Пятничный вечер был тем редким временем, которое Маргарита принадлежала только себе. Она буквально чувствовала, как спадает тяжесть рабочей недели — с плеч, из напряженных мышц спины, из головы, уставшей от бесконечных отчетов и планерок. Закрыв за собой дверь квартиры, она с наслаждением скинула туфли на высоком каблуке и босыми ногами прошла в гостиную, ощущая под стопами прохладный ламинат. Тишина. Блаженная, ничем не нарушаемая тишина. Она уже строила планы. Завтра — долгий сон, потом поход в спа-салон, на который она записалась три недели назад. Вечером — новая серия того самого сериала, который она откладывала как десерт, и, возможно, даже книга. Просто книга и чашка чая. Никаких дедлайнов, никаких «срочно» и «надо». Только «хочу» и «могу». Из спальни доносились приглушенные звуки футбольного матча. Ее муж, Алексей, уже освоился на диване, его лицо освещал мерцающий голубой свет телевизора. Он был воплощением пятничного расслабления — в растянутой футболке и спортивных штанах. Рита улыбнулась, наблюдая эту мирную картину. Возможно, они даже закажут суши на ужин. Ее прекрасные грезы были грубо прерваны настойчивым треском мобильного телефника Алексея. Он вздохнул, не отрывая глаз от экрана, и потянулся к аппарату.
— Алё? Мам, привет, — его голос прозвучал привычно-сдержанно.
Маргарита замерла на полпути к кухне, интуитивно чувствуя подвох. Она видела, как его поза меняется — он сел ровнее, его плечи слегка напряглись.
— Да, я слушаю... Понял... Ну, не знаю, мам... Хорошо, я спрошу... Да, понял, до завтра.
Он положил телефон на стол и повернулся к Рите. В его глазах читалась виноватая готовность к бою.
— Рит, это мама. Говорит, что срочно нужно на дачу завтра приехать. Картошку окучивать, да и вообще, помощь нужна по хозяйству. Говорит, одна не справляется.
Внутри у Маргариты все оборвалось и рухнуло. Не спа. Не сериал. Не книга. Перед ее мысленным взором поплыли картины бесконечных грядок, пристальный взгляд свекрови, оценивающий каждый ее жест, и ее голос, который без перерыва диктовал, что и как правильно делать. Голос, не терпящий возражений. Она медленно обернулась к мужу. В ушах стоял звон. Она видела его беспомощное выражение лица, его желание просто не встревать в конфликт, его надежду, что она, как обычно, вздохнет и согласится. Но на этот раз что-то щелкнуло. Ощущение собственного счастья, такого хрупкого и такого желанного, перевесило груз семейного долга.
— У меня есть свои планы на эти выходные, — произнесла она тихо, но очень четко, глядя ему прямо в глаза. — Я не собираюсь ехать на твою дачу и слушать, как свекровь дает мне указания копать грядки.
Алексей смотрел на нее, не понимая. Эта фраза повисла в воздухе между ними, тихая, но твердая, как гранит. Впервые за долгое время она сказала «нет». И это «нет» означало войну. Слова повисли в воздухе тяжелым, неподвижным грузом. Алексей несколько секунд молчал, переваривая услышанное. Его лицо выражало не столько злость, сколько полное недоумение, будто он услышал фразу на незнакомом языке.
— Рита, ну что ты? — наконец выдавил он, его голос звучал уставше-умоляюще. — О чем вообще речь? Какие могут быть планы важнее семьи?
Он сделал шаг towards нее, но она осталась неподвижна, опершись спиной о косяк двери в гостиную. Ее пальцы бессознательно сжали складки мягкой домашней кофты.
— Мои планы, Лёша. Мои личные планы на мой законный отдых, — ответила она, стараясь говорить спокойно. — Я отработала пятьдесят часов за неделю, меня трясет от усталости, и единственное, чего я хочу — это выспаться и никуда не бежать.
