Возвращение
— Мама, ты же понимаешь, что квартира принадлежит Роману? — Марина старалась говорить спокойно, но пальцы предательски сжимали край кухонного стола.
Валентина Петровна медленно подняла взгляд на невестку. В её глазах мелькнуло что-то холодное, расчётливое — совсем не то тепло, с которым она встречала их неделю назад на пороге.
Пять лет назад Марина и Роман уехали из этого города полные надежд. Контракт в крупной строительной компании сулил мужу карьерный рост и стабильность. Теперь же они вернулись — без громких фанфар, но с чётким планом наладить жизнь здесь, в родных стенах. Только вот родные стены оказались яблоком раздора.
— Квартира Ромки? — переспросила она с такой интонацией, будто услышала нечто абсурдное. — Это я столько лет за ней следила, ремонты делала, с жильцами договаривалась. А вы где были?
Роман, до этого молчавший в дверном проёме, тяжело вздохнул и вошёл в кухню. Высокий, широкоплечий, он всегда казался Марине скалой — надёжной опорой в любой буре. Но сейчас в его движениях читалась усталость человека, предвидящего долгую и изматывающую бит ву.
Старые долги
Утро следующего дня началось с запаха подгоревших сырников. Марина проснулась от едкого дыма, просачивающегося под дверь спальни. В коридоре уже суетился Роман, распахивая окна.
— Она специально, — пробормотал он, махая полотенцем у кухонной вытяжки. — Третий раз за неделю что-то "забывает" на плите.
Валентина Петровна сидела в гостиной перед включённым телевизором, демонстративно не замечая суматохи. На экране бодрая ведущая рассказывала о пользе утренней гимнастики, а свекровь методично перебирала содержимое аптечки, разложенной на журнальном столике.
— Сердце прихватило, — произнесла она, не поворачивая головы, когда Марина прошла мимо. — Всю ночь не спала. Думала, как жить буду, когда вы меня дохода лишите.
Марина прикусила язык. За неделю совместного проживания она выучила этот спектакль наизусть: утренние "приступы", дневные слёзы, вечерние звонки подругам с жалобами на бессердечных детей. Вчера Валентина Петровна дошла до того, что позвонила своей сестре в Краснодар и полчаса рыдала в трубку, рассказывая, как её "обирают родной сын с женой".
Роман появился в дверях, вытирая руки кухонным полотенцем.
— Мам, хватит устраивать цирк. Григорий Степанович с семьёй съезжают через месяц с небольшим. Мы уже обговорили все условия.
— С Гришей? — Валентина Петровна резко обернулась. — Вы выгоняете Гришу? У них же Машенька в школу пошла!
— Никто никого не выгоняет, — терпеливо объяснил Роман. — Они сами планировали переезжать ближе к родителям супруги. Просто теперь сделают это чуть раньше.
Валентина Петровна схватилась за сердце — жест отработанный, театральный. Корвалол полился в стакан щедрой струёй.
— Двадцать тысяч в месяц! Двадцать тысяч я теряю из-за вашего эгоизма! На что мне жить прикажете? На пенсию, которую ещё десять лет ждать?
Марина не выдержала:
— Валентина Петровна, вы работаете в библиотеке на полставки. Можете взять полную. Или найти что-то другое — вам же только сорок восемь.
Свекровь посмотрела на неё так, словно та предложила ей пойти мыть полы на вокзале.
— Я всю жизнь на эту квартиру положила! Когда Ромкин отец у мер, я могла выйти замуж, уехать, всё бросить! Но я осталась, растила сына, сохранила его наследство!
Роман сжал челюсти. Эту песню он слышал уже не первый раз.
— Папа у мер, когда мне было восемнадцать, мам. Какого ребёнка ты растила?
Валентина Петровна вскочила с дивана, аптечка полетела на пол, рассыпая таблетки по ковру.
— Неблагодарный! Я для тебя... я всем пожертвовала!
Она пошатнулась, схватилась за спинку кресла. Роман машинально шагнул вперёд, но Марина удержала его за руку. Они оба знали — это очередной спектакль. Вчера точно такое же "головокружение" случилось ровно в тот момент, когда они собрались идти смотреть квартиру, чтобы оценить необходимый ремонт.
Территория вой ны
Вечером того же дня Марина вернулась с собеседования. Местное рекламное агентство готово было взять её на должность контент-менеджера — не такая престижная позиция, как в столице, но для начала сойдёт. Она тихо сняла туфли в прихожей, надеясь незаметно проскользнуть в комнату.
