Здесь важно понимать разницу между последующими мемуарными воспоминаниями и актуальными расчетами в разгар событий.
Иными словами, после 1920 года белые в эмиграции писали о том, что красных было слишком много, что у них был в руках центр страны, что Антанта помогала слабо, а руководители антибольшевистских формирований — оказались не на высоте.
Но что белые писали в разгар Гражданской войны? Опасались ли тогда, что большевики воспользуются своими сильными сторонами и «напрягут» центр страны?
В общем и целом — нет, не опасались. Даже в период краха нередкими были заявления (от военачальников!) в стиле — «ну, не везет, начнем новый Ледяной поход на следующий год».
То бишь эволюция противника учитывалась слабо, а пропаганда основывалась на центральном тезисе — большевики не смогут создать ничего путного и развалятся после первых неудач. Они ж революционная стихия, международные авантюристы, на созидание не способны и т.д.
Известный специалист по истории журналистики Л. А. Молчанов (от нас увы ушедший) в свое время сделал вывод: именно расчет на неизбежный скорый крах большевиков являлся главным козырем белой пропаганды.
Ключевая установка белой агитации — доказать, что советский строй держится на тонком волоске, что скоро оборвется. Газеты повторяли как заклинание: «успех большевизма временный и очень, очень эфемерный».
Удивительно, но одним из аргументов при таком подходе стали... речи В. И. Ленина.
Тезисы Ильича белые газеты порой разбирали под микроскопом, выискивая намеки на отчаяние.
В 1919 году екатеринбургские «Отечественные ведомости» уверяли: в выступлениях вождя сквозит «настроение безнадёжности и неизбежности краха большевизма» — хотя в реальных текстах этих интонаций не было.
Там скорее речь шла просто о тяжелом положении и текущих задачах. Дело в том, что у белых вождей подобных аналитических выступлений практически и не имелось.
Чтобы обесценить победу Октября (а заодно и Февраля, от которого недавние его участники начали открещиваться), её объясняли внешним вмешательством. Схема была проста:
— германские спецслужбы подкупили «русских интеллигентов»;
— те «коварно обманули» низы общества;
— состоялась революция — не как воля народа, а как операция иноземных сил.
При таком забавном нарративе (который, впрочем, и поныне транслируется отдельными гражданами) сами белые постоянно надеялись на более активное вмешательство иноземных сил.
«Псковская газета «Новая Россия: освобождаемая» уверяла читателей, что после заключения договора (Парижского) из «демобилизуемых французских, английских, американских и даже германских армий хлынут к нам волной, если только мы пожелаем, десятки тысяч добровольцев, офицеров и солдат, вооруженных последним словом техники...» (с) Л. А. Молчанов. Газетная пресса России в годы революции и Гражданской войны.
Проводились и исторические параллели: мол, большевики будут быстро разбиты и отброшены на обочину истории, как якобинцы 1790-х или коммунары 1871-го года.
Тем более, что «у нас есть свой Наполеон-Вашингтон в одном флаконе — великий адмирал Верховный правитель А. В. Колчак».
Каждое продвижение белых армий подавалось как предвестник краха режима. Даже отступления преподносили как хитрый маневр: «Колчак отступает, не теряя живой силы своей армии…» (газета «Отечество», Архангельск). Конечно, живая сила просто переходила в лагеря противников (РККА, партизан, эсеров).
В эти нарративы белый городской обыватель реально мог какое-то время верить (в деревни белая пропаганда, как правило, не попадала, да и на фронт — не всегда).
Тем сильнее был шок, когда выяснилось реальное положение дел.
В итоге отступления белых сил, что колчаковцев, что деникинцев, носили неуправляемый характер а-ля «спасайся кто может». Да и переход на сторону красных / зеленых в такой обстановке легко объясним.
В оправдание белых газетчиков, формировавших подобные нарративы, можно сказать, что крах революционных режимов в общем-то действительно распространен.
Не обязательно вспоминать французских революционеров, достаточно глянуть на судьбу красных Баварии, Венгрии, Финляндии, Испании и т.д.
Про последнюю читал довольно много, там действительно против франкистов сражалась крайне шаткая коалиция «с бору по сосенке», местные белые выступали монолитней (относительно республиканцев), да ещё при активной поддержке Германии, Италии, Португалии.
Но «в поле две воли»: белые в России выступили довольно слабо, не смогли повести за собой широкие слои населения.
Красные же оказались организованней многих своих «революционных коллег». Могло ли выйти иначе?
Вполне, большевистская партия была на грани раскола неоднократно, а ссора с прочими «крайне левыми попутчиками» обернулась тяжелым кризисом и на фронтах Гражданской в том числе.
Испанские революционеры гипотетически могли бы «справиться» с большей частью страны, каковую они удерживали в 1936 — 1937 гг.
Но не нашлось лидеров и политической силы, которая подмяла бы всех прочих и наладила строительство регулярной армии и полноценного государства.
Испанцы остались романтиками и любителями вольницы, что во многом решило исход конфликта. Большевики отбросили идеализированные представления и поставили на службу старые методы, модернизировав их.
Такого от них реально почти никто не ожидал, это в определенной степени извиняет белых.
Но в целом ситуация поучительная: не стоит заранее принижать противника и рассчитывать на его «саморазвал». Даже если он выглядит как «кучка авантюристов» (если вы сами себе в голове такой нарратив не построили) — всё может оказаться не так просто.
Если вдруг хотите поддержать автора донатом — сюда (по заявкам).
С вами вел беседу Темный историк, подписывайтесь на канал, нажимайте на «колокольчик», смотрите старые публикации (это очень важно для меня, правда) и вступайте в мое сообщество в соцсети Вконтакте, смотрите видео на You Tube или на моем RUTUBE канале. Недавно я завел телеграм-канал, тоже приглашаю всех!