— Но мама одна! — голос Алексея зазвучал громче, в нем проступили знакомые нотки раздражения. — Отец давно умер, ей реально тяжело справляться с огородом одной. Она просто хочет видеть нас, свою семью! Это же нормально!
Маргарита покачала головой. Горькая улыбка тронула уголки ее губ.
— Она хочет видеть не «семью», Лёша. Она хочет видеть бесплатную рабочую силу. В лице меня.
А «семья» — это когда ты стоишь рядом с лейкой и подаешь ей инструменты, а я, согнувшись в три погибели, ползу на карачках между грядок, пока она стоит надо мной и читает лекции о том, как правильно держать тяпку.
— Да брось ты преувеличивать! — Алексей всплеснул руками. — Она просто дает советы! Она хочет помочь!
— Помочь? — Рита фыркнула. — Ее «помощь» — это микроменеджмент каждого моего движения. «Маргарита, ты не так сорняк рвешь, ты не туда наклоняешься, ты воду слишком экономно льешь». Я не нанималась к ней в ученицы, Алексей. Я твоя жена. И я имею право на выходной, который не будет похож на каторгу.
Он прошелся по комнате, проводя рукой по волосам. Футбол на телевизоре продолжался, но теперь его было слышно как назойливый фоновый шум.
— Я не понимаю. Просто поехать, помочь, переночевать и вернуться. В чем проблема? Все так делают.
— Проблема в том, что это не добровольная помощь, а обязанность. Приказ, который спускается нам в пятницу вечером. И ты даже не спросил, есть ли у меня свои дела. Ты просто принял этот приказ к исполнению и передал его мне.
Алексей остановился напротив нее. Его лицо стало серьезным, в глазах загорелся знакомый огонек манипуляции, который она научилась распознавать за годы брака.
— Хорошо, — он тяжело вздохнул, изображая глубокую обиду. — Давай так. Ты что, мою мать ненавидишь? Неужели она тебе настолько противна, что ты не можешь потратить на нее один день?
Маргарита закрыла глаза на секунду. Этот прием был так предсказуем, так стар. Перевод стрелок с сути проблемы на личные отношения. Раньше это вызывало у нее чувство вины. Сейчас — лишь холодную усталость. Она открыла глаза и посмотрела на него прямо. В ее взгляде не было ни злобы, ни истерики. Только твердая, кристальная ясность.
— Я не ненавижу твою мать, Алексей. Я ненавижу, когда на мое время, мои силы и мою жизнь смотрят как на что-то само собой разумеющееся. Как на ресурс, который можно бесконечно тратить, не спрашивая моего мнения. Вот что я ненавижу.
Она оттолкнулась от косяка и, не сказав больше ни слова, прошла на кухню, оставив его одного в гостиной под аккомпанемент ликующих криков футбольных комментаторов. Воздух в квартире стал густым и тяжелым, будто перед грозой. Первый выстрел в этой битве был сделан. На кухне Маргарита машинально налила себе стакан воды. Рука дрожала. Она сделала несколько глотков, пытаясь унять подступивший ком к горлу. Из гостиной доносились лишь звуки телевизора. Алексей не шел за ней. Эта тишина была красноречивее любых слов — он зализывал раны и, она была почти уверена, обдумывал новый план атаки. Она понимала, что его не остановить одним лишь твердым отказом. Для Алексея «мама сказала» всегда было высшим законом, не подлежащим обсуждению. Ее собственные планы, усталость, право на отдых — все это отходило на второй план перед авторитетом Галины Петровны. Внезапно звук футбола из гостиной стих. Наступила звенящая тишина, а затем раздались гудки набора номера на телефоне Алексея. Сердце Риты сжалось. Она инстинктивно сделала шаг к двери, замерши в проеме. Алексей стоял спиной к ней, глядя в окно на темнеющий город. Телефон в его руке был переведен в режим громкой связи. Он делал это нарочно. Это был его способ ведения переговоров — сделать конфликт осязаемым, вынудить ее услышать «страдания» его матери и, он наверняка надеялся, растрогать ее или пристыдить.
