Я сидела на своей маленькой кухне, пила кофе и смотрела в окно на мокрый асфальт. За стеной тихо работал телевизор, где-то вдалеке гудели машины. Простое, спокойное утро. Я работала удалённо, и эта утренняя рутина стала для меня своего рода медитацией перед погружением в рабочие задачи. Телефонный звонок разорвал эту тишину, как брошенный в пруд камень. На экране высветилось «Мама». Я вздохнула. Мамины звонки редко бывали просто ради того, чтобы спросить, как дела.
— Алло, мам?
В ответ я услышала не просто плач — это были настоящие, театральные рыдания, с завываниями и всхлипами.
— Аня, Анечка! Это конец! Всё кончено! — причитала она в трубку.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Что-то с папой? Авария? Болезнь?
— Мама, что случилось? Говори, не молчи! С отцом всё в порядке?
— С твоим отцом-то как раз всё «в порядке»! — выкрикнула она с ядовитой интонацией. — Он меня бросает! Уходит! После тридцати лет совместной жизни! Представляешь? Просто собрал вещи и сказал, что уходит на съёмную квартиру!
Я присела на стул. Новость была шокирующей, но где-то в глубине души… не такой уж и неожиданной. Последние годы я видела, каким уставшим и потухшим стал отец. Он словно носил на плечах невидимый груз, а мама, наоборот, становилась всё более требовательной и капризной.
— Мама, успокойся, пожалуйста. Где ты сейчас?
— Где я могу быть? Дома! В нашем теперь уже бывшем доме! — снова зарыдала она. — Приезжайте с Сергеем. Немедленно. Мне нужно с вами поговорить. Это касается всех нас.
По её тону я поняла, что это не просьба, а приказ. Я позвонила брату. Сергей, мой старший брат, всегда был более мягким, более податливым на мамины манипуляции. Он тут же начал причитать:
— Кошмар, как он мог? Мама всю жизнь ему посвятила! Конечно, я сейчас выезжаю. Бедная мама, надо её поддержать.
Я молча слушала, а внутри росло какое-то неприятное предчувствие. Всю жизнь посвятила? — пронеслось в голове. Я помнила, как папа работал на двух работах, чтобы мы с братом ни в чём не нуждались, как он приезжал поздно вечером смертельно уставший, а мама встречала его упрёками, что он уделяет ей мало внимания. Я помнила, как она отказывалась выходить на работу, говоря, что её «призвание — быть хранительницей очага», хотя этот очаг по факту поддерживал один только отец.
Я приехала к родительскому дому через сорок минут. Всё было до боли знакомым: старая скрипучая калитка, три ступеньки к двери, запах маминых пирогов, который, казалось, въелся в стены навсегда. Но сегодня в воздухе висело что-то другое. Тяжёлое, гнетущее. В нос ударил резкий запах валерьянки. Мама сидела в гостиной, в своём любимом кресле, обложившись подушками. На столике рядом — пустой флакончик из-под успокоительного и стакан с водой. Она была одета во всё чёрное, словно в трауре, и драматично прижимала платок к глазам. Сергей уже был там. Он сидел на краешке дивана, растерянно глядя на мать, и гладил её по руке.
— Вот, Анечка приехала, — всхлипнула мама, увидев меня. — Садись, дочка. Нам предстоит очень тяжёлый разговор. Ваш отец нас предал. Он оставил меня… одну… без средств к существованию.
Она сделала паузу, давая нам прочувствовать всю трагичность момента.
— Я всю жизнь была за его спиной, не работала, создавала уют… А теперь что? Мне пятьдесят пять лет, кому я нужна на работе? Он всё продумал, этот подлец. Он хочет, чтобы я пошла по миру с протянутой рукой.
Я молчала. Что-то в этой картине было фальшивым. Слишком много драмы, слишком хорошо отрепетированные жесты и фразы. Но я решила пока не делать выводов.
— Мам, может, вы ещё помиритесь? Может, это просто ссора? — осторожно спросила я.
— Нет! — отрезала она. — Он сказал, что это окончательное решение. Что он «устал». Устал он, подумать только! А я не устала? Я не устала его обстирывать, кормить, ждать?
