Я вернулась с работы уставшая, но довольная. Наша уютная трехкомнатная квартира, которую я купила еще за два года до знакомства со Стасом, встретила меня тишиной и запахом свежесваренного кофе. Он всегда знал, как меня порадовать. Стас сидел на кухне, листая что-то в телефоне, и улыбнулся мне своей самой обезоруживающей улыбкой. Той самой, от которой у меня когда-то подкашивались коленки.
— Привет, любимая, — он встал, обнял меня и поцеловал в макушку. — Как день прошел? Устала?
— Есть немного, — я сбросила туфли и с наслаждением прошлась босиком по теплому полу. — Проект сдали, теперь можно немного выдохнуть. А ты как?
— Да вот, созванивался с ребятами, есть одна интересная мысль для нового дела. Надо будет обсудить, — туманно ответил он.
«Новое дело», «интересная мысль», «перспективный проект»... Я слышала эти слова последние три года, с тех пор как его предыдущий бизнес прогорел. Я верила в него. Искренне верила, что мой муж — талантливый, умный, просто ему немного не везет. Поэтому все финансовые заботы о нашей семье лежали на мне, и я не жаловалась. Я любила его, а остальное казалось временными трудностями. Мы поужинали, обсудили какие-то мелочи, посмотрели фильм. Обычный семейный вечер. Ближе к десяти вечера ему позвонили. Я видела, как изменилось его лицо, когда он посмотрел на экран.
— Да, мам, — его голос сразу стал другим. Более напряженным, почти заискивающим.
Я сделала вид, что увлечена фильмом, но сама превратилась в слух. Разговор был коротким. Стас в основном слушал и поддакивал.
— Да, понял... Хорошо... Завтра? Прямо с утра? Ну, раз надо... Конечно, ждем.
Он положил трубку и тяжело вздохнул.
— Мама завтра приедет, — сказал он, глядя не на меня, а куда-то в стену. — У нее там какие-то дела в городе, говорит, остановится у нас на пару дней.
Внутри у меня все похолодело. Я не любила его мать, Тамару Петровну. Это была женщина из тех, что смотрят на тебя сверху вниз, даже если ты выше ростом. С первой нашей встречи она дала понять, что я — досадное недоразумение в жизни ее драгоценного сына. Она никогда не говорила ничего прямо, но ее намеки, ее снисходительные улыбки и ледяной взгляд были красноречивее любых слов. Каждый ее приезд превращал мой дом в поле битвы, где я была заведомо проигравшей стороной.
— Опять? — вырвалось у меня. Я тут же прикусила язык, но было поздно.
— Аня, что значит «опять»? — его голос стал жестким. — Это моя мать. Она хочет навестить своего сына. Мне ее на вокзале оставить, по-твоему?
— Нет, конечно, нет, Стас, я не это имела в виду, — я постаралась смягчить тон. — Просто... она всегда такая... напряженная. И вечно меня поучает, как будто я школьница. В моем же доме.
— В нашем доме, — поправил он, делая ударение на слове «нашем». — И она просто заботится. Не придумывай.
В нашем? Эту квартиру я выплачивала пять лет, работая на двух работах. Каждый гвоздь здесь, каждая розетка — это мой труд. А ты пришел на все готовое. Но я молчала. Молчала, потому что любила.
— Хорошо, — покорно сказала я. — Конечно, пусть приезжает. Я постелю ей в гостиной.
— Почему в гостиной? Постелишь нам в гостиной, а она пусть в нашей спальне поспит. У нее спина болит, ей нужна хорошая кровать.
Я опешила. Наша спальня. Наша кровать, наше личное пространство. Место, где мы были только вдвоем.
— Стас, но это же наша комната...
— Аня, это всего на пару ночей! — он начал раздражаться. — Тебе так сложно пойти навстречу моей матери? Она ведь не в коридоре просит ее положить! Все, вопрос закрыт.
Он отвернулся к экрану, давая понять, что разговор окончен. А я осталась сидеть, чувствуя, как внутри нарастает холодная, липкая обида. Это был не просто каприз. Это было что-то большее. Словно он в очередной раз показывал мне мое место. Место чего-то второстепенного, неважного. И в ту ночь, засыпая на диване в гостиной, я впервые подумала, что сказка, в которую я так хотела верить, на самом деле имеет очень мрачный сюжет. Я еще не знала, насколько.
