Военный советник (продолжение)

Юрий Леонидович Кручинин

Начало:

Выезд на рекогносцировку

Очередной приезд старшего нашей группы был посвящен выбору места возможного строительства военно-морской базы. С такой просьбой к нему обратился командующий ВМС. Расположение базы в том главном ее предназначении, которое она должна выполнять, не соответствовало никаким требованиям военной науки. ВМБ занимала в морском порту причальную линию северного пирса, длиной около 120 метров. Этот причальный фронт, который составлял четвертую часть причального фронта морского порта, оставался не занятым торговыми судами. В некоторых случаях там был ошвартован торпедный катер или сторожевой корабль, иногда приходил из Массауа десантный корабль за боезапасом или другими грузами. Даже в этом случае большая часть пирса оставалась не занятой.
Для торгового порта, ограниченного в погрузо-разгрузочных возможностях из-за небольшого причального фронта, это было крайне невыгодно. Особенно в настоящее время, когда десятки судов простаивали на рейде в ожидании разгрузки в первую очередь гуманитарных грузов.
Гражданские власти неоднократно ставили вопрос перед правительством о выводе ВМБ с территории порта. В.И. Шейко прилетел вместе с советником начальника тыла ВМС капитаном 1 ранга Бедой, чтобы совместно с командованием базы определиться с возможным строительством специального военного причала, размещением штаба, казарм, складов и прочей инфраструктуры базы за территорией порта и города. На следующий день после прилета рано утром мы двумя машинами выехали к югу ассабской бухты. Шейко, Беда, я и Костя за рулем на нашем уазике, Бедлю с начальником политотдела, оператором и двумя охранниками на своем джипе. Я, как и остальные члены нашей группы, выезжал в эту часть бухты впервые.
Было очень жарко. Мы проехали по главной улице Ассаба, миновали нефтяной причал, выехали за город. Здесь улица переходит в шоссе, ведущее в Аддис-Абебу. Слева от дороги на побережье были видны соляные ванны, где из морской воды выпаривается под действием солнечных лучей соль. Через 5-6 километров свернули на грунтовую караванную дорогу и проследовали на юго-восток в сторону побережья.
Еще через 7 километров подъехали к устью реки. Это была широкая река, с обрывистыми берегами, каменистым ложем, но… без воды. Это было устье сухой реки Харси-Лейн. Она впадала в залив несколькими протоками, протянувшись километров на пять вдоль побережья. Странно было видеть реку, в которой были ямы, перекаты, берега, сухие деревья с вымытыми водой корнями, но не было воды. Было даже два моста через протоки.
Мы проехали первый мост. Впереди в 1-1,5 километрах виднелись три хижины селения Маргабелла. Вокруг – ни души. Поехали по целине к побережью. Сухие кочки, впадины заставили нас остановиться, дальше пошли пешком. Идти было трудно: земля, вся в колдобинах, песок, а мы в своих хромовых офицерских туфлях. До уреза воды мы не дошли. Было очень жарко. Температура воздуха за 45 градусов, горячий, насыщенный солью воздух жег лица. Хотелось пить, но мы понимали: начнешь пить, остановиться будет трудно. Осмотрели побережье. Низина, сухие водоросли, в воде у берега – тина и зеленая жижа, в 30-50 метрах от берега низкие коралловые рифы, мелководье. Во время ветровых течений уровень воды повышается на 40-60 сантиметров, и вода затапливает большие участки побережья.
Наверное, для подводной охоты это было хорошим местом, но чтобы погрузиться в воду, надо было еще пройти сотню метров мелководья по грязи и мертвым острым кораллам босиком. К тому же наверняка в этой лагуне водятся змеи и всякая нечисть, и мы с Костей решили, что и для охоты место это не подходит. Справа от нас к юго-востоку в 7-8 кабельтовых расположен остров Саргидур в виде большого кораллового рифа, к востоку от устья в 8 милях самый большой остров бухты Халиба. Он, как и все мелкие островки, окружен кораллами, не имеет ни одного кустика растительности, не имеет подхода, на острове нет ни одной живой души. После обхода возвратились к машинам, выпили по пиале кофе, который оказался в термосах у Кости и Бедлю и обменялись мнениями.
А мнения были едиными – ни о каком строительстве ВМБ в южной части бухты не может быть речи. Это понимали мы, это понимали наши эфиопские коллеги. Во-первых, само размещение базы в глубине бухты оставляло бы порт и город не прикрытыми от противника со стороны моря, а сами корабли оказались бы запертыми в глубине бухты. Чтобы кораблям выйти по тревоге, надо было бы пройти 13-15 миль до выхода на внешний рейд. Во-вторых, и само строительство базы с подъездными путями, пирсами, строениями и прочей инфраструктурой обошлось бы в сотни миллионов долларов. Таких денег в бедной и голодной Эфиопии не было и быть не могло.
Видимо, в военных и гражданских кругах вопрос переноса ВМБ южнее порта ставился неоднократно, и наше официальное заключение ставило окончательную точку в решении этого вопроса.
После возвращения в штаб Бедлю пригласил нас в местный бар и заказал холодного пива. Должен отметить, что за три года пребывания в Эфиопии все мы пили только холодные напитки, и никто из нас не болел ангиной или другими простудными заболеваниями. Я всегда мучился вначале ангинами, а когда вырезали гланды, – фарингитами и старался исключать из употребления все холодное. В Африке – ни разу не болел подобными заболеваниями, хотя пил все холодное. Но стоило приехать в отпуск в августе-сентябре 1986 года в Москву и в Феодосию, как дважды переболел простудой с жестоким фарингитом. Видимо, в Африке, и в Эфиопии в частности, такой климат, при котором невозможны простуды.