Мне захотелось возразить, что папа сам прекрасно готовил и последние лет десять они питались в основном тем, что он приносил из кулинарии или готовил по выходным. Но я промолчала. Брат бросил на меня укоризненный взгляд, мол, не время для споров.
— Мамочка, не переживай, мы тебя не бросим, — заверил её Сергей.
— Я знаю, деточки, я знаю, — она снова промокнула глаза платком. — Я всегда знала, что могу на вас положиться. В отличие от некоторых…
Она говорила ещё долго, жалуясь на отца, на жизнь, на несправедливость. Я сидела, кивала и пыталась дозвониться папе. Абонент был недоступен. Странно. Он никогда не выключает телефон. Это была первая деталь, которая зацепила меня, как заноза. Отец был человеком долга. Он бы не исчез вот так, не поговорив со мной. Значит, что-то мешало ему это сделать. Или кто-то. Мой взгляд скользнул по комнате. Идеальный порядок, каждая подушечка взбита. На журнальном столике, рядом с пустым флаконом валерьянки, лежали свежие глянцевые журналы о путешествиях. А на спинке стула висела новая, явно дорогая кожаная сумка, которую я видела впервые. Откуда она у неё, если отец «оставил её без средств»? — мелькнула мысль, но я тут же её отогнала. Может, давно купила.
Мама, видя, что мы достаточно прониклись её горем, перешла к главному.
— Дети, — её голос стал твёрже, деловитее. — Раз уж так вышло, нам нужно решать, как жить дальше. Я посчитала. Чтобы я могла хотя бы сводить концы с концами, оплачивать квартиру, покупать еду и лекарства…
Она снова сделала драматическую паузу, глядя то на меня, то на Сергея.
— Теперь вы с братом будете давать мне по двадцать пять тысяч ежемесячно! Каждый.
В комнате повисла тишина. Двадцать пять тысяч. Для меня это была почти половина зарплаты. Я только-только начала вставать на ноги, откладывать на собственное жильё. У Сергея была ипотека и двое детей.
— Мам, но это… очень большая сумма, — осторожно начал я.
— А мне что делать?! — взвизгнула она. — На панель идти в мои годы?! Я вам жизнь посвятила, ночей не спала, когда вы болели! А ты мне про «большую сумму»? Я думала, у меня есть дети, а не чёрствые эгоисты!
Сергей тут же сдулся.
— Мамочка, не говори так. Конечно, мы поможем. Правда, Аня? Мы что-нибудь придумаем.
Он посмотрел на меня с мольбой. И я кивнула. Не потому, что согласилась. А потому, что поняла: сейчас спорить бесполезно. Нужно было сначала поговорить с отцом.
Вечером от папы пришло короткое сообщение: «Дочка, прости, не мог говорить. У нас был тяжёлый разговор. Всё не так, как она тебе расскажет. Пожалуйста, не делай поспешных выводов. Завтра позвоню». Это сообщение только усилило мои подозрения. Всё не так, как она расскажет… Что же тогда «так»? Я всю ночь не спала, прокручивая в голове обрывки воспоминаний. Мамины постоянные жалобы на нехватку денег, при том что у неё всегда находились средства на новую кофточку или поход в салон красоты. Папино молчание в ответ на её упрёки. Его глаза, в которых давно погас огонёк.
На следующий день я решила снова заехать к маме под предлогом привезти продукты. Нужно было найти хоть какую-то зацепку. Она встретила меня уже не в траурном наряде, а в ярком домашнем халате. Настроение у неё было заметно лучше.
— О, Анечка, спасибо, что приехала! — пропела она. — Поставь пакеты на кухне. Я как раз чайник поставила.
Я прошла на кухню и замерла. На столе стоял ноутбук. Мама, видимо, забыла его закрыть. На экране была открыта страница сайта по продаже недвижимости. Элитный загородный посёлок. Дома стоимостью в десятки миллионов.
Зачем человеку, который «едва сводит концы с концами», смотреть такие дома? Просто мечтает? Или…
— Что ты там застыла? — раздался за спиной её голос.
Я быстро отвернулась.
— Да так, задумалась. Мам, а ты не думала сама куда-нибудь устроиться? Ну, хоть на неполный день. Тебе было бы легче, и отвлеклась бы.