На следующий день я взяла отгул. Нужно было подготовиться к приезду «дорогой» свекрови: убраться до зеркального блеска, чтобы не дать ей повода для критики, приготовить ее любимый мясной пирог. Я должна быть идеальной. Идеальной женой, идеальной хозяйкой. Может, тогда она наконец примет меня. Эта мысль была такой жалкой, но я цеплялась за нее, как за спасательный круг. Стас весь день слонялся по квартире, отдавал ценные указания и периодически названивал матери, уточняя, во сколько ее встречать. Тревога внутри меня нарастала с каждым часом. Я чувствовала себя так, словно готовлюсь к экзамену, который заведомо не смогу сдать.
Вспоминались мелочи, на которые я раньше старалась не обращать внимания. Вот мы в гостях у друзей, и я рассказываю какую-то смешную историю с работы. А Стас перебивает меня на полуслове: «Да ладно тебе, Ань, не утомляй людей своими скучными офисными байками». Все смеются, а мне хочется провалиться сквозь землю. Он просто пошутил.
Или когда я с гордостью сообщила, что мне повысили зарплату. Он обнял меня и сказал: «Молодец, котенок. Теперь сможем позволить себе тот новый гриль, который я хотел». Не «мы сможем», а именно «сможем позволить мне». Он же не это имел в виду. Просто оговорился.
Самый тревожный звоночек прозвенел около месяца назад. Моя лучшая подруга Лена, с которой мы были не разлей вода со школы, позвала меня на кофе. Она долго мялась, а потом, глядя мне прямо в глаза, сказала:
— Ань, ты только не обижайся, ладно? Я просто волнуюсь за тебя. Тебе не кажется, что Стас... ну... пользуется тобой? Ты пашешь как лошадь, оплачиваешь все счета, содержишь его, а он даже не пытается найти нормальную работу. Он вообще к тебе относится как-то... потребительски.
Я тогда страшно обиделась.
— Лена, ты не понимаешь! — почти кричала я. — У него сейчас сложный период! Он ищет себя! И он меня любит! Ты просто завидуешь нашему счастью!
Мы сильно поссорились. После этого почти не общались. А сейчас, натирая до блеска кухонный стол, я думала о ее словах. Может, она была права? Может, я просто слепая дурочка, которая отказывается видеть очевидное? Я тряхнула головой, отгоняя дурные мысли. Нет. Все хорошо. Просто я устала и накручиваю себя перед приездом его матери.
Тамара Петровна должна была приехать в три часа дня. Но в три ее не было. И в четыре тоже. Стас начал нервничать, постоянно смотрел на телефон.
— Где же она? — бормотал он себе под нос. — Обещала же...
Около шести вечера, когда я уже заканчивала накрывать на стол, раздался звонок в дверь. Но это была не она. На пороге стоял какой-то незнакомый мужчина в деловом костюме с папкой в руках.
— Добрый вечер. Я могу видеть Станислава Игоревича?
Стас вышел в коридор, и они о чем-то тихо и быстро переговорили. Я видела, как муж сунул мужчине какой-то конверт и поспешно закрыл дверь.
— Кто это был? — спросила я, когда он вернулся на кухню.
— Да так, по работе, — небрежно бросил он, избегая моего взгляда. — Курьер, документы привез.
— Какие документы? По новому делу?
— Аня, не лезь, пожалуйста. Это не женские дела, — отрезал он.
И снова это чувство унижения. «Не женские дела». В моем собственном доме, который содержится на мои, «женские» деньги. Я промолчала. Просто молча поставила на стол салатницу. Настроение было испорчено окончательно.
Свекровь приехала только в девятом часу вечера. Ввалилась в квартиру без стука, просто открыв дверь своим ключом. Откуда у нее ключ? Я точно помнила, что давала комплект только Стасу.
— Ну, здравствуйте! — прогремел ее голос по коридору. — Не ждали, небось? Сыночка, иди обниму!
Она прошла мимо меня, как мимо пустого места, даже не поздоровавшись, и сгребла Стаса в объятия. Затем она отстранилась и начала с хозяйским видом осматривать прихожую.
— Пыльно тут у вас, — вынесла она вердикт, проведя пальцем по зеркалу. — Плохо следишь за домом, деточка.
Я сжала кулаки. Я полдня драила эту квартиру.
