— Это не ребенок. Это — приговор, — Андрей швырнул снимок УЗИ на кухонный стол. Глянцевая бумажка проехала по клеенке и замерла у сахарницы.
Я молча помешивала ложкой в чашке. Чай давно остыл, сверху подернулся противной матовой пленкой.
— У тебя уже есть дочь! Хватит! Мне нужен сын! — его голос сорвался на визг, несвойственный обычно сдержанному мужчине. — Ты понимаешь, что ты наделала?
— Я? — я наконец подняла глаза. — Андрей, это генетика. Хромосомы мужчины. Ты же биолог по первому образованию, не позорься.
— Не умничай, Вера. Ты прекрасно знала, что стоит на кону.
Он схватил со стула куртку. Молния заела, он дернул её с мясом, выругался и выскочил в прихожую. Хлопнула входная дверь, впуская в квартиру запах сырости и мокрого подъездного бетона. За окном висела серая ноябрьская хмарь — ни дня, ни ночи, одна бесконечная сумерка.
В проеме кухни стояла Алинка. Ей тринадцать. Длинные, нескладные руки, футболка с каким-то анимешным котом. Она всё слышала.
— Папа расстроился? — спросила она тихо. Не испуганно, а как-то устало, по-взрослому.
— Папа... устал, — соврала я, выливая холодный чай в раковину. — Иди уроки делай. Геометрию исправила?
— Исправила. Мам, а если родится девочка, он нас бросит?
У меня внутри что-то оборвалось. Я подошла, обняла её острые плечи. От дочери пахло шампунем и мандаринами — единственное яркое пятно в этом сером дне.
— Никто никого не бросит. Это просто нервы. У папы сложный проект.
Сложный проект. Если бы я знала тогда, насколько сложный.
***
Андрей вернулся поздно. От него не пахло алкоголем, но пахло чем-то чужим — дорогим табаком и холодным ветром. Он прошел на кухню, не разуваясь, оставляя на линолеуме грязные следы от растаявшего снега.
— Нам надо поговорить, — сказал он сухо.
Я жарила котлеты. Масло шкворчало, одна котлета предательски подгорела с краю, наполнив кухню запахом гари. Я включила вытяжку на полную мощность.
— Говори. Только тише, Алина спит.
— Я договорился в клинике.
Я замерла с лопаткой в руке.
— О чем?
— О процедуре. Срок еще позволяет. Это... ошибка, Вер. Мы не потянем вторую девку.
Слово «девка» он выплюнул, как косточку.
— Ты в своем уме? — я развернулась к нему. — Это наш ребенок. Двенадцать недель. У неё уже пальчики есть.
— У меня долги, Вера! — он ударил ладонью по столу. Чашки звякнули. — Ты живешь в своем розовом мире, а я полгода хожу по краю!
Это было что-то новое. Андрей всегда вел финансы сам. «Я мужчина, я добытчик, твоя зарплата библиотекаря — на булавки». Я и не лезла. Еда есть, коммуналка оплачена, раз в год Турция — чего еще желать?
— Какие долги? — я выключила плиту. Стало тихо, только гудел холодильник и где-то за стеной бубнил телевизор соседей.
— Бизнес просел. Поставки встали. Я взял у серьезных людей. Под... гарантии.
— Под какие гарантии? Квартиру?
Андрей отвёл глаза. Он смотрел на грязные разводы на полу.
— Нет. Не квартиру. Там сложнее. Мой партнер, старик Валиев... у него пунктик. Традиции, клан, вся эта восточная патриархальность. Он ищет преемника, кому передать сеть филиалов. Своих сыновей нет, погибли. Он вбил себе в голову, что должен вложиться в «молодую кровь». В отца сына.
Я слушала и не верила ушам. Это звучало как бред из дешевого сериала.
— Ты хочешь сказать...
— Я сказал ему, что мы ждем наследника. Сына. Он дал мне отсрочку по выплатам и обещал ввести в долю, если я покажу ему... перспективу. Рождение сына для него — знак качества. Силы. Если родится дочь — он сочтет меня слабаком и лжецом. Он закроет кредитную линию, Вера. Нас пустят по миру.
Я села на табурет. Ноги стали ватными.
— Ты продал пол нашего ребенка?
— Я спасал нас! — рявкнул он шепотом. — Если ты родишь девку, Валиев потребует деньги назад немедленно. А их нет.
— Так займи! Продай машину, дачу!
— Дача уже заложена! Машина — в лизинге! Вера, пойми, мне нужен сын. Не потому что я самодур. А потому что сын — это чек на двадцать миллионов, который закроет мои дыры. А дочь... Дочь — это банкротство.
Он схватил меня за руки. Его ладони были потными и холодными.