— Марина? Это ты? — голос Валентины Петровны доносился из кухни. — Зайди сюда, поговорить надо.
Свекровь сидела за столом, перед ней дымилась кружка с травяным отваром. Пахло мятой и ещё чем-то горьковатым, лекарственным. На столешнице лежала стопка документов — Марина узнала копии свидетельства о праве собственности на квартиру.
— Садись, — Валентина Петровна кивнула на стул напротив. — Я тут подумала... Может, вы правы. Может, мне действительно пора отпустить ситуацию.
Марина настороженно опустилась на край стула. За неделю она научилась распознавать ловушки свекрови — и это определённо была одна из них.
— Только вот что меня беспокоит, — продолжила Валентина Петровна, помешивая ложечкой отвар. — Квартира-то требует ремонта. Серьёзного. Трубы менять надо, проводку... Григорий Степанович просто не жаловался, он мужчина рукастый, сам всё чинил. А вы с Ромкой справитесь?
— Справимся, — коротко ответила Марина.
— Сантехника позвать — пять тысяч минимум. Электрика — все десять. А если стены сырые окажутся? В том доме вечные проблемы с подвалом.
Валентина Петровна встала, прошла к окну. За стеклом сгущались октябрьские сумерки, фонари уже зажглись, освещая мокрый от дождя асфальт.
— Я ведь не со зла, — её голос стал мягче, почти искренним. — Просто страшно мне. Одной остаться. Роман — единственный сын. Думала, под старость лет будем вместе, внуков нянчить...
Она обернулась, и Марина на секунду увидела в её глазах настоящую боль. Но только на секунду — маска вернулась на место.
— Кстати, о внуках. Вы уже пять лет женаты. Не пора ли?
Марина вздрогнула. Эту тему они с Романом старательно обходили в разговорах с его матерью. Год безуспешных попыток, обследования, лечение — всё это было слишком личным, слишком болезненным, чтобы делиться с женщиной, превратившей их возвращение в поле б оя.
— Мы подумаем об этом, когда устроимся на новом месте.
— На новом месте, — повторила Валентина Петровна. — В той квартирке-студии, где и кухня-то нормальной нет. Какие там дети... Вот если бы вы остались здесь, у меня. Четыре комнаты, места всем хватит.
Дверь хлопнула — вернулся Роман. Он прошёл на кухню, окинул взглядом застывшую сцену: мать у окна с чашкой в руках, жену, напряжённую как струна, документы на столе.
— Мам, только не начинай снова.
— Я и не начинаю. Просто объясняю Марине, какие расходы вас ждут. Кстати, сегодня звонила тётя Люда. Сказала, у них в конторе бухгалтер нужен. Если Марина хочет, может завтра подойти.
— Я уже нашла работу, — сообщила Марина.
Валентина Петровна поставила чашку на стол с таким стуком, что отвар выплеснулся на документы.
— Конечно, нашла. Зачем советоваться с семьёй? Зачем спрашивать мнение человека, который в этом городе всю жизнь прожил, все ходы-выходы знает?
Роман устало потёр переносицу.
— Мам, прекрати. Марина взрослый человек и сама способна выбирать, где ей работать.
— Да-да, я понимаю. Я теперь никто. Просто старуха, которую надо выселить, чтобы не мешала жить.
Она прижала руку к груди, покачнулась. Роман автоматически подхватил её под локоть, но она вырвалась.
— Не трогай! Сам сказал — я здоровая, молодая, работать могу. Вот и не нужна мне помощь!
Валентина Петровна выбежала из кухни. Через минуту хлопнула дверь её спальни, и до супругов донёсся приглушённый плач — достаточно громкий, чтобы его нельзя было не услышать.
Точка кипения
Прошло три недели. До освобождения квартиры оставалось чуть больше месяца, но каждый день в доме Валентины Петровны растягивался как резина. Марина уже вышла на новую работу — и это стало настоящим спасением. Восемь часов в день она могла дышать нормально, не оглядываясь через плечо, не ожидая очередной провокации.
В тот четверг она задержалась в офисе — нужно было доделать презентацию для важного клиента. Когда около восьми вечера Марина подошла к дому свекрови, в окнах горел свет, а у подъезда стояла скорая помощь.
