По ночам она не имела имени.
Что такое человеческое имя? Всего лишь лживое эхо.
Днём — она была как все. Варила овсянку, заплетала дочери косички, улыбалась мужу за ужином. Говорила «да‑да, конечно» на работе, кивала коллегам, покупала хлеб в магазине у дома. Обычная женщина. Мать. Жена. Человек с расписанием и списком дел.
Но когда город засыпал, она надевала кожаную куртку, натягивала шлем и садилась на мотоцикл.
Не для скорости. Не для свободы.
Для работы.
Её маршрут был неизменным: объездные дороги, тёмные шоссе, участки за городом, где фонари горели через один. Там, где асфальт становился кладбищем.
Она чувствовала их ещё до того, как видела. Запах — резкий, животный, смешанный с резиной и кровью. Звук — тихий, почти неслышный: шорох крыльев, последний вздох, хруст костей под колёсами, шелест шерсти.
Она останавливалась. Сходила с мотоцикла. Включала фонарь.
Вот лиса. Лапа вывернута, шерсть в грязи. Глаза ещё влажные, будто удивлённо смотрят на мир, который её предал.
Вот голубь. Крыло раздроблено, тело смято, как бумажный самолётик.
Вот ёж. Свернулся в последний раз — теперь навсегда.
Она собирала их. Аккуратно, бережно, словно они ещё могли почувствовать боль. Клала в специальный контейнер на багажнике. Не брезговала. Не морщилась. Просто делала.
Её руки знали эту работу лучше, чем мытьё посуды или укладка волос. Пальцы помнили, как держать хрупкие птичьи кости, как не повредить сломанное крыло, как завернуть маленькое тело в мягкую ткань.
В её гараже стоял холодильник. Не для еды. Для них.
Она не хоронила их в лесу, не бросала в канаву. Она отвозила их к ветеринару — единственному, кто понимал. Тот кремировал их, а она потом рассыпала прах у реки, где росли ивы.
Ночью она злилась.
Злилась на водителей, которые даже не останавливались. На тех, кто говорил: «Ну, это же просто животное». На людей, которые считали, что жизнь лисы или голубя не стоит секунды их времени.
Она представляла, как они сидят в тёплых машинах, слушают музыку, думают о своём, а под колёсами — хруст. И никто не видит. Никто не помнит.
А она видела. И помнила.
Утром она смывала с рук следы крови и перьев. Надевала халат. Пекла блины. Смеялась над шуткой мужа. Спрашивала дочь, как в школе.
Никто не знал.
Никто не должен был знать.
Потому что если бы они узнали, они бы сказали: «Это ненормально. Это слишком. Это не твоя забота».
Но для неё это было единственное, что имело смысл.
В мире, где все спешили, где каждый думал только о себе, она была тем, кто останавливался.
Кто помнил.
Кто не отворачивался.
Наступала следующая ночь. Она снова садилась на мотоцикл, она знала: где‑то на дороге ждёт ещё одно маленькое тело. Ещё одна жизнь, которую никто не заметил.
Но она заметит.
Всегда.