— Сделаем аборт. Скажем — выкидыш. Через полгода попробуем снова. Сделаем ЭКО, выберем пол. Я узнавал, это можно.
Я вырвала руки.
— Уходи.
— Что?
— Уходи из кухни. Я не хочу тебя видеть.
— Вера, ты не понимаешь...
— Я всё понимаю. Ты проигрался. А расплачиваться хочешь моим телом и жизнью нашего ребенка. Вон!
Он ушел в спальню. Я осталась сидеть в темноте. За окном выл ветер, швыряя в стекло горсти мокрого снега. Где-то капал кран. Кап. Кап. Как отсчет времени.
***
Следующие три дня мы жили как соседи в коммуналке. Андрей спал в гостиной, я — с Алиной. Он пытался давить: оставлял на столе распечатки с расчетами долгов, брошюры клиник. Я молча выбрасывала их в мусорное ведро.
А потом случилось то, что перевернуло всё.
Была суббота. Андрей уехал «решать вопросы». Я разбирала антресоли — искала зимние сапоги Алине. Старые совсем прохудились, подошва отошла, по такой слякоти ходить невозможно.
Среди коробок с обувью нашла старый, потертый портфель Андрея. Он ходил с ним еще лет пять назад. Я хотела переложить его, но замок щелкнул, и портфель раскрылся, выплюнув ворох бумаг.
Квитанции, старые договоры... И плотный конверт из частной лаборатории. Дата — месяц назад.
Я открыла.
«Результаты генетического анализа. Пациент: Воронов Андрей Сергеевич... Диагноз: Азооспермия (тяжелая форма)... Вероятность естественного зачатия — 0%».
Я перечитала дважды. Буквы прыгали.
Ноль процентов.
Я беременна. Срок — 12 недель. Андрей — единственный мужчина в моей жизни за последние двадцать лет.
Мозг отказывался складывать пазл. Если он бесплоден... Но я-то не изменяла!
Я схватила телефон, нашла номер клиники, указанной в бланке.
— Добрый день, я по поводу результатов анализов Воронова... Да, жена. Скажите, это ошибка?
Девушка на том конце провода долго шуршала клавишами.
— Нет, ошибки быть не может. Тест перепроверяли дважды. Пациент был уведомлен лично доктором Самойловым. Ему объяснили, что без донорского материала зачатие невозможно.
Я положила трубку. В ушах звенело.
Если он знает, что бесплоден... Почему он устроил истерику из-за пола? Почему кричал «Мне нужен сын»?
Если он знает, что ребенок не может быть его... Почему он вообще меня не убил за измену?
Стоп.
Я вспомнила тот вечер три месяца назад. Корпоратив у Андрея. Я не хотела идти, но он настоял. Был очень заботлив, подливал шампанское. Потом я почувствовала себя плохо, голова кружилась, словно в тумане. Андрей отвез меня домой, уложил...
А утром я проснулась с тяжелой головой и провалом в памяти. Андрей сказал, что я просто перебрала.
Холодок пробежал по спине. Липкий, страшный страх.
Я начала рыться в бумагах дальше. На самом дне портфеля нашла договор. Не с банком. И не с Валиевым.
Договор с репродуктивной клиникой. На хранение биоматериала. Дата — три года назад. Имя донора... скрыто кодом. Но заказчик — Воронов А.С.
И приписка от руки на стикере, прилепленном к договору: *«Оплодотворение в цикле, естественным путем не выйдет. Использовать стимуляторы под видом витаминов.*
Витамины.
Он полгода кормил меня «дорогими витаминами для кожи и волос», которые привозил от знакомого врача. «Ты у меня такая бледная, Вер, попей».
Меня затошнило. Я побежала в ванную, едва успев склониться над унитазом.
Он меня накачал. Он меня использовал как инкубатор.
Но зачем?
В замке заскрежетал ключ. Вернулся.
Я вышла в коридор, сжимая в руке проклятый конверт. Андрей стряхивал снег с пальто. Увидел мое лицо, перевел взгляд на бумагу. Его лицо посерело, сливаясь с цветом стен.
— Ты рылась в моих вещах?
— Ты подсыпал мне препараты? — голос дрожал. — Ты... Ты сделал мне ЭКО? Без моего ведома? Пока я спала? Или как?
Андрей медленно снял ботинки. Прошел на кухню, сел. Он больше не кричал. Он выглядел как сдувшийся шарик.
— Не ЭКО. Инсеминация. Дома. Пока ты была в отключке после шампанского.
Я сползла по стене.
— Ты чудовище.
— Я стратег, Вера! — он вдруг оживился, в глазах блеснул фанатичный огонь. — У меня нет шансов оставить свое потомство. Но мне нужен наследник. Не просто ребенок, а Наследник. Валиев — это правда. Долги — правда. Но главное — отец.