На следующий день мы проехали в северном направлении от Ассаба, обследуя побережье на возможность найти какую-нибудь бухту или заводь. Ни одного естественного укрытия мы не обнаружили, ни одного места, где можно было бы разместить причалы для стоянки кораблей. Оставалось единственное место базирования – это Ассаб. Можно было освободить причал в порту, выставив плавпирс параллельно северному причалу. Несколько лет тому назад наши морские инженерные службы такой плавпирс поставили. Но при первом сильном шторме (такое редко, но случается), пирс был сорван, сломан и затоплен в районе старой крепости. То ли, когда устанавливали, не приняли во внимание штормовые условия, то ли эфиопы плохо за ним следили, но так или иначе пирс был загублен. Эфиопское командование категорически не соглашалось на восстановление сорванного пирса или установку нового.
Я высказал предложение построить причал на том месте, где стоял плавпирс, параллельно портовому причалу, но Валентин Иванович, подумав, ответил: «Ничего они строить не будут, не до строительства им сейчас. Прежде чем строить, надо подготовить место под строительство, убрать развалины старой крепости, подвести дорогу, взорвать скалу, вывести сотни тонн камней, мусора. А где взять строителей, транспорт, чем вывозить? Они зерно ишаками вывозят».
И больше вопрос о переносе базы не ставился.

Проверка арсенала

В очередной приезд Валентина Ивановича Шейко мы проверили арсенал ассабского гарнизона. Нам необходимо было убедиться, где хранится и как содержится корабельный боезапас, который был поставлен нашей страной вместе с кораблями нашей же постройки. Боевой комплект содержался на кораблях в готовности к применению, остальной – для подачи на корабли – был складирован в Ассабе и хранился в объединенном арсенале ассабского гарнизона. Командиром арсенала был армейский офицер.
Я несколько раз пытался добиться посещения арсенала у Бедлю, но каждый раз тот отвечал, что разрешение можно получить только у командующего ЦОК (центральное объединенное командование). Было ясно, что все это только отговорки, и он просто не хочет показать условия хранения боезапаса. Я доложил В.И. Шейко мою серьезную озабоченность, тот поставил вопрос перед командующим ВМС и, получив согласие, лично возглавил проверку.
Утром мы выехали в арсенал: Бедлю со своим начальником тыла и мы с Шейко, Костя – за рулем. Оказалось, что арсенал расположен совсем недалеко от города. Я удивился, каким образом на открытой местности можно разместить скрытые объекты, используя лощины, впадины, небольшие горные кряжи.
Мы проехали городское кладбище, свернули на одну из грунтовых неприметных дорог, проехали в сторону гор, спустились в одну из балок, затем в другую и через полтора километра подъехали к КПП. Территория его была огорожена колючей проволокой.
Нас встретил армейский офицер, и мы вместе с ним проехали дальше. Дорога нырнула еще в одну лощину, и перед нами открылась территория, буквально заваленная ящиками со снарядами, минами, глубинными бомбами. Все это лежало в штабелях, навалом и просто отдельными кучами. Часть боезапаса была прикрыта брезентом, часть находилась под навесом, но большая просто лежала под открытым небом. Появились начальник арсенала и морской офицер, ответственный за корабельный боезапас. Через переводчика объяснили цель нашего прибытия. Стали осматривать все, что лежало по обе стороны дороги в штабелях, в прикрытых брезентом ящиках и просто навалом.
Через несколько часов мы разобрались с нашим хозяйством. Весь флотский боезапас лежал на отдельно выделенной территории, хотя между ним можно было видеть и армейские ящики. Самый большой комплект составляли противолодочные реактивные глубинные бомбы РГБ-25 для реактивных бомбовых установок РБУ-2500 сторожевых кораблей проекта 159 нашей постройки. На каждый корабль было доставлено из Союза более пятисот глубинных бомб, из них около двухсот находилось на корабле, остальные в арсенале. Я удивился. Зачем нужны были эфиопам сотни глубинных бомб? С какими подводными лодками должны были бороться противолодочные корабли эфиопов? Был ли противолодочный боезапас на кораблях в Массауа и нужен ли он там? Думаю, что не нужен. Тот, что хранился в арсенале, хранился в деревянных ящиках по две бомбы в каждом. Часть ящиков складировалась в штабелях, часть просто в куче. Их можно было привести в порядок в короткий срок. Мы сразу посоветовали Бедлю это сделать.
С грубейшими нарушениями хранились артиллерийские снаряды для 76-мм артиллерийских установок сторожевых кораблей. Они находились в деревянных ящиках по два снаряда в каждом. Их в арсенале было более 20 тысяч штук. Часть ящиков была складирована в штабелях, часть небрежно сложена в нескольких местах на территории арсенала. В беспорядке находились цинковые ящики с малокалиберным боезапасом для артиллерийских установок торпедных и ракетных катеров.
Создавалось впечатление, что никто из командования ни базы, ни ВМС арсенал никогда не посещал, и здесь не производилось никаких проверок. Просто выгрузили, лишь бы выгрузить, и все оставили, как есть. Мне казалось, что Бедлю сам в первый раз приехал в арсенал. А ведь хранение боезапаса в готовности к немедленной выдаче на корабли является главной и ответственной задачей ВМБ и ее командира. Бедлю с полным равнодушием присутствовал при нашей работе, не проявляя никакого интереса к попыткам разобраться, какой и в каких количествах боезапас хранится в арсенале. А ведь там находился еще и боезапас для кораблей иностранной постройки! Под конец нашей проверки мы обнаружили 100 мин УДМ совсем в другом месте арсенала.
Я видел, как сдерживал себя Валентин Иванович, чтобы не высказать свое возмущение офицеру, несущему ответственность за все, что мы увидели в арсенале. Однако при разборе результатов нашей работы Валентин Иванович в сдержанной, но категоричной форме сказал о недопустимости такого отношения к хранению боеприпасов, которое может привести к тяжелым последствиям, случись взрыв или пожар. Часть предложений мы высказали в ходе работы: как складировать, что укрыть брезентом, что хранить под навесом и т.д. Рекомендовали выделить группу матросов во главе с офицером для работы в арсенале. В ходе работы посоветовали разобрать боезапас по видам и предназначениям, написать табельные ярлыки с указанием номера партий и сроков изготовления, назначить ответственных матросов за каждый вид боеприпаса.