— Здравствуйте, Тамара Петровна, — выдавила я из себя. — Проходите, ужин на столе.
— Ужин? — она скривила губы. — Надеюсь, что-нибудь съедобное, а не твоя эта заморская стряпня.
Весь ужин прошел в такой же атмосфере. Она рассказывала о своих болячках, о соседях, о том, как бездарно ее «сыночка» тратит свою жизнь рядом «непонятно с кем». Стас сидел, опустив глаза в тарелку, и не проронил ни слова в мою защиту. Я чувствовала себя экспонатом в кунсткамере, который рассматривают под лупой и брезгливо обсуждают. Когда ужин закончился, Тамара Петровна встала и заявила:
— Так, все, я устала с дороги. Пойду прилягу. Сынок, проводи меня в спальню.
Стас послушно поднялся.
— Мы вам постелили в гостиной, на диване, — тихо сказала я.
Свекровь резко развернулась ко мне. Ее глаза метали молнии.
— Что? В гостиной? Ты предлагаешь мне, женщине в возрасте с больной спиной, спать на диване, когда в доме есть прекрасная кровать? Сынок, ты это слышал?
Стас посмотрел на меня умоляюще, потом виновато. Он молчал. Он просто стоял и молчал.
— Тамара Петровна, мы решили, что вам будет...
— Я сама решу, где мне будет лучше! — перебила она. — Я буду спать в спальне. А вы уж как-нибудь разместитесь. Не развалитесь.
С этими словами она прошествовала по коридору и скрылась за дверью нашей спальни. Моей спальни. Я посмотрела на Стаса, ожидая поддержки, возмущения, чего угодно. Но он просто пожал плечами.
— Ань, ну что ты. Это же мама. Перетерпим пару ночей. Пойдем, поможешь мне диван разобрать.
И в этот момент что-то внутри меня сломалось. Хрустнуло, как тонкая льдинка под тяжелым сапогом. Это было уже не просто унижение. Это было предательство. Тихое, будничное, но от этого еще более страшное. Я поняла, что я в этом доме, в своем доме, абсолютно одна.
Я молча разобрала диван. Стас лег и почти сразу отвернулся к стене, сделав вид, что спит. А я сидела в темноте гостиной и смотрела в окно. Слезы душили меня, но я не плакала. Вместо этого в голове была звенящая, холодная пустота. Все кусочки мозаики, которые я так старательно игнорировала, вдруг сложились в одну уродливую картину. Слова Лены. «Не женские дела». Конверт, переданный странному человеку в костюме. Ключ у свекрови. Ее хозяйское поведение. И главное — папка с документами, которую я нашла пару недель назад, когда искала нашу страховку. Я тогда мельком заглянула в нее, увидела какие-то планы, копию свидетельства о собственности на мою квартиру и что-то похожее на доверенность. Я не стала вчитываться, решив, что это какие-то старые бумаги, и убрала папку на место. Какая же я была идиотка!
Я встала, на цыпочках прошла в кабинет и включила настольную лампу. Сердце колотилось так, что казалось, его слышно в соседней комнате. Я нашла ту самую папку. Теперь я читала каждое слово. Это была нотариально заверенная доверенность, выданная якобы от моего имени, которая давала Станиславу Игоревичу право совершать любые сделки с моей квартирой, включая ее продажу. Моя подпись стояла внизу. Идеально подделанная. Рядом лежал предварительный договор купли-продажи. Покупатель уже был найден. Сумма была смехотворной, почти вдвое ниже рыночной. Все должно было состояться через неделю. Человек в костюме, видимо, был юристом или риелтором, который привез финальные бумаги. А приезд матери... Он был нужен, чтобы выкинуть меня из квартиры сразу после сделки. Чтобы их было двое против меня одной. Чтобы они морально меня раздавили.
Воздух вышел из моих легких со свистом. Я чуть не рухнула на пол. Значит, все это время... все эти три года... он не просто жил за мой счет. Он готовился меня обокрасть. Лишить единственного, что у меня было — моего дома. А я, влюбленная дура, витала в облаках.
Я вернулась в гостиную и посмотрела на спящего Стаса. Его лицо во сне было спокойным, почти ангельским. И от этого становилось еще тошнотворнее. Ненависть затопила меня с головой. Но это была холодная, расчетливая ненависть. Я знала, что делать. Я не буду кричать, не буду устраивать скандал. Я сыграю по их правилам, но только моя игра будет на шаг впереди. Я тихо оделась, взяла телефон, ключи от машины и вышла из квартиры. Ночь была моим союзником.