— Мой отец? — не поняла я.
— Мой! — Андрей ударил кулаком по ладони. — Мой отец оставил завещание. Ты не знала, я не говорил. Дед был миллионером, Вера. Настоящим, валютным. Он ненавидел меня, считал рохлей. Всё завещал фонду борьбы с редкими болезнями. Но есть пункт. Если у меня родится сын — прямой наследник по мужской линии — я получаю управление холдингом.
— Но ты бесплоден!
— Дед этого не знал. И никто не знает. Мне нужен был сын. Любой ценой. Я подобрал донора, похожего на меня в молодости. Я всё рассчитал! Шанс на мальчика был 50 на 50. Я рисковал!
— Ты рисковал *мной*! — закричала я. — Ты изнасиловал меня пробиркой, чтобы получить деньги!
— Я делал это ради нас! Ради Алинки! Чтобы она не донашивала китайский ширпотреб! Чтобы мы жили как люди!
— А если бы родился сын? — спросила я тихо. — Ты бы любил его?
— Я бы любил то, что он мне даст. Свободу. Деньги. Власть.
— А дочь?
— А дочь мне не нужна. Дочь — это мусор. Это провал операции. Дед четко написал: «внук».
В кухню вошла Алина. Она стояла в дверях, бледная, в одних носках.
— Пап, ты чего? — прошептала она.
Андрей даже не посмотрел на неё.
— Иди в комнату! — рявкнул он. — Не мешай взрослым решать, как не сдохнуть в нищете!
Алина дернулась, как от удара. В её глазах, всегда смотревших на отца с обожанием, что-то погасло. Навсегда.
Я медленно поднялась. Подошла к столу, где лежал мой телефон.
— Убирайся.
— Что?
— Убирайся из моей квартиры. Сейчас же.
— Ты не посмеешь. Квартира куплена в браке.
— Квартира, Андрей, куплена на деньги от продажи бабушкиной "двушки" и записана на мою маму. Ты забыл? Ты тогда сам настоял, чтобы не светить имущество перед налоговой.
Лицо Андрея перекосило. Он вспомнил.
— Вера, ты не понимаешь, что делаешь. Валиев меня закопает. Кредиторы...
— Мне плевать.
— Я заявлю в полицию! Что ты украла у меня...
— Что? Сперму донора? — я усмехнулась. Усмешка вышла страшной, кривой. — Давай, заяви. Расскажи всем, как ты опоил жену. Я тоже заявление напишу. На принудительные действия сексуального характера. И про препараты расскажу. И про подделку медицинских документов. Как думаешь, кому поверят?
Он смотрел на меня минуту. В его глазах я видела ненависть. Чистую, без примесей. Он ненавидел меня не за то, что я женщина. А за то, что я свидетель его краха.
— Дура, — бросил он.
Он встал, сгреб со стола ключи от машины.
— Ты приползешь. Когда жрать будет нечего, приползешь.
— Ключи от квартиры, — я протянула руку.
Он швырнул связку на пол. Железный звон резанул по ушам.
Андрей ушел. На этот раз дверь не хлопнула — он оставил её открытой нараспашку, впуская ледяной сквозняк.
Я подошла и захлопнула дверь. Щелкнула замком. Раз. Два.
В квартире стало тихо. Только ветер за окном и сопение Алины.
— Мам, — она подошла ко мне, уткнулась носом в плечо. — Он правда хотел... мальчика?
— Он хотел денег, милая. Просто денег.
Я гладила её по голове. Руки дрожали.
В животе потянуло. Я положила ладонь на низ живота. Там, внутри, жила маленькая девочка. Дочь. Не наследница миллионов, не спасительница бизнеса. Просто человек.
Мой человек.
Я посмотрела на часы. Семь вечера. Темно, как ночью.
— Алин, — сказала я. — Оденься. Пойдем в магазин.
— Зачем? Холодно же. И слякоть.
— Купим торт. И мандаринов побольше. И, знаешь... давай купим тебе те сапоги, которые ты хотела. Срок у них до весны, но какая разница?
— А деньги?
— А деньги мы заработаем. Сами. Без наследств и доноров.
Мы вышли из подъезда. Ветер швырнул в лицо горсть колючей ледяной крошки. Под ногами чавкала грязь. Уличный фонарь мигал, готовясь перегореть.
Но мне впервые за много лет было тепло. Потому что рядом шла моя дочь, а внутри росла ещё одна. И никто больше не требовал от меня быть фабрикой по производству наследников.
— Мам, а как мы её назовем? — спросила Алина, перешагивая через лужу.
— Виктория, — сказала я, глядя на черное небо. — Победа.
И мы пошли вперед, держась за руки, оставляя позади темные окна квартиры, где больше не было лжи.