Оказалось, что в канцелярии базы есть «Руководство по хранению боеприпасов», переведенное на английский язык, которое регламентировало хранение, работы по уходу за боеприпасами и подготовку к выдаче их на корабли, но никто из командования базы не обратил внимания на этот документ, не изучил с подчиненными, не говоря о практическом выполнении рекомендаций.
В завершении разбора В.И. Шейко сказал, что поставит командующего в известность об инспекции арсенала. Бедлю был крайне недоволен разбором. Эфиопы – народ чванливый, особенно старые офицеры, самолюбивый, не терпящий никакую критику, и очень обидчивый. Скрытность и неискренность при внешней вежливости, гордость, переходящая в надменность – это национальные черты характера эфиопов. Наши инструкторы, отправляя нас в Эфиопию, обращали особое внимание на это при работе с подсоветными и рекомендовали соблюдать дипломатию и терпимость.
Через некоторое время, я спросил Бедлю: «Как идет работа в арсенале? Не смогли бы мы вместе съездить и посмотреть, что сделано?». Но он сказал, все нормально, работа идет, но от поездки отказался, сославшись на занятость. Еще несколько раз я просил совершить поездку, но каждый раз получал отказ. Конечно, я был возмущен таким отношением Бедлю. Своему старшему я докладывал о нежелании командира базы навести порядок в арсенале или, во всяком случае, произвести совместную проверку.
Постоянно сталкиваясь с равнодушием эфиопских официальных должностных лиц, чувствуя беспомощность добиться выполнения своих предложений и рекомендаций, приходишь к мысли: «А зачем мне все это надо? Тебе посоветовали, порекомендовали, как надо делать. Не хочешь, не делай! Тебе воевать, тебе и командовать».

Летчики из ГДР

Впервые я познакомился с немецкими летчиками 9 мая 1985 года. До этого я встречался с ними в аэропорту или в городе, при встрече мы приветствовали друг друга, но в разговор не вступали. Я знал, что в Ассабе находится немецкая авиагруппа, но повода для близкого знакомства не было. В этот день немецкие летчики приехали, чтобы поздравить нас с Днем Победы и засвидетельствовать свое почтение. Честно, я был несколько удивлен: немцы и вдруг поздравляют нас с Днем Победы! Потом убедился, что все это искренне и что они отмечают этот день как большое историческое событие. Немцев было несколько человек во главе со старшим группы подполковником Иоахимом Маасом. Знакомясь, он представился:
– Подполковник Маас, Аким Акимович. Так звали меня в академии, так зовут меня русские летчики и все ваши в Аддис-Абебе.
Маас окончил Академию имени Жуковского, проходил практику и стажировку на наших аэродромах и ремонтных предприятиях, во время отпуска посещал наши исторические места вместе с женой. Он отлично говорил по-русски. Я пригласил его к себе, познакомил с Инессой.
Пока его ребят занимали наши офицеры и их жены, мы с Акимом Акимовичем беседовали. Он рассказал о своей группе. Правительство ГДР в виде оказания помощи в борьбе с засухой и ее последствиями отправило в Эфиопию авиаотряд в количестве двух самолетов Ил-18 и двух АН-26. Одна группа базировалась в Ассабе, вторая – где-то в центральной части страны, северо-западнее Аддис-Абебы. Общее руководство осуществлял полковник Гюнтер, он же заместитель министра авиации страны, в состав которой организационно входила военная транспортная авиация. Ассабская группа работала в юго-западном от Ассаба направлении, совершая полеты в Дыре-Дау, Хараре и в пограничные с Сомали провинции. Как и наша группа, они доставляли зерно, гуманитарные грузы в пострадавшие от засухи провинции и вывозили людей в безопасные районы. Самолеты Ил-18 были переоборудованы в грузовые варианты, с них были сняты пассажирские кресла. Был недостаток при погрузке: мешки с зерном надо было поднимать по высоким трапам.
После первой встречи наше общение стало более тесным. Ассабская группа немецких летчиков размещалась в порту. Правительство ГДР в 70-80 годах оказало помощь Эфиопии в модернизации ассабского торгового порта. Были поставлены и смонтированы шесть береговых портовых кранов. Работу выполняли немецкие портовики. Бригада жила на территории порта в специально построенном модуле. Это было комфортабельное помещение с двухместными каютами, комнатой отдыха, столовой, камбузом, туалетом, душем, вспомогательными помещениями. В модуле была горячая и холодная вода, автономное электроснабжение. Современные мощные кондиционеры обеспечивали прохладу во всех помещениях. Модуль был отличным местом отдыха. Этот модуль после окончания работы монтажников оставался собственностью государства ГДР. Когда немецкая авиагруппа прибыла в Эфиопию, ей была предоставлена возможность разместиться там, что и было сделано.
Когда я впервые приехал к немцам и посмотрел на условия их проживания, отдыха, первой мыслью было: «Разве сравнишь их условия с условиями проживания наших летчиков?». Еще больше я был удивлен, когда узнал, что раз в неделю из Берлина приходит грузовой самолет, который доставляет в Эфиопию своим соотечественникам почту, прессу, запасные части для самолетов, спиртное и продукты: свежее мясо, хлеб отличной выпечки, особенно ржаной, муку, макаронные изделия, яйца, различные молочные продукты. Покупали немецкие летчики только пиво, овощи, фрукты.
Но самое главное, с каждым рейсом им присылали видеокассету. В течение недели в их родной Германии операторы телевидения приходили в каждый дом, в каждую семью тех, кто находился в составе авиагруппы в Эфиопии. Они брали интервью, снимали на видео жен, детей, родителей, беседовали с ними. А вечером после полетов вся группа смотрела видеофильм о родных и близких.