Трубку взяли практически мгновенно.
— Ну что, сыночек, выехали? — раздался знакомый властный голос Галины Петровны, не требующий ни приветствия, ни предисловий. — Я тебе борщ оставила, и котлеты. Они тут в холодильнике, разогреешь. А картошка, между прочим, ждать не будет, ей все равно, выходные у кого-то там или нет.
Алексей нервно кашлянул.
— Мам, насчет завтра... Я не уверен, что мы сможем.
— Что значит «не сможем»? — голос свекрови мгновенно сменился с делового на ледяной. — У тебя что, срочная работа?
— Да нет... не работа... — Алексей помялся, бросая тревожный взгляд в сторону кухни, но не видя Риту в темном проеме. — Просто Рита... у нее, кажется, свои планы.
На другом конце провода воцарилась пауза, та самая, тяжелая и грозная, которую Маргарита узнавала с первых дней знакомства.
— Ах, так? — зазвучало наконец, и каждая буква была обледеневшей. — Планы. У принцессы нашей планы. Мы в ее годы пахали на заводах, смены по двенадцать часов стояли, а по выходным огороды вскрывали, чтобы семью прокормить. А у нее планы. На диване, поди, лежать да в телефоне тыкать?
Алексей попытался вставить слово, но его голос потонул в нарастающем потоке.
— Нет, ты скажи мне, Алексей, это я ей не мать, что ли? Свекровь — это тебе не родной человек? Я что, зря тебя на ней женила? Зря квартиру вам первую помогала оплачивать? А теперь она не может старухе один денек уделить? Семейный долг — это для нее пустой звук?
Маргарита слушала, и ее первоначальная дрожь сменилась холодным, спокойным гневом. Эти упреки, эта спекуляция на прошлом, это вечное «мы пахали»... Ей было тридцать лет, и она сама «пахала» на хорошей работе, чтобы оплачивать свою половину ипотеки и свою жизнь. Она не была обязана расплачиваться за прошлые поколения, сгибая спину на грядках.
— Мама, не надо так... — безнадежно пробормотал Алексей.
— Нет, сынок, надо! — отрезала Галина Петровна. — Ты ей передай от меня. Что если у нее в этой семье планы есть, то пусть начинаются они с уважения к старшим. Я вас завтра жду к десяти. Без опозданий. И чтобы никаких разговоров!
Раздались короткие гудки. Алексей медленно опустил телефон. Он обернулся и увидел Маргариту, стоявшую в дверном проеме. Ее лицо было бледным, но абсолютно непроницаемым. Телефонный разговор отпечатался в ее сознании дословно. Теперь это была не ее абстрактная обида, а прямой ультиматум. Война была официально объявлена.Алексей стоял посреди гостиной, держа в руке телефон, будто это была граната с выдернутой чекой. Он смотрел на Маргариту, и в его глазах читалась странная смесь вины, растерянности и немого упрека. Он, кажется, все еще надеялся, что этот публичный разнос со стороны матери выбьет из нее дурь и заставит смириться.
— Ну, ты слышала? — наконец произнес он, разводя руками. — Я же говорил. Ты теперь представляешь, каково мне между двух огней?
Маргарита не двинулась с места. Она медленно вышла из дверного проема на середину кухни. Ее движения были обдуманными и точными. Она подошла к столу, за которым они ужинали всего час назад, и уперлась ладонями в столешницу, чувствуя прохладу стекла под кожей.
— Да, Алексей, я все прекрасно слышала, — ее голос был тихим, но в тишине квартиры каждое слово звучало звеняще четко. — Я слышала, как меня назвали принцессой. Услышала, что мой семейный долг — это бесплатно работать на огороде. И главное — я услышала приказ. К десяти. Без опозданий.
Она подняла на него взгляд. В ее глазах не было ни слез, ни злости. Только холодная, отточенная решимость.