Сердце ухнуло вниз. Марина бросилась бегом по лестнице, влетела в квартиру. В гостиной на диване полулежала Валентина Петровна, бледная, с влажными от слёз щеками. Рядом суетился фельдшер — молодой парень с усталым лицом. Роман стоял у окна, скрестив руки на груди.
— Что случилось? — выдохнула Марина.
— Гипертонический криз, — ответил фельдшер, убирая тонометр в сумку. — Давление сто восемьдесят на сто десять. Я сделал укол, сейчас должно полегчать. Но вообще, — он строго посмотрел на Валентину Петровну, — вам нужно избегать стрессов. И препараты принимать регулярно, а не когда припечёт.
Валентина Петровна закрыла глаза, прошептала едва слышно:
— Какие тут препараты... На лекарства денег скоро не будет.
Фельдшер покачал головой, но промолчал. Видимо, за годы работы насмотрелся на семейные драмы. Попрощавшись, он ушёл, оставив рекомендации и рецепт на успокоительное.
Как только дверь за ним закрылась, Валентина Петровна открыла глаза и села прямее.
— Вот до чего довели. Скорая теперь через день ездит.
— Мам, это уже четвёртый вызов за три недели, — Роман говорил ровно, но Марина слышала в его голосе едва сдерживаемое раздражение. — Врачи уже спрашивают, может, тебе к психологу обратиться.
— К психологу? — Валентина Петровна вскинулась. — Ты считаешь, я сумасшедшая?
— Я считаю, что ты сама себя накручиваешь. Из-за денег, которые тебе никто не должен.
Повисла тишина. Валентина Петровна смотрела на сына так, словно видела его впервые.
— Никто не должен, — повторила она медленно. — Пять лет, Рома. Пять лет я одна, без вас. Знаешь, каково это — каждый вечер возвращаться в пустую квартиру? А квартирка твоя хоть какой-то доход приносила. Хоть какая-то отдушина — могла себе позволить в санаторий съездить, подруг в кафе сводить, не считая каждую копейку.
— Ты могла работать полный день. Могла...
— Что я могла? — голос Валентины Петровны сорвался. — Замуж выйти? Так никому не нужна баба под пятьдесят! Карьеру строить? Поздно уже! Я всю жизнь для семьи жила, для тебя! А теперь что? Доживать в одиночестве на полставки библиотекаря?
Она встала с дивана, пошатнулась — на этот раз, кажется, не притворяясь.
— Знаете что? Живите в той квартире. Только не ждите от меня больше ничего. Ни помощи, ни участия. Родится ребёнок — сами справляйтесь. Заболеете — не звоните. Я для вас у мер ла.
Валентина Петровна медленно пошла к своей комнате. В дверях остановилась, не оборачиваясь:
— И вещи свои завтра же начинайте собирать. Не могу больше видеть, как вы тут счастливые расселись, планы строите. На моих костях.
Дверь закрылась. Марина и Роман остались в гостиной вдвоём. За окном начинался дождь — мелкий, осенний, бесконечный.
— Может, правда съехать в гостиницу? — предложила Марина. — До переезда всего месяц остался.
Роман покачал головой:
— Это бессмысленные траты. Потерпим. Она остынет, это не первая её истерика.
Но Марина видела — он сам не очень верил в свои слова. Валентина Петровна подняла ставки, и теперь жизнь в одном доме превращалась в пытку для всех троих.
Неожиданный союзник
Следующим утром Марина проснулась от звука голосов в коридоре. Незнакомый мужской бас что-то негромко говорил, ему отвечала Валентина Петровна — тоном неожиданно смущённым, почти виноватым.
Марина накинула халат и вышла из спальни. У входной двери стоял мужчина лет пятидесяти пяти — седоватые виски, аккуратная борода, в руках — небольшая коробка с пирожными из дорогой кондитерской.
— А, вы, должно быть, Марина, — он улыбнулся, заметив её. — Виктор Павлович, сосед с третьего этажа. Валентина рассказывала, что вы с Романом вернулись.
Валентина Петровна стояла, теребя край домашнего кардигана. Без привычной маски обиды она выглядела моложе, растеряннее.
— Витя просто... зашёл проведать. Услышал вчера про скорую.
— Второй раз за неделю, Валя, — Виктор Павлович покачал головой. — Так нельзя. Что доктора говорят?
— Да что они... Стресс, говорят, избегать надо.
Виктор Павлович посмотрел на неё внимательно, потом перевёл взгляд на Марину.