Что можно сказать? Можно только позавидовать вниманию и заботе, которыми были окружены немецкие летчики со стороны правительства и командования. И невольно приходило сравнение с нашими летчиками. Такое и во сне не приснится. Такого не могло быть, потому что быть не могло. Хорошо, что через полгода решили вопрос с дополнительным и, более-менее, нормальным питанием, а то пришлось бы отправлять в Союз наших авиаторов с цингой. Да кто и когда переживал, волновался, заботился у нас в армии или на флоте?
Мне приходилось встречаться с солдатами и офицерами автобатальона, который был отправлен в Эфиопию для оказания помощи. Я видел, как питаются водители в рейсе при 45 градусной жаре. Под капотом на ходу колоны водители разогревали консервные банки с перловой кашей с мясом. Я пытался найти хоть кусочек мяса в этой банке, черта с два! Спрашивал, есть ли, кроме перловки, рисовая или гречневая каши? Отвечают: «Может и есть, но не у нас». А это были молодые солдаты, мальчишки. Им бы дополнительное питание, мясо, овощи, а их кормят консервированными щами и перловкой, в которую забыли положить мясо. Вот и выглядели они худыми и бледными. И только лица, шеи, да руки по локоть были черными, как у эфиопов.
А мы любили, как попугаи, повторять при каждом удобном случае: «Партия и Советское правительство постоянно заботятся о наших воинах».
Эфиопы немцев уважали и побаивались. Немцы поставили жесткие условия – самолеты должны быть полностью загружены к 6 часам утра. В 6.15 – взлет, загружен самолет или нет – забота местных начальников. О каждом не до конца загруженном самолете шел доклад в правительственную комиссию. Несмотря на эфиопскую медлительность и расхлябанность, немцы быстро приучили их к порядку. Чего не скажешь о наших самолетах, там наши техники заставляли загружать борта с помощью мата и чуть ли ни подзатыльников.
После нашего первого знакомства, мы стали чаще встречаться с немецкими летчиками, а наши женщины получили возможность летать в Дыре-Дау. Дело в том, что там был дешевый рынок, открыто продавался контрабандный товар из Китая и Южной Кореи, арабских стран и Индии. Однако наши самолеты туда не летали. Это направление обеспечивалось полетами немецкой авиацией.
Женсовет обратился ко мне с просьбой организовать полеты в Дыре-Дау с немцами. Я переговорил с Акимом Акимовичем, и вопрос был решен. Наши женщины обычно летали нашими самолетами в Аддис-Абебу, реже в Асмару, и вот теперь освоили Дыре-Дау. Собиралась группа женщин, назначался старшим офицер, я проводил инструктаж, давал разрешение на поездку. Обговаривал с летчиками пункт следования, время вылета и количество пассажиров. Все было организовано, все действовали четко, за все время не было ни малейшего замечания.
Чаще всего жители нашего гарнизона летали в Аддис-Абебу. Летали финансисты за денежным довольствием. Летали наши женщины в наш военный магазин за продуктами, за свининой в единственный мясной магазин столицы. Только там продавалась свинина. Кому-то надо было обратиться в медицинскую службу, в отдел кадров, бывали и другого рода служебные командировки. Так что всегда кто-то из нашего городка бывал в отъезде. Все это организовывал я, как старший группы, и нес за все ответственность.
В группе у немцев в основном были молодые парни, в большинстве холостяки. Мне говорили, что иногда они захаживают в заведение к местным красавицам, но это их внутреннее дело. У них был излюбленный пляж, где они любили загорать голышом. Когда представитель местной власти попросил их не находится в голом виде перед взором местных жителей, они возмутились, обратились ко мне за сочувствием. Я сказал им: «Ребята, это не проблема, хотите плавать голышом, отъезжайте подальше и загорайте сколько угодно».
Несколько раз мы с Инессой бывали у них в гостях. Тогда повар готовил знаменитое немецкое блюдо – свиные ножки с кислой капустой. Кроме обычных закусок, к столу подавали ржаной хлеб с салом и чесноком. Из напитков пиво, водку, коньяк. За столом общались свободно: Инесса – преподаватель немецкого языка по профессии, была хорошим переводчиком, так что проблем в общении не было, к тому же Маас хорошо говорил по-русски.
Были частыми гостями немцы и у нас в городке. С Маасом у меня происходили интересные беседы на разные темы, особенно о происходящих делах в нашей стране. Шла горбачевская перестройка, и немцы, видимо, по своим каналам получали более полную информацию. У них информация была поставлена лучше, чем у нас. Они более остро чувствовали изменения во взаимоотношениях между нашими странами. Прилетал несколько раз старший группы полковник Гюнтер. Мы встречались с ним, он плохо говорил по-русски, поэтому Инесса выступала в роли переводчика. Должен отметить, с немцами было легко общаться, они были хорошими собеседниками, наши мнения по многим вопросам совпадали. Я спрашивал Мааса, как они общаются и общаются ли с коллегами из ФРГ. Группа авиаторов из Западной Германии работала на западе страны. Маас сказал, что близко они не общаются, обычные приветствия, дежурные вопросы, типа: как дела и все, в общем, спокойно. Незадолго до нашего отъезда из Эфиопии, немецкую группу передислоцировали в другой район, после этого мы не встречались.
После возвращения из командировки, мы в Севастополе получили несколько почтовых открыток от Мааса. Они с женой путешествовал по нашим историческим местам, были на Байкале, проехали на пароходе по Волге. Он вспоминал о нашей совместной службе в Эфиопии, как о прошлом, но незабываемом, добром времени. Севастополь был закрытым городом, и я не мог пригласить его в гости, нас же и близко не пускали просто так за границу. С развалом страны связь прекратилась. Рухнула «берлинская стена», и я часто думал, как наши друзья, что с ними стало, как устроилась жизнь? Остались хорошие воспоминания. Горько было от того, что мы и их предали. А они нам верили.
Если бы меня, военного моряка, командира корабля спросили, с кем бы я из наших союзников пошел в море решать боевую задачу, я бы не задумываясь, ответил: «С немцами. Они самые надежные и верные союзники и воины».