Мама фыркнула.
— Куда меня возьмут? В уборщицы? Нет уж, увольте. Я достаточно наработалась по дому за всю свою жизнь. Теперь ваша очередь обо мне позаботиться.
Она говорила это с такой непоколебимой уверенностью в своей правоте, что у меня по спине пробежал холодок. Это была не просьба о помощи. Это был счёт, который она нам выставила.
Днём позвонил отец. Его голос был уставшим, но спокойным.
— Аня, здравствуй.
— Пап, привет! Что происходит? Мама говорит, ты её бросил без копейки денег!
Он горько усмехнулся.
— Без копейки… Да, дочка, я ушёл. Я больше не мог. Это как жить в вакууме, где из тебя просто тянут энергию и ничего не дают взамен. Тридцать лет. Я честно пытался. Но я не оставлю её на улице, не переживай. Я буду помогать ей с оплатой квартиры, как и договаривались. Но содержать её полностью я больше не намерен. Она вполне трудоспособный человек.
— Она говорит, что ей не на что жить, и требует с нас с Сергеем по двадцать пять тысяч.
Отец помолчал.
— Аня… Твоя мама не так проста, как кажется. И не так бедна. Ты помнишь, когда умерла бабушка Лида, её мама?
— Да, года три назад. Мама сказала, что от неё почти ничего не осталось, старая дача и какие-то сбережения, которые ушли на похороны.
— Это то, что она сказала нам, — тихо ответил отец. — А на самом деле бабушка оставила ей свою двухкомнатную квартиру в центре. Твоя мама её сразу же продала. Втихую. Сказала мне, что деньги нужны на «лечение», взяла с меня слово, что я вам не расскажу, чтобы вы не волновались. Я поверил. И только недавно я случайно узнал от наших общих знакомых, что никакого дорогостоящего лечения не было. А деньги… деньги она положила на свой личный счёт, о котором я даже не знал. Все эти годы она плакалась, что у нас нет денег, а сама сидела на своей подушке безопасности. Я работал на износ, отказывая себе во всём, а она покупала себе украшения и ездила «к подруге на дачу», которая на самом деле оказывалась спа-отелем. Уход — это был лишь вопрос времени. Я просто больше не мог жить в этой лжи.
Мир качнулся. Всё встало на свои места. Новая сумка. Журналы о путешествиях. Сайт с элитной недвижимостью. Мамины слёзы теперь казались мне крокодиловыми. Она не была жертвой. Она была хищником, который потерял свой основной источник дохода и теперь нацелился на детей.
— Пап… а сумма большая? От продажи квартиры?
— Более чем, — коротко ответил он. — На несколько лет безбедной жизни точно хватит. Если не шиковать.
Злость заклокотала у меня внутри. Злость на мать за её лицемерие и на отца за его многолетнее молчание. Но больше всего — на себя, за то, что чуть не поверила в этот спектакль.
Вечером мама снова созвала «семейный совет». На этот раз она была настроена решительно.
— Ну что, вы решили? — спросила она, едва мы с Сергеем переступили порог. — Я жду вашего ответа. Деньги мне нужны уже на следующей неделе.
Сергей виновато посмотрел на меня.
— Мам, мы с Аней поговорили… Мы готовы тебе помогать, но двадцать пять тысяч с каждого — это очень много… Может, начнём с десяти?
— Десяти?! — взвизгнула она. — Это насмешка! Я вас не для того растила! Вы обязаны мне помогать!
Она перевела взгляд на меня.
— А ты что молчишь? Тоже считаешь, что родная мать обойдётся подачкой?
Вот он. Момент истины. Я глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Я достала из сумки распечатку, которую успела сделать днём. Это была выписка с общедоступного реестра недвижимости, где чётко было видно, что владелицей бабушкиной квартиры до момента продажи была именно мама. Никаких «потерянных при оформлении» денег.
— Мам, — я говорила тихо, но твёрдо. — Я не дам тебе ни копейки. И Сергею не советую.
Брат посмотрел на меня с ужасом. Мама побагровела.
— Что?! Да как ты смеешь, неблагодарная!