— Так вот, слушай теперь меня внимательно. Я не позволю разговаривать со мой в таком тоне. Ни твоей матери, ни кому бы то ни было еще.
Она выпрямилась и, не отрывая от него взгляда, прошла в гостиную. Алексей невольно отступил на шаг. Она взяла его телефон со стола, нашла в последних вызовах номер «Мама» и нажала на кнопку вызова, включив громкую связь.
— Рита, что ты делаешь? — испуганно прошептал он, но было уже поздно.
Трубку взяли почти мгновенно.
— Алексей? Опять что-то случилось? — послышался голос Галины Петровны, полный раздражения.
— Галина Петровна, это Маргарита, — ровным, твердым тоном произнесла она. Алексей замер, будто парализованный.
На том конце провода наступила краткая пауза, полная недоумения.
— Маша? Ты чего с сыновним телефоном звонишь? Что случилось?
— Со мной все в порядке. Я звоню, чтобы прояснить ситуацию. Я не приеду завтра на дачу. Эти выходные я посвящаю себе и своему отдыху. Я заранее планировала их иначе.
— Ты что, совсем что ли? — голос свекрови снова зазвенел. — Я же уже все сказала Алексею!
— Алексей — взрослый, самостоятельный мужчина, — перебила ее Рита, не повышая голоса. — Он может принять собственное решение. Если он считает нужным поехать и помочь вам, это его право. Я не буду его держать. Но мое право — остаться здесь.
И я им воспользуюсь.
В трубке повисло гробовое молчание. Маргарита представляла себе, как сейчас взорвалась Галина Петровна на том конце провода, но ей было все равно.
— Передай телефон мужу! — прозвучало наконец, и в голосе свекрови впервые слышались не только злоба, но и растерянность.
— До свидания, Галина Петровна, — мягко, но неумолимо произнесла Маргарита и положила трубку.
Она повернулась к Алексею. Он был бледен, его глаза были круглыми от ужаса. Он, кажется, только что осознал, что произошло нечто беспрецедентное. Его жена напрямую, в открытую, ослушалась его мать.
— Ты... ты понимаешь, что ты сейчас сделала? — прошептал он.
— Я сделала то, что должна была сделать давно. Я установила границу.
Она подошла к нему вплотную. Теперь ее голос звучал не холодно, а с глубокой, выстраданной серьезностью.
— И теперь, Алексей, слушай мой ультиматум. У нас есть три варианта.
Она подняла палец.
— Первый: ты едешь на дачу один. Помогаешь матери. А в воскресенье вечером мы садимся и спокойно, как взрослые люди, обсуждаем, как мы будем выстраивать отношения с твоей матерью дальше. Без ее диктата.
Она подняла второй палец.
— Второй: ты остаешься со мной. Мы проводим эти выходные так, как хотели. И с понедельника мы начинаем новую жизнь, в которой твоя мама не решает, что, когда и как нам делать.
Она сделала небольшую паузу, глядя ему прямо в глаза.
— И третий вариант... — ее голос дрогнул, но она заставила себя говорить четко, — ...если ты считаешь, что твоя обязанность — беспрекословно подчиняться матери, а мое мнение и мое право на отдых для тебя ничего не значат, то... тогда тебе стоит пожить отдельно. Снять квартиру. И хорошенько подумать, с кем ты хочешь строить свою семью. Со мной или с ней.