Переворот в Южном Йемене

В спокойной обстановке мы отпраздновали Новый 1986 год. Накануне к нам приехали гости – начальник тыла кубинской бригады полковник Эпифанио с группой кубинских офицеров. Бригада обеспечивала безопасность южных границ Эфиопии. Это кубинские механизированные бригады остановили сомалийцев во время войны Эфиопии с Сомали, наголову разбили их и заставили признать поражение. Две бригады были возвращены на Кубу, одна осталась на юге, гарантируя мир и спокойствие южных границ. Через Ассаб кубинцы получали продовольствие, боеприпасы и военную технику. Нашими пассажирскими лайнерами перевозился из Кубы личный состав для замены. В нашем гарнизоне постоянно находились кубинский офицер и переводчик. Мы выделили им квартиру, они были постоянно среди нас, и мы считали их своими в гарнизоне.
Накануне Нового года в Ассаб прибыл транспорт с продуктами и другими грузами для кубинцев. Его то и встречал полковник Эпифанио со своими офицерами. Кубинцы встретили у нас праздник победы кубинской революции и новый 1986 год. Наши женщины, как всегда, постарались, накрыли отличные праздничные столы, был дан концерт, ну а потом и танцы. Праздничные мероприятия прошли, продолжалась обычная жизнь.
Сразу после Нового года я решил выполнить ранее задуманное – сделать расчеты и графический план обороны зоны ВМБ. Я неоднократно спрашивал Бедлю, имеется ли план обороны базы? Каждый раз на просьбу показать его мне, получал уклончивые ответы. Я спросил о плане начальника оперативного отдела, но он вообще не мог понять, что от него требуется. Я сделал вывод, что никакого плана нет. Вот и решил сам сделать план и вручить его Бедлю. Методику расчетов я знал, опыт имел, тема моей дипломной работы в Академии была «Оборона зоны ВМБ», а как начальник штаба бригады в свое время я отвечал за организацию всех видов обороны соединения.
Я выбрал в штабе нужную мне карту, определил состав сил, которые могли быть выделены в распоряжение командира ВМБ, произвел оценку вероятного противника и его боевых возможностей, взяв за основу надводные и воздушные силы стран Саудовской Аравии, Судана и Северного Йемена.
Советник командира бригады ПВО полковник В.А. Бондаренко выдал мне данные по средствам ПВО, зонам, секторам, средствам обнаружения и уничтожения воздушного противника. Все эти данные я нанес на план обороны. Пояснительную записку к плану Константин перевел на английский язык. Графический план и пояснительную записку я вручил каптэну Бедлю, подробно рассказав о мероприятиях по всем видам обороны. Он выслушал меня внимательно, вопросов не задавал, и я так и не понял, все ли ясно ему по плану. В Морской академии слушателям иностранного факультета давали методику расчетов, в том числе и по обороне базы. Думаю, что понял, но особой заинтересованности не проявил.
Прошло несколько дней. 15 января рано утром я ехал в аэропорт, мне надо было передать с летчиками отчет в Аддис-Абебу. Подъезжая к аэропорту, увидел, как со стороны моря на низкой высоте пролетел вертолет песочной раскраски с опознавательными знаками Южного Йемена. Он, не делая разворот, сразу приземлился возле ангара. Через несколько минут я подъехал к зданию аэропорта. Вокруг стоящего вертолета было выставлено два кольца охранения из солдат местной охраны. Двигатели вертолета были остановлены, никто не выходил. К вертолету подошла группа эфиопских военных, два человека вошли в вертолет и еще через некоторое время вышли с группой прилетевших, среди них мелькнули погоны старшего офицера. Группа быстро прошла в здание вокзала.
С помощью наших летчиков я узнал: вертолет йеменский, в Йемене переворот, Аден захвачен войсками Северного Йемена, часть офицеров бежала в Эфиопию, часть – в Джибути. В Ассаб перелетели на вертолете несколько офицеров танковой бригады.
Мне надо было срочно доложить о происшедших событиях в штаб ГВС. Возвращаясь в гарнизон, встретил джип командира базы с офицерами. Он не остановился. Может быть, не узнал меня, а может быть не хотел останавливаться. Вернувшись в городок, я немедленно по связи ЗАС доложил оперативному дежурному: «В Йемене переворот, в 5.40 группа офицеров перелетела на вертолете в Ассаб, среди них генерал». В 8 часов мы с Константином прибыли в штаб. Мне доложили, что Бедлю принять не может, беседует с прибывшими из Йемена офицерами. Не может, значит занят, не буду же я рваться к нему в кабинет.
Переводчик пошел по отделам разузнать обстановку, но никто из офицеров ничего не знал. Мы с Константином ушли в городок.
На следующее утро из Аддис-Абебы прилетел Командующий ВМС командор Берхану. Прибыл один без своего советника. Значит, решили нас в свои планы и действия не посвящать. Типичная черта характера эфиопов – скрытность и неискренность. Мне доложили, что командующий и командир базы заняты. На следующий день из Массауа прибыл отряд в составе четырех средних десантных и двух сторожевых кораблей. Я поехал в порт, остановил машину напротив ошвартованных кораблей, осмотрелся. На десантных кораблях была размещена боевая техника, танки, радиолокационные станции, подразделения сухопутных войск до двух батальонов.
Доложил оперативному дежурному о прибывших кораблях с техникой и воинским подразделением. Оперативный дежурный передал приказание Главного докладывать два раза в сутки обо всем, что делается в ВМБ. Кроме докладов в аппарат ГВС, я сообщал об обстановке военному атташе в посольство. Все мои попытки встретиться с командиром базы или с командующим были тщетны, мне передавали, что командующий занят, и принять меня не может.
