Вскоре после полуночи, когда все приготовления были завершены, а люди моего маленького отряда подкрепили силы, выпив по чашке доброго армейского кофе, нам осталось лишь попрощаться с теми, кого мы оставляли здесь, и мы были окончательно готовы к галопу при свете луны.
Мы почти не разговаривали, пока быстро пересекали равнину в направлении. в котором ушла команда. Иногда, проносясь поперек очередной впадины, мы неожиданнно натыкались на стадо антилоп или несколько разбредшихся бизонов, тревожа их прямо в местах ночного отдыха и заставляя гадать, что это за чудаки, нарушающие покой и безмятежность ночи таким непривычным образом. Мы гнали вперёд, и наши добрые кони вдыхали предутренний воздух и рвались вперёд так охотно, как будто тоже знали, что их компаньоны ждут их там, куда мы направлялись.
Свет нового дня еще не подавал никаких признаков своего зарождения, когда, после скачки длиной почти в двадцать миль, мы спускались в долину, в которой, как мы знали, должна была стоять лагерем моя команда. Луна исчезла под горизонтом, оставив нас продолжать свой путь при помощи того количества света, который нам предоставляли звезды, мерцавшие на ясном небе. Наши лошади подавали безошибочные сигналы о том, что лагерь уже близко. И, словно чтобы окончательно развеять наши сомнения, чистые звонкие звуки горна, проигрывающего команду "Подъём!", поприветствовали наш слух, после чего, сориентировавшись по этому звуку, мы скоро уже въезжали в лагерь.
Кавалерийский лагерь сразу после побудки всегда представляет собой оживленное и увлекательное зрелище. После того, как переклички завершены и рапорты об отсутствующих поданы в штаб, весь личный состав рот, за исключением поваров, приступает к уходу за лошадьми. Последних кормят, и, пока они едят, солдаты, под присмотром офицеров, тщательно их чистят. На это важное дело отводится около часа. Тем временем, ротные повара, которых обычно по десять на каждую роту, а также офицерская прислуга, торопливо готовят завтрак, чтобы через несколько минут, после того, как кормление лошадей и уход за ними завершен, завтрак можно было подавать, и, так как это всегда самый простой завтрак, то и времени на то, чтобы с ним расправиться, много не надо. Сразу после завтрака звучит первый, "Общий" (англ. "General", генеральный) сигнал горна, предупреждающий о скором выступлении, и это сигнал, по которому палатки начинают сворачивать и паковать все до состояния готовности к выступлению. Через несколько минут горнист у штаб-квартиры проигрывает сигнал "Выводить и седлать!" (англ. "Boots and saddles", фр. "Boute-selle"), сразу после которого седлают верховых лошадей и приводят упряжки обозных фургонов в состояние готовности трогаться. Через пять минут звучит сигнал "К лошадям!" (англ. "To horse"), и люди каждой роты выводят своих лошадей в строй, где каждый кавалерист стоит у головы своей лошади. При словах "Приготовиться к посадке" (англ. "Prepare to mount") от командующего офицера, каждый боец ставит левую ногу в стремя, и по команде "В седло!" ("По коням!", и тп, "англ. "Mount") опирается на стремя ногой и садится в седло. Вся команда должна при этом представлять собой зрелище огромной машины, приводимой в движение единой силой. И горе тому несчастному, кто по небрежности или невнимательности не сумеет сесть в седло одновременно со своими соратниками. Если его за такое оскорбление воинских правил не лишат права пользоваться лошадью на ближайшие полдня марша, то значит он легко отделался.
Как только вся команда оказывается в седле, проигрывается сигнал "К Выступлению" (англ. "Advance"), и кавалерия, обычно в четырехрядной колонне (англ. "column of fours"), выступает. Рота, ведущая марш в течение дня, на следующий день идет в арьергарде. Эта последовательная смена позволяет поддерживать регулярность чередования рот, возглавляющих марш. Наш средний дневной марш, если мы не заняты непосредственно преследованием противника, составлял около двадцати пяти миль. По достижении места, где вечером ставился лагерь, за лошадьми осуществлялся такой же уход, как и с утра, после чего им предоставлялась возможность попастись до наступления темноты. Расставлялись пикеты (прим. перев.: пике́ты, линии пике́тов, - временная коновязь из прочной веревки натянутой между деревьями или кольями) и принимались все положенные меры предосторожности против внезапного нападения.
