История «Доктора Живаго» — почти голливудский триллер, только с более внушительным бюджетом и списком действующих лиц. Пока читатель сочувствовал герою, попавшему в лихолетье революции, американская разведка вложила немало сил и средств для распространения опальной книги, в результате чего она получила Нобелевскую премию и... конечно, стала поперек горла советской власти. В ЦРУ не дураки сидят и все рассчитали верно. Советская система сразу выдала предсказуемую реакцию: «Антисоветчина! Выгнать! Лишить гражданства!». И эта травля стала едва ли не самым антисоветским элементом книги. Перед нами история о том, как роман о любви, совести и человеческой свободе внезапно превратился в ядерную боеголовку культурного фронта. Кто-то пишет книги, кто-то читает книги, а кто-то использует книги, чтобы одержать победу в холодной войне. Впрочем, если верить рассекреченным документам, ЦРУ в этой истории выглядело куда более вдумчивым читателем, чем редакторы «Нового мира».
О чём роман?
«Доктор Живаго» — это не очередная история о правильных и идейно устойчивых героях, которые бодро шагают к победе коммунизма. Пастернак вообще позволил себе неприличное: он написал роман о человеке. Живаго — врач, поэт, наблюдатель, который пытается остаться собой в мире, где каждый должен выбрать «правильную» сторону. Его путь — это попытка сохранить душу, даже когда она становится помехой для жизни.
Второй стержень романа — любовная линия, такая же живая и противоречивая, как сама эпоха. Многие критики говорят о том, что Пастернак воплотил в книге свою жизнь, но такой, какой хотел бы ее видеть. Лара — Россия, раненая, прекрасная, ускользающая. Их отношения — метафора страны, в которой невозможно ни жить спокойно, ни любить без оглядки. Никаких идеологических манифестов — только честный взгляд на жизнь. И именно за это роман стал для чиновников таким раздражителем, будто Пастернак испортил им праздничную сводку о достижениях социализма.
Почему роман запретили и начали травить автора?
1. Он не вписался в соцреалистический дресс-код
В 1950-е советская литература должна была выполнять функции министерства пропаганды: рассказывать, как всё хорошо, как правильно страдать ради партии и как человечеству помогло появление очередной сталеплавильной бригады. А тут появляется интеллигент Живаго — не фанат лозунгов, не герой труда, а думающий человек. Он не желает «осознать правильность исторического процесса». Он сомневается. Он ищет истину. Это в СССР считалось почти оскорблением официальной идеологии, которая уже все нашла.
2. Пастернак дерзнул иметь собственное мнение
Чиновники и писатели-ревнители быстро решили: роман написан «не так». Революция — слишком жестокая, новая власть — слишком неоднозначная, герой — слишком нерешительный, лирика — слишком человеческая. То есть роман был настолько непохож на обязательный соцреалистический шаблон, что его можно было смело объявлять «клеветой».
3. Самиздат? Италия? Запад? Всё — преступление
Когда роман вышел в Италии — благодаря Серджо Д’Анджело и издателю Фельтринелли — это уже стало личным оскорблением для советских чиновников: как смел писатель вынести рукопись за пределы идеологического аквариума? Сам факт зарубежной публикации превратился в «предательство», даже если половина критиков в СССР роман в глаза не видела.
4. Нобелевская премия стала последней каплей
Когда Пастернаку присудили Нобелевскую премию «за продолжение традиций русского эпического романа», власть взорвалась. Да, премии за хорошие произведения дают, но как-то не тем, кого у нас называют «космополитами», «эстетами» и «литературными Власовыми». Началась травля: от газет до заводских собраний. Пастернак стал символом предательства, хотя его единственное преступление заключалось в том, что он написал книгу, а не донос.
Как реагировал Запад: с интересом, восторгом и… брошюрами ЦРУ
Первые читатели в Европе увидели в романе не «клевету», а глубокое произведение, которое помогает понять Россию и душу её людей. Западные писатели восхищались романом, что автоматически превращало их в подозрительных субъектов в глазах советской бюрократии.
Когда в руки американской разведки попал оригинальный текст, там быстро поняли: такой роман — идеальный подарок для антисоветской пропаганды. В меморандуме 1957 года роман назвали «величайшим произведением советского блока». Цель? Простая: показать, что в СССР существует литература, которую власть боится больше, чем диверсантов.
ЦРУ организовало печать русского текста в Гааге — «в издательстве без политической окраски». 1000 экземпляров. 200 сразу ушли в штаб-квартиру. 365 — на Брюссельскую выставку, где книги незаметно передавали советским туристам… через павильон Ватикана. Прекрасный жест: книга не должна была ассоциироваться с американскими (читайте: вражескими) структурами. Ватикан же выступал нейтральной политической силой. Вся эта информация, кстати, не с канала Рен-ТВ, ее опубликовали на сайте ЦРУ в 2015 году в составе рассекреченного архива.
В 1959 году ЦРУ напечатало миниатюрное карманное издание — его легко прятать, трудно конфисковать. На Всемирном фестивале молодёжи в Вене тысячи экземпляров разошлись среди советской молодёжи. Для КГБ это выглядело как культурная диверсия, и — увы — они не так уж и ошибались.
Живаго: жертва или орудие холодной войны?
Пастернак писал о душе, но оказался на поле боя за власть. Писатель создавал роман о человеческой трагедии и поиске смысла. Он не хотел становиться инструментом политической борьбы. Но как только власть запретила роман, она сама сделала его символом сопротивления. Пастернак, который об интригах ЦРУ не знал ни сном, ни духом, оказался в мясорубке за просто так. Лично он ничего не публиковал, не распространял и вообще не думал, что текст обретет такую скандальную славу. Но поплатился за это сполна: его любимую женщину посадили в тюрьму и шантажом вынудили писателя пойти все все уступки. Уже не ЦРУ, а КГБ вел грязную игру, угрожая ни в чем не повинному человеку и мучая его в тюрьме. Уже не ЦРУ, а советская власть сделала все возможное, чтобы реально себя очернить: не в романе, а в жизни.
Тем не менее Западу роман подарил инструмент, позволяющий показать СССР как государство, в котором боятся мыслей. СССР же собственными руками доказал это, создав травлю, сравнимую с публичным судилищем. Получилась идеальная пропагандистская петля: чем сильнее СССР давил, тем громче звучало имя Пастернака.
Запад увидел в «Живаго» силу искусства. СССР увидел угрозу политическому строю. А на деле роман стал тем, чем его сделали: для одних — шедевром, для других — оружием, для власти — кошмаром, который читают даже в метро.
Пастернак стал жертвой — и не только холодной войны, но и собственной эпохи, где честный взгляд на жизнь считался преступлением. Но именно эта честность сделала роман живым, а его автора — одним из самых значимых свидетелей ХХ века.
А каково ваше мнение о романе? Делитесь им в комментариях и, конечно, подписывайтесь, чтобы и дальше узнавать больше интересных историй об интересных историях)