Каждое утро я приезжал в порт и наблюдал за всем, что делается на кораблях. Из Массауа пришли еще два сторожевых корабля, средний десантный корабль и два торпедных катера. Торпедные катера на борту торпед не имели и могли использовать только малокалиберную артиллерию. Никаких боеприпасов из ассабского арсенала на пришедшие из Массауа корабли не подавалось.
В день прибытия второй группы кораблей я встретился с начальником политотдела старшим лейтенантом Берхе. Я спросил его, что делается в ВМБ? Почему меня – советника командира базы отказываются принять и командующий, и командир ВМБ? Может быть, военно-морские силы Эфиопии готовятся к высадке десанта в Йемен? Берхе мне ответил иносказательно: «Каптэн Юрий, кучер правит туда, куда ему приказывает седок». «Скажи седоку, подготовка, переход и высадка десанта на необорудованное побережье в районе Моха или Хадейда Йемена, если, не дай бог, состоится, явится авантюрой. Ваш десант будет уничтожен авиацией и артиллерией Саудовской Аравии и Северного Йемена еще на подходе к побережью и это будет повод для Северного Йемена объявить войну Эфиопии. Делайте вывод, передай привет командующему».
Прошло еще несколько дней, никакого шевеления у эфиопов не наблюдалось. Утром 30 января первая группа кораблей убыла в Массауа. В то же утро меня встретил в штабе командующий, рядом с ним был и Бедлю. Командующий радостно приветствовал меня, как будто он только что прибыл из Аддис-Абебы. Поинтересовался здоровьем, работой, спросил, нет ли у меня проблем? О прошедших событиях ни слова. Сказал, что ознакомился с планом обороны ВМБ, который я составил и передал накануне Бедлю, дал высокую оценку качеству расчетов и графическому оформлению. Я понял, что никакого десанта не будет, от него руководство страны отказалось. Для меня эти две недели были самыми напряженными за все время пребывания в Эфиопии. Развяжись военный конфликт с Йеменом, никому из советников ВМС, да и Главному советнику, наше правительство этого бы не простило. Отказ руководства Эфиопии от боевых действий против Северного Йемена в поддержку Южного Йемена, когда, в общем-то, и помощь уже некому было оказывать, был результатом работы всего аппарата ГВС и Посольства СССР в Эфиопии.
Бедлю устроил перед отъездом командующего пышный прием. Были городские власти, были и мы с переводчиком. Я сделал вывод – никакой искренности со стороны моих подопечных нет, внешняя доброжелательность носит показной характер. Они проводят свою политику. Наши советы они воспринимают в той степени, в какой они выгодны им в их понимании. И будут они делать так, как сами захотят.
После январских событий мое отношение к Бедлю и начальнику политотдела Берхе изменилось. И я решил для себя: никакой инициативы, нужен будет вам мой совет – обращайтесь, расскажу, помогу, посоветую. Заставлять вас делать ваше дело, я не буду.
Так я и строил свою работу в дальнейшем.

Поездка на Дахлак

Январские события для нас с Инессой имели дальнейшее продолжение. Во время военных действий в Южном Йемене, а Советский Союз поддерживал дружеские отношения с этой страной, для демонстрации и усиления Индийской оперативной эскадры, в район острова Сокотра из Владивостока был отправлен отряд боевых кораблей. В его состав входил БПК «Таллин», на котором проходил службу в должности командира зенитной ракетной батареи наш сын Леонид. Перед убытием из Владивостока он прислал письмо, где сообщил: «следуем к вам».
Для меня было ясно. Письмо пришло гораздо раньше, чем корабли дошли до Сокотры. Я сообщил об этом своему старшему – капитану 1 ранга В.И. Шейко и просил информировать меня, как будут складываться дальнейшие события. Была вероятность захода кораблей на Дахлак. Пока отряд кораблей следовал к Йемену, правительство Южного Йемена было свергнуто, никакая помощь не понадобилась, и демонстрировать силу было некому. С прибытием отряда кораблей на Сокотру возникли некоторые вопросы, связанные с ремонтом техники на «Таллине», и командование приняло решение отправить корабль на Дахлак.
Остановлюсь на краткой истории создания пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) ВМФ на архипелаге Дахлак. В 1977 году в ходе войны между Сомали и Эфиопией Советский Союз поддержал Эфиопию. Правительство Сомали потребовало в трехдневный срок убрать пункт материально-технического обеспечения, который существовал с 1964 года в Аденском заливе в районе порта Бербера.
Мне в свое время обо всем рассказал командир большого десантного корабля, который был свидетелем эвакуации этой базы. Его большой десантный корабль нес боевую службу в Индийском океане и стоял на якоре в районе острова Сокотры. Командир получил приказание перейти в район Берберы, стать на якорь вне территориальных вод, и наблюдать за событиями в этом районе. Личный состав пункта был эвакуирован на десантных кораблях заранее. Плавсредства, ремонтные мастерские, плавдок были выведены из базы, но всю технику и имущество за трое суток эвакуировать было невозможно.
Заняв позицию в 30 кабельтовых от ПМТО, командир доложил командиру эскадры о готовности вести наблюдение всеми средствами. Строения бывшего пункта отлично просматривались оптическими средствами. На бывшей нашей базе оставались три больших склада. Склад артиллерийского, противолодочного, стрелкового боезапасов, склад медицинского и химического имущества и склад продовольствия, вещевого и шкиперского имущества, топливная база и многочисленные постройки. Вывести такое количество боеприпасов и имущества за три дня не представлялось возможным. В назначенное время появилась пара истребителей-бомбардировщиков. Они сходу нанесли удар ракетами и артиллерией по складам и строениям. Сделав второй заход, самолеты ушли на восток, а через интервал в 5-6 минут еще две пары самолетов нанесли следующий удар. Все взлетело в воздух, от пункта снабжения ничего не осталось, все горело и взрывалось.
– Что наблюдаете? – поступил запрос.
– Все уничтожено, – доложил командир.
Поступило приказание сфотографировать результаты налета, сняться с якоря и следовать согласно плану.