Марш второго дня привел нас к реке Се́йлайн (Солёная, англ. Saline, см. карту здесь и в предыдущем выпуске), где мы разбили на ночь лагерь. Из этого нашего лагеря, на холме, удаленном от нас на пару миль, был виден какой-то довольно высокий помост, или платформа, чем-то напоминавший наши военные сигнальные станции. Любопытствуя насчет его назначения, я решил туда съездить. Взяв с собой Комстока и несколько солдат, я скоро добрался до него, и выяснилось, что объект моего любопытства и удивления был индейской могилой. Тело, вместо того, чтоы быть преданным матери-земле, было положено на платформу. Последняя была сооружена из молодых деревьев, и составляла около двадцати футов (прим. перев.: между шестью и семью метрами) в высоту. От Комстока я узнал, что у некоторых племен это обычный способ избавления от тела после смерти. Среди Индейцев господствует поверье, что закончив дела в этом мире, душа покойного переносится в "земли счастливой охоты" (англ. "the happy hunting-ground"), где никто не помешает ей наслаждаться охотничьими азартом и удачей, которые покойный так любил, пока пребывал в земной жизни. По этой причине считалось, что после смерти усопший должен быть обеспечен охотничьим снаряжением и украшениями, которыми при жизни непременно пользовался. В соответствии с этими верованиями, подготавливался полный комплект индейского снаряжения, положенного усопшему согласно его положению и значимости, и клался вместе с телом в месте его последнего упокоения.
Тело, обнаруженное в данном случае, вероятно, было телом сына кого-то из авторитетных вождей. Оно принадлежало человеку, явно еще не успевшему повзрослеть, но при этом его снабдили всеми видами оружия и украшений, которыми обычно обладает воин. Там были лук и колчан, полный стрел со стальными наконечниками, томагавк и "скальпировальный" нож, а также трубка из красной глины, с небольшой сумкой, полной табака. И для того, чтобы дух усопшего после прибытия в земли счастливой охоты не зависел от друзей, он был снабжен провиантом, в который входили свертки с кофе, сахаром и хлебом. Его также снабдили оружием современного типа, а именно револьвером и винтовкой с запасом пороха и пуль к каждому из них, а также седлом, уздечкой и лассо для его пони. Вдобавок ко всему этому прилагался набор одеяний, включая каждый известный предмет индейского туалета, а также набор разноцветных красок, используемых индейцами для украшения своей персоны на войне. Завершал этот список нарядов и украшений красивый вымпел для крепления скальпов, изготовленный из оленьей кожи (англ. a handsome buckskin sсalping-pocket) и богато украшенный бисером. Вероятно из-за опасения, что скальп белой женщины нельзя добыть там, куда направлялся усопший, и, несомненно, желая представить его как воина, который при жизни был не лишен некоторой известности, снаряжавшие его в последний путь посчитали необходимым добавить ко всему остальному скальп белой женщины, в качестве рекомендательного письма к воинам и вождям, отправившимся в земли счастливой охоты раньше него. И так как Индеец Равнин чувствует себя самим собой только когда он верхом на лошади, нужно было позаботиться и о том, чтобы ему было на ком ездить на Индейских небесах. С этой целью, как и полагалось согласно обычаю, под платформу, где покоилось тело воина, был заведен и там задушен его любимый боевой пони.