Она замолчала, опустила руку и ждала. Воздух в комнате стал густым и тяжелым, будто от него зависела жизнь. Она только что поставила на кон все. Но отступать было некуда. Позади были только сломанные выходные и вечное рабство. Суббота началась с непривычной, хрупкой тишины. Алексей уехал на дачу рано утром, не разбудив ее. Он не сказал ни слова, собравшись в гробовой тишине. Его молчание было ответом — он выбрал вариант номер один. Поехал к маме, оставив за собой поле битвы и тяжелый осадок в душе Маргариты. Она не стала ему звонить. Вместо этого приняла долгий душ, надела свой самый мягкий и старый домашний халат, тот, в котором можно раствориться, и медленно, с наслаждением, принялась варить кофе. Аромат свежемолотых зерен разлился по квартире, вытесняя собой вчерашнее напряжение. Она налила себе чашку, взяла книгу, которую давно откладывала, и устроилась на диване, поджав под себя ноги. За окном светило солнце. Было тихо, мирно и… пусто. Но это была ее, выстраданная пустота. Она прочитала всего пару страниц, как вдруг раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Не обычный короткий «тук-тук», а длинный, властный, не терпящий возражений. Сердце Риты неприятно екнуло. Она не ждала ни курьера, ни гостей. Маргарита подошла к двери и посмотрела в глазок. И у нее застыла кровь. На площадке стояли Галина Петровна и ее дочь, сестра Алексея, Ольга. Свекровь была в своей неизменной дачной одежде — стеганая безрукавка и платок на голове, а на лице застыла маска невероятного негодования. Ольга, высокая и худая, стояла сзади с язвительной ухмылкой, выражавшей полное торжество.Маргарита машинально, почти на автопилоте, отпирала дверь. Она еще не успела ничего сказать, как створка распахнулась, и Галина Петровна, не дожидаясь приглашения, шагнула через порог, буквально оттесняя ее в сторону.
— Ну, здравствуй, невестка, — прошипела она, окидывая Риту уничтожающим взглядом с ног до головы, задерживаясь на старом халате. — Раз ты не соблаговолила приехать к грядкам, то грядки, можно сказать, приехали к тебе!
Ольга проследовала за матерью, громко шаркая ногами.
— Да уж, — фыркнула она, снимая куртку и бросая ее на вешалку, будто была у себя дома. — Устраиваем тут себе курорт, пока мать одна в четырех стенах надрывается.
Они прошли в гостиную, как два ревизора, прибывших с внеплановой проверкой. Галина Петровна оценивающим взглядом обвела комнату.
— Конечно, пыль не вытерта, — констатировала она, проводя пальцем по поверхности телевизора. — Отдых же. А муж в это время землю ворочает. Правильно, дери кожу с мужика.
— Мам, не говори так, — беззвучно прошептала Рита, все еще стоя у двери в полном ступоре. Она чувствовала себя чужой в собственной квартире. Ее утро, ее покой, ее хрупкое счастье были грубо растоптаны, разбиты этим внезапным вторжением.
— Что? — свекровь резко обернулась к ней. — Ты еще что-то сказать хочешь? После вчерашнего своего цирка с телефоном? Ты вообще понимаешь, что натворила? Муж из дома ушел из-за тебя!
— Он ушел не из-за меня, а к вам! — вырвалось наконец у Маргариты, и ее голос дрогнул от нахлынувших эмоций.
— Ой, какая обиженная! — вступила Ольга, удобно устраиваясь на диване, на том самом месте, где минуту назад грелась на солнце Ритина книга. — Мама всю ночь не спала, ревела. А ты тут кофеек попиваешь. Нормальная семейная жизнь, не придерусь. Где, кстати, мой брат? Уже на даче?
Маргарита молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она смотрела на этих двух женщин, которые чувствовали себя здесь полными хозяйками, и понимала — ее ультиматум, ее попытка выстроить границы, не сработали. Война только начиналась, и враг только что перешел линию фронта, заняв ее главный плацдарм — ее дом.
Маргарита стояла, прислонившись к косяку кухонной двери, и смотрела, как две непрошеные гостьи хозяйничают в ее гостиной. Ольга, устроившись на диване, листала ее книгу с преувеличенной скукой на лице, а Галина Петровна прошла на кухню и теперь, громко гремя посудой, разглядывала содержимое шкафов.
— Кофе, говоришь, пила? — донесся ее голос. — А мужа покормить перед отъездом не догадалась? Холодильник-то пустой. Мужчина целый день работать будет, а ему и перекусить нечего. Эх, Рита, Рита...