Так был «эвакуирован» пункт материально-технического обеспечения в районе Берберы. Иметь же ПМТО в Индийском океане для наших АПЛ и надводных кораблей было насущной необходимостью.
В мае 1977 года Президент Эфиопии Менгисту Хайле Мариам во время официального визита в Москву в обмен на военную поддержку и помощь, обещал предоставить порт Массауа для размещения советского ПМТО. Однако порт Массауа был в то время окружен эритрейскими сепаратистами, а второй порт – Ассаб являлся торговым портом, через который шел основной грузовой поток морем.
Советская делегация во главе с начальником оперативного управления ВМФ произвела рекогносцировку и осмотр островов архипелага Дахлак, который расположен в 35-40 милях к востоку от порта Массауа. Из двух крупных островов был выбран остров Нокра, имевший удобные бухты и глубины для размещения плавучего дока и вспомогательных судов, а также для строительства поселка и других объектов инфраструктуры. Во время итальянской оккупации Эритреи на остров Нокра ссылались преступники.
В 1978 году военная делегация СССР подписала в Аддис-Абебе соглашение на создание на острове Нокра пункта материально-технического обеспечения. Эта база предназначалась для ремонта подводных лодок, несущих боевую службу в Индийском океане, а позже и для ремонта надводных кораблей. В 1978 году на остров был доставлен плавдок ПД-66 и плавмастерская. В 1980 году инженерный батальон морской инженерной службы ЧФ начал развернутое строительство пункта. Были созданы системы электро- и водоснабжения, оборудованы причалы, установлены два плавучих пирса, плавмастерская, создана судоремонтная база, хранилища для топлива и воды, различные склады. Были построены вертолетная площадка, жилые здания для военнослужащих и их семей. Кроме плавучего дока и мастерской в пункте базировались водолазный катер, плашкоут, буксир, водоналивной танкер, судно-холодильник, пожарный катер, морской водолазный бот, танкер «Олекма». Воду и топливо доставляли танкеры и транспортные суда из состава Черноморского и Балтийского флотов. В 1980 году для охраны ПМТО был доставлен и расквартирован батальон морской пехоты ТОФ. Туда на Дахлак мы с женой и собирались на встречу с сыном.
20 февраля мне передали: «БПК «Таллин» на рейде острова Нокра». Я запросил разрешение у ГВС на поездку в Массауа, и утром 21 февраля мы с Инессой вылетели на нашем Ан-12 в Асмару с промежуточной посадкой в небольшом городке Миле. Пролетев около 900 км, мы в середине дня были в Асмаре. К сожалению, рейсовый вертолет, который каждую пятницу летает на Дахлак из аэродрома Асмары, уже улетел. В Асмаре постоянно базировались, как и в Ассабе, несколько наших Ан-12.
Летчики на своем автотранспорте доставили нас в штаб советника Северной революционной армии Эфиопии генерала Вячеслава Дмитриевича Улыбина. Мы прошли на территорию штаба. На крыльце сидела группа офицеров вместе с генералом.
– Какими судьбами моряки из Ассаба оказались у нас? – удивился генерал, увидев нас с Инессой. Я неоднократно встречался с генералом в Аддис-Абебе на совещаниях, собраниях и различных сборах старших советнических групп. Мы поздоровались, я представил Инессу, объяснил причину нашего визита в Асмару.
– Вячеслав Дмитриевич, на вас вся надежда увидеть сына, – закончил я свой рассказ.
Генерал отправил нас в столовую, поручив одному из офицеров проводить нас и разместить после обеда в комнате отдыха, а сам стал решать вопрос о нашей отправке в Массауа. Он обговорил меры безопасности со своим подшефным командующим по маршруту нашего передвижения. Приказал подготовить УАЗ с личным шофером, назначил старшим офицера, лично проинструктировал его по возможным вариантам обстановки. В машину погрузили ящик гранат, три автомата, радиостанцию. Пока обедали, машина была готова. После обеда и короткого отдыха, мы загрузились. Шофер, молодой парнишка, справа сопровождающий капитан, сзади – я справа, Инесса слева. В ногах у нас ящик с гранатами, запасной автомат.
– С Богом, – напутствовал нас Улыбин, – все будет нормально.
Мы тронулись. Быстро проехали город, не успев толком рассмотреть его. Асмара показалась нам чистым, опрятным городом с одно- и двухэтажными домами, с зелеными полисадниками около домов. Во всем чувствовался европейский стиль. Ведь город много лет был под итальянским влиянием. Дорога, связывающая Асмару с Массауа, проходит по гористой местности. Она спускается с высоты двух тысяч метров над уровнем моря, где расположена Асмара, до побережья и имеет протяженность более 100 километров. Дорога идет по обрывистому склону гор, грунтовая, на некоторых участках трудно разминуться двум тяжелым машинам. Справа бездонная пропасть, слева скала. Не дай Господь сорваться, вряд ли поднимут останки. Там, внизу кое-где виднелась разбитая военная техника и автомашины, результат боевых действий с сепаратистами. Местные партизаны неоднократно перекрывали дорогу. В настоящее время они были выбиты из этого района, но могли в любой момент появиться. Никакого ограждения дорога не имела даже в самых опасных местах. Сержант срочной службы так лихо вел машину, что, Инесса была вынуждена деликатно его успокоить: «Сынок, как тебя зовут?». «Женя», – ответил шофер. «Женя, я еду к сыну на Дахлак, ты довези меня, чтобы я могла его увидеть», – попросила Инесса. – «Не гони так быстро».
Сразу поехали спокойней.
– Вот здесь самый опасный участок дороги, сюда выходят партизаны, – показал на разбитую технику капитан.
Я вспомнил, как в телефонном разговоре с эфиопским командующим, Улыбин сказал:
– Прикрой самые опасные участки дороги, чтобы ни один сепаратист не проник.