— Может, пройдём на кухню? Чай поставим, поговорим спокойно.
Через десять минут они сидели втроём за кухонным столом. Роман ушёл на встречу с потенциальным работодателем ещё час назад. Виктор Павлович неторопливо размешивал сахар в чашке.
— Знаете, Марина, я Валю давно знаю. Ещё когда Игорь Михайлович, царство ему небесное, жив был. Хорошая семья у них была. А как он у мер... — он покачал головой. — Валя вся в себя ушла. В Романа, в квартиру эту. Отказывалась от всего — от поездок с подругами, от культурных мероприятий. Я её сколько раз звал в театр, на выставки — всё некогда ей было.
Валентина Петровна опустила голову, разглядывая узор на скатерти.
— А потом вы уехали, и она совсем замкнулась. Квартира, работа на полставки, да телевизор по вечерам. Я ей говорю — Валя, ты же молодая женщина, живи полной жизнью. А она — какая жизнь, у меня миссия, я должна сохранить всё для сына.
— Витя, не надо, — тихо попросила Валентина Петровна.
— Надо, Валя. Потому что ты сама себя загнала в угол и теперь не знаешь, как выбраться. Эти деньги от квартиры — они же не только доход для тебя были. Они оправдание. Вот, мол, я не зря одна, я квартиру сыну берегу, доход получаю, всё правильно делаю.
Виктор Павлович отпил чая, продолжил мягче:
— А теперь ребята хотят жить своей жизнью, и это нормально. Но ты-то привыкла, что твоя жизнь — это ожидание их жизни. Понимаешь?
Валентина Петровна подняла голову, в глазах блеснули слёзы.
— Что же мне теперь делать, Витя? Я действительно не знаю, как жить дальше. Эти пять лет... я себя убедила, что это временно, что они вернутся, и всё будет как раньше.
— Ничего не бывает как раньше, — мягко сказал Виктор Павлович. — Но может быть по-новому. И не хуже.
Он повернулся к Марине:
— Знаете, у меня есть предложение. У моей сестры небольшая гостиница за городом, семейный бизнес. Ей нужен администратор — человек, который умеет с людьми работать, организовывать быт. Зарплата достойная, можно жить прямо там — отдельная комната для персонала. Валя бы прекрасно справилась.
Валентина Петровна вздрогнула:
— Но это же... уехать надо. А как же квартира?
— Сдашь квартиру, — пожал плечами Виктор Павлович. — Целиком. Доход больше получишь, чем с одной комнаты. А там, глядишь, новая жизнь начнётся. Новые люди, новые интересы.
Марина молчала, боясь спугнуть момент. Впервые за эти недели она видела в глазах свекрови не во ин ственный блеск, а растерянность и... интерес?
— Я подумаю, — тихо сказала Валентина Петровна.
Виктор Павлович встал:
— Вот и хорошо. Думай. А я пойду. Вечером загляну, если позволишь. Фильм хороший по телевизору будет, вместе посмотрим.
Когда за ним закрылась дверь, Валентина Петровна и Марина остались сидеть друг напротив друга. Молчание было непривычным — без напряжения, без скрытой агрессии.
— Он хороший человек, — наконец сказала Валентина Петровна. — Давно за мной... ухаживает. А я всё отшиваю. Глупая.
— Почему глупая? — осторожно спросила Марина.
— Потому что боялась. Вдруг Роман против будет? Вдруг решит, что я предаю память отца? Или квартиру эту чужому отдать захочу?
Она усмехнулась горько:
— А теперь понимаю — я сама себя в тюрьму посадила. И ключ выбросила.
Разговор начистоту
Вечером за ужином Валентина Петровна внезапно сказала:
— Я всё думала сегодня. О том, что Виктор сказал. О том, какой я стала. Знаешь, Ромка, я ведь действительно верила, что делаю всё правильно. Берегу квартиру, жду вас, живу для вас. А на самом деле... я просто боялась жить для себя. Проще было спрятаться за долг перед сыном, чем признать, что я не знаю, чего хочу сама.
Она встала, подошла к окну. За стеклом уже темнело, зажигались огни в окнах напротив.
— Эти двадцать тысяч... Я вцепилась в них не потому, что без них с голоду пом ру. А потому, что они были доказательством — вот, я нужна, я важна, без меня вы бы эту квартиру потеряли. Дурацкое самообольщение.
— Мам...