— Я сегодня разговаривала с папой, — продолжила я, не обращая внимания на её крик. — А ещё я кое-что проверила. Например, информацию о бабушкиной квартире. Той самой, от которой, по твоим словам, «почти ничего не осталось».
Я положила распечатку на стол перед ней. Мама уставилась на бумагу, и её лицо на секунду исказилось от страха. Но она быстро взяла себя в руки.
— И что это? Какая-то бумажка! Что ты пытаешься доказать?
— Я пытаюсь доказать, что ты нам врёшь, — мой голос зазвенел от сдерживаемого гнева. — Ты продала квартиру три года назад и все деньги присвоила себе. Ты врала папе про какое-то лечение, врала нам, что у тебя нет ни гроша. Папа вкалывал, чтобы обеспечить семью, а ты в это время рассматривала каталоги с элитными домами! Так что, я думаю, ты прекрасно справишься без наших денег. Тех денег, что остались от продажи квартиры, тебе хватит надолго. Если, конечно, ты уже не потратила их на свои «маленькие радости».
Наступила такая тишина, что было слышно, как тикают часы на стене. Сергей смотрел то на меня, то на мать, его рот был приоткрыт от изумления. Мамино лицо превратилось в уродливую маску ярости.
— Ах ты…! — прошипела она, вскочив с кресла. — Шпионила за мной! Вон! Вон из моего дома, предательница! Ты всегда была папенькиной дочкой! Всегда его защищала!
— Да, я его дочка! — крикнула я в ответ, чувствуя, как слёзы обиды и облегчения одновременно подступают к глазам. — И я не позволю тебе и дальше им манипулировать и обманывать нас! Хватит! Этот спектакль окончен!
Я схватила свою сумку и выбежала из квартиры, хлопнув дверью. Сергей остался там, парализованный шоком. Я села в машину, и меня затрясло. Я плакала не от жалости к ней, а от горечи за все эти годы лжи. За отца, который терпел это ради нас. За нас с братом, которых пытались сделать разменной монетой в её грязной игре.
Через час мне позвонил Сергей. Его голос был тихим и подавленным.
— Аня… это правда? Всё, что ты сказала?
— Правда, Серёжа. Можешь сам проверить. Или спросить у папы.
— Я спросил у неё, — вздохнул он. — Она сначала кричала, а потом… призналась. Сказала, что это «её деньги» и она «имела на них право». Сказала, что копила себе на старость, раз отец о ней не думает.
Ещё один поворот. Она даже не раскаялась. Она считала себя правой.
— Что ты будешь делать? — спросила я.
— Я не знаю, Ань. Я не знаю… Я сказал ей, что денег она от меня не получит. Она назвала меня предателем и выгнала. Теперь у меня нет матери.
— У нас есть отец, — тихо ответила я. — И мы есть друг у друга. Настоящие. Без лжи.
Прошло несколько месяцев. Мы с отцом стали видеться гораздо чаще. Он словно помолодел лет на десять. Снял себе небольшую, но уютную квартиру, увлёкся рыбалкой, о которой мечтал всю жизнь. Он рассказывал, что мама периодически звонит ему, плачет, требует вернуться, но он остаётся непреклонен. Он обрёл покой. Сергей долго приходил в себя. Ему было тяжелее, чем мне, разорвать эту токсичную связь. Но постепенно он тоже начал понимать, что так лучше для всех. Он наладил отношения с отцом, и они стали общаться, как не общались никогда прежде.
Мама… Она живёт одна в той квартире. На те самые деньги. Судя по слухам от общих знакомых, она ни в чём себе не отказывает. Иногда она пытается звонить мне или Сергею. Мы не берём трубку. Не из мести. Просто потому, что больше не хотим участвовать в её театре. Боль от предательства близкого человека никуда не уходит, она просто становится тупой, ноющей. Но вместе с этой болью пришло и освобождение. Освобождение от чувства вины, от манипуляций, от вечной обязанности быть «хорошими детьми» для той, кто никогда не был для нас настоящей матерью. Мы построили свою семью заново — честную, основанную на правде и поддержке. И это, пожалуй, самое ценное, что мы обрели после того, как рухнул старый, прогнивший мир.