Это последнее «эх», прозвучавшее как приговор, словно щелчок выключателя, вернуло Маргариту в реальность. Ступор медленно отступал, сменяясь холодной, концентрированной яростью. Она выпрямилась и медленно, целенаправленно вошла на кухню.
Галина Петровна стояла у раковины, демонстративно вытирая уже чистую столешницу, найденной бог знает откуда тряпкой.
— Галина Петровна, Ольга, — голос Риты прозвучал непривычно тихо, но так, что свекровь обернулась мгновенно. — Я не приглашала вас в гости. И я не давала разрешения рыться в моих шкафах.
— Ой, извините, ваше высочество! — фыркнула Ольга из гостиной, не поднимаясь с дивана. — Мы же родственники, а не гости какие-то. Или у вас тут особый этикет?
— Да именно что родственники! — подхватила Галина Петровна, бросая тряпку в раковину. — А значит, должны друг другу помогать и друг друга вразумлять. Вот я и приехала тебя вразумлять. Потому что ты, я смотрю, совсем забыла, что значит быть хорошей женой.
Маргарита глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. Она чувствовала, как дрожат ее руки, и сжала их в кулаки.
— Я не забыла. Но быть хорошей женой — не значит быть бесплатной прислугой на вашей даче. И не значит позволять унижать себя и указывать, как мне жить в моем же доме.
— Унижать? — свекровь сделала шаг towards нее, ее глаза сузились. — Я тебе жизнь пытаюсь объяснить, дурочка! Муж — голова, а жена — шея. Но шея-то должна голову в правильную сторону поворачивать! А ты свою голову куда повернула? В сторону дивана и лени! Ты Лёшу от семьи отрываешь!
— Я никого ни от кого не отрываю! — голос Риты наконец сорвался, прорвав плотину сдержанности. — Это вы его от меня отрываете! Каждый раз, когда вам что-то нужно, вы требуете его немедленного присутствия, не спрашивая, какие у нас планы! А обо мне вы вообще не думаете! Для вас я просто приложение к вашему сыну!
— А ты и есть приложение! — резко вставила Ольга, появившись в дверях кухни. — Жена. Его половина. И должна его поддерживать, а не по салонам шляться, пока он маме помогает!
— Поддерживать — да. Но не становиться его тенью! У меня есть своя работа, свои интересы, своя жизнь!
— Вот это вот всё и есть твоя главная ошибка! — Галина Петровна ударила ладонью по столу. Звякнула чашка в сушилке.
— Эти твои «интересы»! Настоящая женщина должна интересоваться мужем, домом, семьей! А не бросать все и уезжать в свой «спа»! Стыдно должно быть!
Маргарита смотрела на них — на разгневанную свекровь и язвительную золовку. И вдруг вся злость, вся обида ушли, оставив после себя лишь ледяное, кристально ясное понимание. Они никогда ее не поймут. Они не хотят понимать. Они видят в ней объект, который должен подчиняться их уставу.
Она выпрямилась во весь рост. Ее голос стал тихим, металлическим и невероятно твердым. Он резал воздух, как лезвие.
— Хватит.
В кухне наступила мгновенная тишина. Даже Ольга перестала ухмыляться.
— Я не буду это больше слушать. Мой дом — это моя крепость. А вы здесь — незваные гости, которые решили, что имеют право учить меня жить.
Она перевела взгляд с Галины Петровны на Ольгу и обратно.
— И это прямо сейчас прекращается. Сейчас же. Вы обе — немедленно уходите из моей квартиры.
Галина Петровна ахнула, ее лицо исказилось от неподдельного шока. Она явно не ожидала такого.
— Ты... ты меня выгоняешь? Свекровь? Да как ты смеешь!
— Смею, — без тени сомнения ответила Маргарита. — Потому что это мой дом. И мой законный выходной. И я не намерена его тратить на выслушивание ваших оскорблений. До свидания.