— Дай договорить. Я вела себя отвратительно эти недели. Знаю. Превратила вашу жизнь в кошмар. И свою заодно. Вчерашний приступ — он ведь настоящий был. Я сама себя довела до него, накручивая, обижаясь, строя из себя жертву.
Она обернулась, посмотрела на сына и невестку.
— Я приму предложение Виктора. Уеду через две недели — как раз успею собраться и передать дела в библиотеке. Квартиру сдам через агентство, целиком. А вы... живите спокойно в той квартире. Ваша она по праву.
Роман встал, подошёл к матери, неуверенно обнял за плечи.
— Мам, мы не хотели, чтобы ты уезжала. Просто...
— Знаю. Просто я невыносима стала. И мне самой с собой такой тяжело. Может, новое место, новые люди помогут. И Виктор... он хороший человек. Давно предлагает съездить в Крым вместе, когда сезон закончится. Может, соглашусь.
Марина тоже поднялась:
— Валентина Петровна, если нужна будет помощь с переездом...
— Спасибо, милая. И прости меня. За всё.
Они стояли втроём посреди гостиной — неловко, непривычно мирно. За окном моросил дождь, но в квартире впервые за долгое время стало тепло — не от батарей, а от того, что холодная вой на, наконец, закончилась.
Новая жизнь
Два месяца спустя Марина стояла посреди их квартиры-студии, держа в руках телефон. На экране — фотография Валентины Петровны на фоне заснеженных гор. Свекровь выглядела помолодевшей, загорелой, в ярком пуховике и с лыжными палками в руках.
"Катаемся с Витей в Красной Поляне. Он научил меня на лыжах стоять — представляешь? В мои-то годы! Завтра возвращаемся в гостиницу, на Новый год полная загрузка. Как вы там? Ремонт закончили?"
Марина улыбнулась, начала печатать ответ, но в дверь ввалился Роман с огромной ёлкой.
— Помоги, застряла!
Вместе они втащили дерево в квартиру. Небольшое пространство сразу наполнилось запахом хвои и праздника. За два месяца они успели многое: заменили старую проводку, переклеили обои, даже небольшую перепланировку сделали — отделили спальную зону раздвижной перегородкой.
— От мамы сообщение, — Марина показала телефон Роману. — Они с Виктором Павловичем в Сочи.
— Надо же, на лыжи встала, — Роман покачал головой. — Месяц назад я бы не поверил.
Всё изменилось так быстро, что иногда казалось сном. Валентина Петровна уехала, как и обещала, через две недели после того разговора. Расставание вышло неожиданно тёплым — она обняла обоих на пороге, велела звонить и даже всплакнула немного. Виктор Павлович помог с переездом, и было видно, как она расцветает рядом с ним — осторожно, неуверенно, но искренне.
— Знаешь, — Роман обнял жену сзади, — я думал, мы никогда не выберемся из того кошмара. А теперь смотри — у нас свой дом, мама счастлива на новом месте, и даже помириться успели нормально.
— Она прислала денег на ремонт, — призналась Марина. — Я не хотела брать, но она настояла. Сказала, это не помощь, а подарок на новоселье.
Они молчали, глядя на ёлку, которую ещё предстояло нарядить. Первая ёлка в их собственном доме — пусть маленьком, требующем ремонта, но своём.
— Странно всё вышло, — задумчиво сказала Марина. — Если бы мы не вернулись, если бы не эта вой на за квартиру — твоя мама так и сидела бы одна в четырёх стенах.
— Кризис как возможность, — согласился Роман. — Хотя я бы предпочёл более мирный путь к счастливому финалу.
За окном шёл снег — крупный, новогодний. Где-то за двести километров отсюда Валентина Петровна, наверное, тоже смотрела на снег, но уже не из пустой квартиры, а из уютного номера гостиницы, где рядом был человек, готовый разделить с ней новую жизнь.
Марина положила руку на живот — там, под свитером, только-только начинала округляться новая жизнь. Они ещё не говорили Валентине Петровне — хотели сообщить при встрече. Подарок для новоиспечённой бабушки, которая наконец научилась жить не только для внуков, но и для себя.
— С новосельем нас, — Роман поднял чашку с чаем.
— И с новой жизнью, — добавила Марина. — Всех нас.
За окном падал снег, засыпая старые обиды и открывая дорогу новым начинаниям. Квартирный вопрос, испортивший когда-то не одно поколение, на этот раз, кажется, исправил всё к лучшему.