
— ЧТОБЫ НЕ КОНФЛИКТОВАТЬ, НАДО ЗАМОЛЧАТЬ! — Вера сама не ожидала, что закричит. — Замолчать, согласиться, кивнуть. Стать удобной. Правильно?
Максим отступил на шаг.
— Тогда мы в тупике.
Они помолчали. За окном гремели петарды — люди встречали праздник. А у них на кухне повисла тишина.
— Может, ты позвонишь маме? Извинишься.
— Нет. Не позвоню.
— Тогда я позвоню.
Он достал телефон и вышел в коридор. Вера осталась сидеть на кухне.
Зоя снова появилась на пороге. В гостиной всё ещё мигала ёлка, под ней лежали нераспакованные подарки.
— Мам, а мы с тобой салат сделаем?
— Какой салат, доченька?
— Любой. Вот такой, который бы ты хотела. Без бабушки.
Вера посмотрела на дочь и улыбнулась.
— Знаешь, Зоечка, давай сделаем. Давай приготовим что-то своё. Только наше.
— А папа?
— А папа решит, с кем он.
Они достали из холодильника свежие овощи, крабовые палочки, банку кукурузы. За окном всё ещё слышались хлопки петард — город продолжал праздновать. Зоя принялась резать огурцы, Вера открыла кукурузу. Первый час нового года.
— Мам, а как он называется, наш салат?
— Не знаю. Давай назовём... "Наш".
— "Наш"? — Зоя засмеялась. — Это смешное название.
— Зато честное.
Они смешали все ингредиенты в салатнике — том самом, бабушкином хрустальном.
— Красиво. Мам, а можно я попробую?
— Конечно.
Дочь зачерпнула салат, попробовала и закивала.
— Вкусно! Даже лучше, чем бабушкин.
Максим вернулся через десять минут.
— Ну что? — спросила Вера.
— Мама обиделась. Говорит, что ты её не уважаешь.
— Никто её не выгонял. Она сама ушла.
— Потому что ты нагрубила.
— Максим, — Вера встала и подошла к нему, — посмотри на меня. Скажи честно: ты считаешь, что я была не права?
Он замялся.
— Ну... Можно было помягче.
— А она может помягче?
— Мама такая. Её не переделать.
— Значит, переделываться должна я. Понятно. Твоя мама унижает меня. Постоянно. И ты это позволяешь.
— Я не позволяю!
— Позволяешь. Своим молчанием.
— А что я должен делать? Ссориться с матерью из-за какого-то салата?
— ИЗ-ЗА МЕНЯ! — выкрикнула Вера. — Не из-за салата, а из-за меня! Из-за того, что я твоя жена и мать твоего ребёнка!
Зоя испуганно прижалась к стене. Максим сжал кулаки, но не ответил.
— Всё. Я устала. Иди к маме, если хочешь. Или оставайся здесь. Но решай, с кем ты.
— Это шантаж.
— Нет. Это выбор. Твой выбор.
Она взяла Зою за руку и повела в детскую. Там они сели на кровать, и Вера обняла дочь.
— Мама, вы с папой разведётесь?
— Не знаю, родная. Пока не знаю.
— А я хочу, чтобы нет.
— Я тоже хотела бы, чтобы нет. Но иногда людям лучше жить отдельно, чем мучить друг друга.
Они просидели в детской до часу ночи — первый час нового года прошёл в обнимку, — пока Зоя не заснула. Вера укрыла её одеялом, поцеловала и вышла в коридор.
Максим сидел на кухне.
— Мама сказала, что я должен выбрать. Она или ты.
— И что ты выбрал?
— Я не хочу выбирать.
— Значит, выбрал её. Потому что не выбирать — это тоже выбор.
Она вылила суп, помыла кастрюлю. Потом убрала в холодильник свой салат — "Наш". Максим молчал.
— Спокойной ночи.
Легла одна в новогоднюю ночь. Но Вера впервые за десять лет поняла: она не обязана терпеть.
Пять недель спустя
Максим съехал к матери через день после того новогоднего вечера. Ещё через три недели позвонил и попросил развод.
— Я не могу жить без мамы, — сказал он. — Она одна.
— Понятно, — Вера не стала спорить.
— Да. И насчёт квартиры... Я не буду претендовать. Оставь себе.
— Спасибо.
Неловкая пауза.
— Знаешь, Максим, ты так и не понял главного. Твоя мама не одна. У неё есть ты. А вот у Зои был отец. Ты выбрал не между двумя женщинами. Ты выбрал между ролью сына и ролью отца. И ты выбрал остаться сыном.
Он молчал.
— Приезжай к Зое, когда захочешь. Она скучает. Только, пожалуйста, без Галины Васильевны.
— Хорошо.
Они попрощались. Вера пошла на кухню, где Зоя лепила вареники с творогом. Тесто прилипало к рукам, мука была везде.
— Получается?
— Криво, но вкусно будет. Мам, а давай ещё салат сделаем? Новый?
— Давай. Какой хочешь?
— С чем-нибудь необычным. Чтоб бабушка точно бы не одобрила.
Вера засмеялась. Первый раз за несколько недель — по-настоящему.
— С авокадо?
— О да!
Они достали продукты. Резали, смешивали, пробовали. Зоя рассказывала про школу, про подругу Риту. Они доделали салат.
— Вкусно. Как назовём?
— Может, «Январь»?
— Почему январь?
— Потому что в январе мы начали новую жизнь. Без чужих оливье и командования.
Зоя задумалась.
— Тогда «Наш январь».
— Идеально.
Они сели за стол. Только вдвоём. Без Максима, без Галины Васильевны, без напряжённого молчания. Просто мать и дочь, вареники и новый салат «Январь». И это было хорошо.
Рекомендую к прочтению рассказ