Она подошла к входной двери и распахнула ее настежь. В квартиру ворвался звук улицы. Ждать было нечего. Пришел час поставить точку.Повисла тяжелая, звенящая пауза. Распахнутая дверь зияла проемом, в который была видна бледная от негодования физиономия соседки с противоположной площадки, с интересом наблюдавшей за происходящим. Галина Петровна, казалось, окаменела. Ее лицо из ярко-красного от гнева постепенно стало приобретать землистый оттенок. Она смотрела на невестку, стоящую у двери, и в ее глазах читалось неподдельное, почти детское недоумение. Ее никогда в жизни так не унижали.
— Ты... ты меня выставляешь? — прошептала она, и ее голос дрогнул от унижения. — На улицу? Собственную свекровь?
— Я прошу вас покинуть мой дом, который вы без спроса посетили с целью устроить скандал, — четко, словно отливая каждую фразу из стали, произнесла Маргарита. Она не отводила взгляда. Ее рука, держащая дверную ручку, не дрожала.
— Да пошла ты! — вдруг взвизгнула Ольга, выходя из оцепенения первой. — Мама, пошли мы отсюда. Раз она такая неблагодарная скотина, нам тут делать нечего!
В этот самый момент из лифта на площадке вышел Алексей. Он был в рабочей одежде, испачканной землей, лицо его выражало усталость и отрешенность. Он медленно подошел к своей квартире и замер на пороге, пытаясь осмыслить картину, представшую его глазам: распахнутая настежь дверь, его мать, стоящая посреди прихожей с трагическим видом, сестра, багровая от злости, и его жена — бледная, с горящими глазами, держащая дверь, как стражник.
— Что... что здесь происходит? — растерянно спросил он.
Его появление стало сигналом для Галины Петровны. Ее недоумение мгновенно сменилось истерикой. Она бросилась к сыну, схватив его за грязную куртку.
— Сынок! Родной мой! Глянь на нее! На свою царицу! — она всхлипнула, указывая пальцем на Маргариту. — Она нас! Твою мать и сестру! Выгоняет вон! На улицу! Сказала «уходите»! Я в обморок упаду!
— Она совсем охренела! — поддержала Ольга, подходя ближе. — Намахалась тут, нахамила маме, а теперь двери показывает! Нормальная жена так не поступает!
Алексей стоял, как громом пораженный. Его взгляд метнулся от рыдающей матери к неподвижной, как изваяние, жене. Он искал в ее глазах раскаяние, смятение, что-то... но видел только лед и усталую решимость.
— Рита... это правда? — тихо спросил он.
— Правда, — холодно ответила она. — Я попросила их уйти. Потому что они вломились сюда без приглашения, чтобы оскорблять меня и читать лекции о том, как мне жить.
— Мы приехали поговорить по-хорошему! — выкрикнула Галина Петровна.
— Нет, мама, — вдруг раздался тихий, но твердый голос Алексея.
Все замолчали, смотря на него. Он аккуратно освободился от ее хватки и сделал шаг вперед, встав между тремя женщинами. Его усталое лицо стало серьезным.
— Нет, — повторил он, глядя на свою мать.
— Вы приехали не «поговорить». Вы приехали давить. Как всегда. Рита права.
Галина Петровна ахнула, будто ее ударили. Ольга открыла рот от изумления.
— Что?! Алексей, ты что это говоришь? Она же твою мать выгнать хотела!
— А вы что сделали, чтобы вас не выгоняли? — его голос окреп, в нем впервые зазвучали не вина и не растерянность, а чистая, зрелая усталость от этой вечной войны. — Вы вошли, не спросив. Вы стали оскорблять мою жену в нашем доме. В ее доме.
Он перевел взгляд на Маргариту, и в его глазах она впервые увидела не упрек, а... понимание. Словно он наконец увидел не абстрактную «ссору», а конкретное вторжение в его крепость.
— Мама, Ольга, уходите, пожалуйста, — сказал он тихо, но не оставляя места для возражений. — Сейчас не время для разговоров. Вы все слишком возбуждены. Мы поговорим, когда все успокоимся.
