Найти в Дзене
По волнам жизни

Жан Фреско и «Проект Венера»: футурология на грани реальности и фантастики

Если бы инженер, дизайнер и футуролог Жан Фреско родился в XXI веке, он, возможно, стал бы звездой YouTube и героем научпоп-каналов. Но он родился в 1916-м — и опередил своё время примерно на столетие. Его идеи об обществе будущего до сих пор звучат как смесь научной фантастики, урбанистики и социального инжиниринга.

Разберёмся, что за проект он предложил и почему о нём до сих пор спорят.

Жан Фреско: человек, который видел будущее, пока остальные смотрели на прошлое

Фреско не был академиком, профессором или «классическим» учёным. Он — инженер-самоучка, который считал, что большинство мировых проблем можно решить не революциями, а… грамотным проектированием.

У него была одна ключевая мысль:

если общества проектируют так же тщательно, как самолёты или города, работать они будут лучше.

Просто и дерзко.

«Проект Венера»: социальный эксперимент размером с планету

«Проект Венера» — это не роман и не фильм, хотя по уровню футуризма мог бы стать сценарием для Netflix. Это целостная модель цивилизации, в которой:

  • деньги отменяются,
  • ресурсы распределяются по потребности,
  • производства автоматизированы,
  • города управляются наукой, а не политикой,
  • технологии используются для того, чтобы сделать жизнь людей проще, а не напряжённее.

Основа — ресурсно-ориентированная экономика.

Идея звучит так: если у планеты есть достаточные ресурсы, зачем человечеству деньги, бюрократия и социальные конфликты?

Почему Фреско считал деньги анахронизмом

Фреско наблюдал веками: денежная система работает по принципу искусственного дефицита.

Даже если ресурсов достаточно, дефицит создают намеренно — чтобы управлять рынком.

Его главный тезис:

«Мы живём в эпоху технического изобилия, но управляем миром так, будто вокруг пустыня».

Он утверждал, что современная экономика не решает проблемы — она заставляет нас постоянно их покупать.

Как выглядят города будущего по Фреско: почти как в фантастике, но с чертежами

Большинство футуристов ограничиваются красивыми словами.

Фреско делал чертежи, макеты и полноценные модели городов.

Что в них особенного:

  • круглая планировка, напоминающая гигантский микросхемный чип;
  • центр управления на основе ИИ и сетевых систем контроля;
  • роботизированные строительные комплексы;
  • транспорт без водителей, сочетающий скорость поезда и гибкость метро;
  • производство энергии из возобновляемых источников;
  • фермы и теплицы внутри городского кольца.

Все элементы связаны — как части экосистемы. Город живёт, перерабатывая собственные отходы и оптимизируя расход ресурсов.

Почему многие считают идеи Фреско утопией

Критики выделяют несколько «слабых мест»:

1. Человеческий фактор

Технологии — это ладно.

Но сможет ли человек жить без денег, в обществе полной автоматизации?

Скептики сомневаются.

2. Политика

Существующие системы не горят желанием уступать место новым.

И уж точно не хотят добровольно отменять деньги.

3. Масштаб

Создать город по проекту Фреско — сложно, дорого и требует консенсуса огромного количества стран.

Однако невозможно не признать: Фреско стал одним из самых влиятельных футуристов XX века, а его идеи обсуждают так, будто он только вчера рассказал о них в прямом эфире.

Почему о «Проекте Венера» снова вспоминают

Потому что проблемы, о которых Фреско говорил десятилетиями, сегодня стучатся в дверь с железным характером:

  • автоматизация рабочих мест обгоняет образование;
  • ресурсные конфликты растут;
  • климат нестабилен;
  • социальное неравенство усиливается.

В такой обстановке мысли о том, что «существующая модель общества устарела», звучат уже не как провокация, а как диагноз.

Так утопия или стартовый план на будущее?

Правда в том, что «Проект Венера» — это прежде всего точка вдохновения, а не инструкция по сборке нового мира.

Но именно такие идеи дают человечеству направление, заставляют искать решения, ставить неудобные вопросы и не зацикливаться на привычках.

Фреско оставил после себя не догму, а конструктор возможного будущего.

И вопрос теперь — не в том, был ли он прав.

А в том, что мы готовы сделать с этим знанием.