Утром я была вымотана, но полна решимости. Я вернулась домой около семи, когда они оба еще спали. Войдя в квартиру, я прошла в спальню. Да, именно в свою спальню. Я распахнула шторы и громко сказала:
— Доброе утро! Пора вставать!
Тамара Петровна подскочила на кровати, спросонья хлопая глазами. Стас выбежал из гостиной.
— Аня? Ты где была? — его голос был встревоженным.
Я проигнорировала его. Я смотрела на свекровь, которая, придя в себя, наливалась праведным гневом. Она сбросила одеяло и встала с кровати.
— Ты что себе позволяешь?! Врываешься сюда... — начала она, но я ее перебила.
— Это моя спальня. В моей квартире. И я прошу вас ее освободить.
И тут случилось то, что стало последней каплей, той самой точкой невозврата. Тамара Петровна побагровела и закричала на всю квартиру голосом, от которого могли бы зазвенеть стекла:
— Почему эта фифа разлеглась в моей спальне?!
В моей... спальне? повторилось у меня в голове. Она сказала это так уверенно, так властно, будто эта квартира уже принадлежала ей. Она смотрела на меня как на таракана, которого нужно раздавить. Я увидела, как в глазах Стаса мелькнула паника, но он тут же ее подавил. Он посмотрел на свою мать, потом на меня. И сделал свой выбор.
Без единого слова он подошел ко мне, схватил за плечи и с силой отшвырнул в сторону. Я не удержалась на ногах и рухнула на пол. Я несильно ударилась, но боль от удара была ничем по сравнению с болью от его поступка. Он. Выкинул. Меня. На пол. В моем доме. На глазах у своей матери. Тамара Петровна победоносно ухмыльнулась. А он просто стоял и смотрел на меня сверху вниз. Холодно. Чужими глазами. И в этот момент я поняла, что все сделала правильно. Мой план был не местью. Он был спасением.
Я медленно поднялась с пола. Внутри не было ни слез, ни истерики. Только ледяное спокойствие. Я посмотрела на них — на самодовольную, торжествующую свекровь и на своего мужа, который только что окончательно стер все хорошее, что между нами было.
— Хорошо, — сказала я тихо. — Я всё поняла.
Я развернулась и вышла из спальни. Зашла в гостевую комнату и закрыла дверь на замок. Я слышала, как они о чем-то перешептываются в коридоре, потом смеются. Наверное, решили, что я сломлена и побеждена. Пусть думают.
Я села на кровать и просто ждала. Час тянулся как вечность. За дверью было тихо. Наверное, они легли досыпать, уверенные в своей полной победе. А я смотрела на восходящее солнце и чувствовала, как с каждой минутой становлюсь сильнее. Вся моя любовь, вся моя наивность и доверчивость выгорели дотла в тот момент, когда мое тело ударилось о пол. Остался только холодный, трезвый расчет.
И вот, наконец, я услышала то, чего ждала. Это был не крик, это был вопль. Пронзительный, полный ужаса и недоумения вопль Тамары Петровны.
— Сынок! СЫНОК! Иди сюда скорее!
Я услышала, как Стас что-то сонно бормочет, как скрипит диван. Потом его быстрые шаги по коридору.
— Мама, что случилось? Ты чего кричишь?
— Посмотри! Посмотри на окна!
Я медленно открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Они стояли посреди гостиной, глядя на широкое панорамное окно. На всех окнах в квартире. В спальне, в гостиной, на кухне. На всех стояли новенькие, блестящие на утреннем солнце, металлические решетки. Массивные, прочные, установленные прямо в стену.
— Что это такое? — прохрипел Стас, поворачиваясь ко мне. Его лицо было белым как полотно. — Аня, что это?
— Безопасность, — спокойно ответила я. — Решила укрепить свою собственность.
— Какую собственность? Ты с ума сошла?! — взвилась Тамара Петровна. — Мы как в тюрьме! Сынок, почему на всех окнах решетки?!
Стас бросился к входной двери, дернул ручку. Дверь не поддалась. Он дернул еще раз, сильнее. Бесполезно. Снаружи был установлен дополнительный замок, который открывался только специальным ключом. Которого у них не было.