Наши скауты не обнаруживали никаких признаков недавнего присутствия Индейцев, пока не приблизились к реке Репа́бликан (англ. Republican river, "Республиканская", названная так по факту расположения там селений киткэха́ки-пауни), где нашелся след небольшого военного отряда, не так давно проехавшего вниз по течению одного из ее притоков. Мы прошли по нему достаточно далеко, чтобы убедиться в бесплодности преследования и оставили эту попытку. Но сразу после того, как мы пересекли Репа́бликан, в поле нашего зрения внезапно оказалась примерно сотня конных воинов, которые, не дожидаясь попытки вступить с ними в переговоры, унеслись в противоположном направлении так быстро, как только их лошади могли их нести. Один эскадрон (прим. перев.: squadron, две-четыре роты (200-400 человек) по тем временам), был послан преследовать их, но не смог догнать. По следам мы выяснили, что Индейцы ехали верхом на лошадях, угнанных со станции дилижансов. Это были лошади превосходного качества, купленные компанией по цене, примерно вдвое превосходившей ту, которую за лошадь было готово платить Правительство. И это был единственный момент, когда мы встретили Индейцев до того, как добрались до реки Платт.
Один из наших лагерей был разбит на берегах небольшой реки, которая называлась Бобровым Ручьем (англ. Beaver Creek). Комсток рассказал нам, что здесь можно было настрелять немного бобров, так как они во множестве водились по всему течению реки,которая была обязана этому факту своим названием. Лагерем здесь мы встали часа в три после полудня. Многочисленные пни, поваленные деревья и бобровые дамбы подтверждали точность информации Комстока. По его совету мы подождали до заката, прежде чем занять засидки на берегу, недалеко от места нашего лагеря, так как именно в это время бобры появлялись и выходили на берег. Под руководством Комстока небольшая группа проследовала к намеченному месту, где была распределена им поодиночке в засидки вдоль реки и принялась тихо дожидаться появления бобров. То ли шум из лагеря ниже по течению, то ли шаги самих наших охотничьих партий из солдат напугали их, не знаю. Я с винтовкой в руках сидел в своей засидке, готовый выстрелить в первого же бобра, который решится пожертвовать собой, пока солнце окончательно не исчезло и тьма не начала накрывать своей тяжелой мантией.окрестности места где я находился. Ни одно живое существо до этого момента не потревожило мои раздумья. Моя засидка находилась непосредственно у воды, прямо на тропинке, явно проделанной какими-то дикими животными. Берег нависал надо мной на высоте футов в двадцать. И я как раз собирался покинуть засидку, оставив все надежды на повод для выстрела, когда вдруг услышал шорох длинной сухой травы в нескольких ярдах ниже по течению. Взведя курок винтовки, я застыл, готовый отправить то, чем она была заряжена, прямиком в приближавшееся животное, которое, как я полагал, будет выглядеть именно как бобр, когда покажется из высокотравья. Но оно не вылезало на тропу, на которой я располагался, пока не оказалось в нескольких шагах от меня, а когда показалось, я, к своему удивлению, увидел вместо бобра огромную рысь. Трудно сказать, кто из нас двоих был больше удивлен внезапной встречей. Недолго думая, я быстро прицелился и выстрелил. В следующий миг я услышал всплеск, который осободил меня от вопроса, за кем из нас осталось право ходить по этой прибрежной тропе, которая была слишком узкой, чтобы мы могли разойтись мирно. Рысь я то ли ранил то ли убил, и ее тушу унесло в темноте вниз по потоку, так как собаки, которые вскоре прибежали из лагеря на мой выстрел, не нашли ее следов ни на одном из берегов.
Дальше ничто не нарушало монотонности нашего марша, пока мы не добрались до Форта МакФё́рсон, на реке Платт. Местность по которой мы шли, бвыла довольно разнообразной по своему характеру, и чем ближе мы подходили к Платт, тем изрезанней и обрывистей она становилась. И лишь благодаря тому, что мы могли полагаться на Комстока и превосходное знание им этих мест, нам удалось без труда найти выходы из всех этих глубоких каньонов и грубых расселин, оказавшихся на нашем пути.
В Форте МакФё́рсон мы заново наполнили наши повозки провиантом и фуражом. В то же время, в соответствии с данными мне инструкциями, я рапортовал телеграфом о своем прибытии Генералу Шерману, который тогда находился дальше на запад на линии дороги Юнион Пасифик ("англ. the Union Pacific road"). Он не стал вносить в мои инструкции существенных корректив, просто приказав мне оставаться возле Форта МакФё́рсон до его прибытия, которое ожидалось в течение ближайших нескольких дней.