Он посмотрел на распахнутую дверь, затем на Риту, и едва заметно кивнул ей, словно говоря: «Правильно сделала». Это был всего лишь кивок. Один единственный. Но для Маргариты в нем заключалась целая вселенная. Это была не победа, нет. Это было начало долгого и трудного перемирия..Последнее, что они услышали, прежде чем дверь закрылась, был оглушительный, полный трагизма вздох Галины Петровны и язвительное бормотание Ольги: «Ну я же говорила, он совсем под каблуком...». Щелчок замка прозвучал как выстрел, возвестивший об окончании битвы. Но на поле боя оставалось двое раненых. Алексей медленно повернулся к Маргарите. Он все еще был в грязной рабочей одежде, от него пахло землей и потом. Он выглядел невероятно уставшим, и эта усталость была глубже, чем просто физическая. Они стояли в прихожей, разделенные всего парой шагов, но дистанция между ними казалась огромной. Воздух был густым и тяжелым, наполненным невысказанными словами и грузом только что произошедшего. Маргарита первая нарушила молчание. Ее голос был тихим и хриплым после скандала.
— Спасибо, — прошептала она. — Что не стал на их сторону.
Алексей тяжело вздохнул, снял куртку и повесил ее на вешалку. Движения его были замедленными.
— Я не на чью-то сторону становился, — ответил он, наконец глядя на нее. — Я просто... наконец увидел. Увидел, как они на тебя набросились. В нашем доме. Это было... невыносимо.
Он прошел в гостиную и опустился на диван, смотря перед собой в пустоту. Рита медленно последовала за ним и села рядом, но не прикасаясь к нему.
— Я не хотела такого скандала, — тихо сказала она. — Я просто хотела один выходной. Всего один.
— Я знаю, — он провел рукой по лицу. — Я всегда знал. Просто... мне было проще уговорить тебя, чем противостоять им. Это неправильно. Я это понял только сегодня, когда увидел их здесь.
Он повернулся к ней, и в его глазах читалась неподдельная усталость от всей этой многолетней войны.
— Давай договоримся, — сказал он. — Никаких больше внезапных приказов от мамы. Визиты — только по согласованию с нами обоими. Если ты не хочешь ехать на дачу — не едешь. Ты имеешь на это полное право.
— А ты? — спросила Рита. — Ты ведь хочешь ей помогать?
— Хочу. Она одна. Но это моя обязанность, а не твоя. И я буду ездить один, или мы будем приезжать вместе, но только когда ты сама захочешь, и ненадолго. Без ночевок у грядок.
Это был не самый романтичный разговор в их жизни, но, возможно, один из самых важных. Они не обнимались и не целовались. Они сидели рядом, двое уставших взрослых людей, которые только что провели первую в своей жизни настоящую границу. Спустя час они сидели на балконе. Алексей переоделся в чистое, Рита налила ему чай. Было уже темно. Внизу гудел город, проезжали машины, мерцали огни. Они молчали, но это молчание было уже другим — не тяжелым и враждебным, а умиротворяющим, уставшим. Планы на эти выходные были безнадежно сорваны. Не было ни спа, ни сериала, ни книги. Вместо этого была битва, скандал и тяжелый, выстраданный разговор. Рита посмотрела на мужа. Он пил чай, задумчиво глядя на огни города. Она протянула руку и накрыла его ладонь своей. Он вздрогнул от неожиданности, затем развернул ладонь и крепко сжал ее пальцы.
— Знаешь, — тихо сказала Маргарита, — а следующий выходной...
Следующий выходной мы проведем именно так, как захотим. Только мы вдвоем.
Алексей повернулся к ней. В уголках его глаз обозначились лучики морщин — следы усталой, но искренней улыбки.
— Да, — просто ответил он. — Обязательно.
И в этом простом слове было больше надежды и уверенности, чем во всех их предыдущих разговорах, вместе взятых. Война еще не была окончена, но перемирие было заключено. И это было только начало.