— Что ты наделала?! — заорал он на меня, его лицо исказилось от ярости и страха.
И в этот момент внизу, под окнами, раздался гудок автомобиля. А потом по внутренней связи, которую тоже установили этой ночью, раздался спокойный мужской голос.
— Анна Викторовна, все в порядке?
Я подошла к переговорному устройству.
— Да, Дмитрий, все в порядке. Можете передать моим... гостям, что им нужно поторопиться.
Стас и его мать бросились к окну. Внизу стояла грузовая «Газель» и двое крепких мужчин в спецодежде. А рядом с ними — тот самый мужчина в деловом костюме, который вчера приносил Стасу документы. Мой адвокат.
— Что… что происходит? — прошептала Тамара Петровна.
— А то, что ваша афера провалилась, — ответила я, глядя ей прямо в глаза. — Я знаю про поддельную доверенность. Про ваш план продать мою квартиру и выкинуть меня на улицу. Думали, я ничего не замечу?
Стас смотрел на меня, и в его глазах был уже не гнев, а животный ужас.
— Анечка... милая... это недоразумение... Я все объясню...
— Не трудись, — я оборвала его. — Вчера ночью, пока вы спали, я аннулировала вашу липовую доверенность. А заодно написала заявление о мошенничестве. Охранник внизу, который теперь дежурит круглосуточно, — бывший сотрудник органов. Он был очень заинтересован вашей историей. Он сказал...
Я сделала паузу, наслаждаясь их застывшими от ужаса лицами.
— Он сказал, что у вас есть ровно один час, чтобы собрать свои личные вещи и убраться из моей квартиры. Иначе он будет вынужден вызвать наряд. И тогда ваш разговор продолжится уже в другом месте.
Началась суматоха. Тамара Петровна металась по квартире, хватая то вазу, то подушку, крича, что я неблагодарная тварь, что она на меня в суд подаст. Стас пытался со мной говорить. Он плакал. Настоящими слезами. Хватал меня за руки, клялся в любви, говорил, что это все его мать подстроила, что он был не в себе. Но я смотрела на него и видела перед собой только чужого, лживого человека. Я молчала. Мое молчание было страшнее любой ругани.
— Анечка, ну прости меня! Давай начнем все сначала! Я все исправлю!
— Собирай вещи, Стас, — сказала я безразлично. — У тебя осталось сорок минут.
Они бегали по квартире, спешно кидая в сумки свои пожитки. Смешно, но почти все их вещи были куплены на мои деньги. Одежда, гаджеты, даже чемоданы. Тамара Петровна пыталась прихватить с собой мой фен и кофеварку, но я молча забирала их у нее из рук и ставила на место.
Ровно через час в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стоял охранник Дмитрий, внушительный мужчина лет пятидесяти.
— Время вышло, Анна Викторовна. Гости собрались?
— Да, Дмитрий. Проводите их, пожалуйста. И проследите, чтобы они не вернулись.
Дмитрий кивнул и шагнул в квартиру.
— Прошу на выход, — его голос был тихим, но не предвещал ничего хорошего.
Стас сделал последнюю попытку. Он упал передо мной на колени.
— Аня, не выгоняй меня! Я люблю тебя! Куда я пойду?!
— Туда, куда собирался отправить меня, — ответила я, перешагивая через него. — К маме.
Их вывели. Тамара Петровна на прощанье что-то прошипела мне в спину, полное проклятий. Стас просто смотрел на меня затравленным взглядом. Потом дверь за ними закрылась. Я повернула ключ в новом замке. Щелчок прозвучал в оглушительной тишине как выстрел.
Я осталась одна в своей квартире. Я медленно обошла все комнаты. Решетки на окнах больше не казались тюремными. Они были похожи на броню, которая защитила меня. Я подошла к окну. Внизу стояла грузовая машина, в которую двое рабочих загружали какие-то коробки. Рядом, под деревом, стояли они — мой бывший муж и его мать. Они растерянно оглядывались по сторонам, будто не понимая, что им теперь делать. А я смотрела на них сверху вниз, из своего дома, и впервые за долгое время чувствовала не боль или унижение, а покой. Я глубоко вздохнула. Воздух был чистым. Впереди была новая жизнь. Моя жизнь.