Передвинув свою команду миль на двенадцать выше форта, я договорился о проведении совета с Убийцей Пауни (англ. Pawnee Killer) и некоторыми другими вождями Сиу, которые прибыли на Платт примерно в то же время, что и моя команда. Моей задачей было, по возможности, убедить Убийцу Пауни и его общину, как и других Индейцев, которые воможно захотят к нему присоединиться, переместить свои палатки в район форта, и оставаться в мире с белыми. Убийца Пауни и его вожди встретились со мной на совете, и мы обсудили этот вопрос, но не приняли никаких конкретных решений. Несмотря на то, что они категорически настаивали на том, что поддерживали с нами мирные отношения, их последующее поведение только подтвердило подозрения, что они договорились с нами о проведении этого совета не для того, чтобы упрочить договоренность о мире с нами, а чтобы шпионить и, по возможности, выведать наши планы насчет дальнейших действий и маневров. На этот счет их ждало разочарование,. Их многочисленные расспросы о том, куда мы собирались двинуться по возобновлении марша, не принесли им успеха. Хотя, не желая упускать никакие возможности поощрить дружеское отношение с их стороны, я, в качестве знака уважения, преподнес им в дар кофе, сахар и некоторые другие товары, приятные вкусу Индейца. Они уехали только после того, как уделили должное усердие самым решительным изъявлениям желания жить в мире с их "белыми братьями", и пообещали собрать свои семьи и привести их под защиту форта и, тем самым, избежать впутывания их в бедствия Индейской войны, которая теперь грозила полыхнуть по всем Равнинам. Но Убийца Пауни и его вожди даже не попытались сдержать свои обещания.
Генерал Шерман прибыл в мой лагерь на следующий день. Он не верил в праведность Убийцы Пауни и его общины, и хотел сразу же отрядить войска в погоню, с приказом привести вождей назад и удержать нескольких наиболее видных в качестве заложников, чтобы гарантировать исполнение соглашения. Но это посчитали неприемлемым. Далее было решено, что будет лучше всего, если я перемещу мою команду в юго-западном направлении, на развилки реки Репабликан, в места, где обычно скапливались Индейцы, и там попытаюсь найти селение Убийцы Пауни и убедить его, при необходимости, переместиться ближе к форту, чтобы мы могли отличать тех, кто оставался дружественными от тех, кто таковыми не был. К тому же, мы узнали, что Шайены и Сиу, которых мы преследовали от реки Арканзас через район реки Смоуки Хилл (Дымящихся Холмов), не пересекали реку Платт в северном направлении, и, как мы верно предполагали, также должны были находиться где-то на развилках Репабликан. Я мог добраться до нужного места за три дня марща от реки Платт, на берегах которой мы тогда стояли лагерем. В связи с грубо изломанным характером скал, которые ограничивали долину Платт южной стороны, было решено отвести людей миль на пятнадцать от форта и пройти на юг через разрыв между скалами, известный как Каньон Джека Морроу (англ. Jack Morrow's cañon). Генерал Шерман сопровождал нас до этого пункта, где, поручив нашим заботам проблемы с Шайенами и Сиу в свойственной ему экспрессивной манере, попрощался с нами и пересек реку в северном направлении, направляясь к расположенной на том берегу железнодорожной станции.
До этого момента нам не довелось по настоящему отведать Индейской войны. Но предстояло испытать ее вскоре, вместе со всем сопутствующим ей ужасающим варварством...
Продолжение следует, указания на косяки перевода приветствуются, и мы дочитали стр. 54-ю. С 55-й начинается глава VII.
Before leaving the Platte I employed two additional interpreters who were familiar with the Sioux language. Both were white men, but, following the example of many frontiersmen, they had taken unto themselves Indian wives, and each had become the head of a considerable family of half-breeds ...