Были ли приняты меры или нет, но мы доехали без приключений. Более двух часов продолжался наш опасный спуск по горному серпантину, пока мы не въехали на территорию военно-морской базы. Состоялась наша встреча с Игорем Чернявским и его женой Ириной. Выгрузились, тепло поблагодарили капитана и шофера Женю, я попросил передать нашу благодарность и признательность генералу, и вот мы у моего товарища. Встреча неожиданная, но приятная. На первый вопрос: «Какими судьбами?», объяснили, что приехали на встречу с сыном.
– Игорь, мы проделали два из трех этапов нашего пути: воздушный, сухопутный, остается морской. Теперь все зависит от тебя и твоего подсоветного, решать надо быстро.
Пока Ирина накрывала на стол, Игорь встретился с командиром ВМБ и решил вопрос с оказией на Дахлак. На одном из островков находился поселок местных жителей, куда периодически доставлялись продукты, а жителей поселка время от времени навещала районная администрация. Командир базы решил совместить нашу отправку с доставкой группы местных товарищей на Дахлак. Был выделен сторожевой катер. Отправка катера намечалась рано утром.
Мы с Инессой так быстро собирались, причем вечером, когда маркат был закрыт, что не смогли купить овощей и фруктов, особенно экзотических, чтобы порадовать сына, так что собрали все, что было у нас дома. В Асмаре так же не было возможности сделать покупки. Оставалась надежда на Массауа, но и туда прибыли поздно, когда лавки и магазинчики были закрыты.
В общем, забрали и у Чернявских их запасы. Везли в основном апельсины, бананы, мандарины, несколько плодов папайи, две бутылки джина и несколько бутылок пива, так что удивить сына и его товарищей особенно было не чем. Да не это было главным. Сын и не думал, что может состояться встреча с родителями. Ужин наш задержался. Ирина недавно приехала из Белоруссии, много рассказывала о своей поездке. Игорь рассказывал о своих делах. Мы как-то незаметно выпили квадратную 700-граммовую бутылку фирменной водки «Беловежская пуща».
Рано утром Игорь доставил нас к катеру. Командир доложил о готовности. Четверо гражданских товарищей уже были в катере. Катер был чуть больше баркаса. Небольшая рулевая рубка, она же и каюта на несколько человек, и кокпит на корме. Эфиопы расположились в каюте, мы с Инессой выбрали место на корме. Погода была ветреная. В феврале дуют постоянные ветры с восточных и юго-восточных направлений, так что нам предстоял переход при волнении моря в 3-4 балла и силе ветра до 10 метров в секунду. Для такого катера, как тот, на котором мы находились, это весьма непросто.
Мы вышли из бухты, и сразу попали в условия, какие я и предполагал. Волны били в правую скулу катера, заливая бак и носовую часть рубки. Эфиопы укачались и лежали в кубрике, на ногах были командир катера и рулевой. Мы с Инессой сидели на корме, волны нас не доставали, ветер приятно освежал тело. Я опасался, что Инесса укачается, но она чувствовала себя нормально. Почти 4 часа продолжался наш рейс. Затем катер вошел под прикрытие островов, качка уменьшилась, и я увидел в 30-35 кабельтовых на рейде острова Нокра силуэт БПК «Таллин».
Через несколько минут наш катер свернул в пролив между островами, и мы ошвартовались к причалу нашего поселка. Встретил дежурный, мы вышли на пирс, а катер проследовал к эфиопскому поселку. Подошел командир базы капитан 1 ранга Виктор Григорьевич Кухар. Я представился и доложил о цели нашего прибытия:
– Странно, но я никакого оповещения о вашем прибытии не получал.
– Все получилось быстро, я получил разрешение ГВС, утром вылетели в Асмару, но опоздали на ваш вертолет. Добирались на автомашине из Асмары до Массауа благодаря помощи генерала Улыбина, а на последнем этапе помог с катером мой коллега в Массауа, вот мы и у вас.
– По моим сведениям «Таллин» сегодня или завтра уходит из Дахлака. Сейчас моя малая баржа у борта «Таллина», передам капитану, чтобы командир прислал на ней вашего сына. А пока поместим вас на жительство.
Нас окружили местные жители. Ко мне подошел мужчина в шортах и майке:
– Юрий Леонидович, здравствуйте, узнаете?
Конечно, узнал. Это был мой бывший подчиненный замполит БПК «Скорый» бригады ракетных кораблей, где в конце 70-х годов я был начальником штаба, капитан 3 ранга Анатолий Валуев.
– Толя, какими судьбами ты оказался здесь?
Я знал, что на Дахлак специалистов и командный состав посылал ТОФ.
– Предложили наши кадры, так как плавдок наш, черноморский, я не один, со мной жена Наташа.
 Нашлась свободная квартира, хозяева были в отпуске. Пока продолжались разговоры, из-за мыса показалась баржа. Мы пытались рассмотреть на палубе нашего сына, но его не было. Баржа ошвартовалась, и капитан доложил, что просьбу командиру не передал, так как уже отошел от борта корабля.
– Садитесь на баржу, – обратился Кухар к нам, – а ты следуй к «Таллину», – приказал капитану, – на месте разберетесь. Будете ждать у борта, отобедаете на корабле.
И мы со скоростью 6 узлов поплелись на рейд. Нас ждали, Кухар передал на корабль, что к лейтенанту Кручинину прибыли родители, и он их отправил на корабль. Подошли к борту. Нас встречал командир корабля, а за его спиной выглядывал наш Леонид и многочисленные зрители. Приехали родители офицера и ни куда-нибудь, а в Африку! Подали на баржу штормтрап, по которому мы поднялись на борт корабля. Наконец-то, добрались! Командир представился. Я знал капитана 3 ранга Виктора Владимировича Кобелева по службе в 30-й дивизии ЧФ, где формировался экипаж строящегося корабля. «Таллин». После постройки он должен был остаться на Черноморском флоте, но Главком принял решение отправить корабль на ТОФ. Третий год корабль базировался под Владивостоком, большинство офицеров – черноморцы.
– Здравствуйте, Виктор Владимирович, прибыли к вам с «инспекцией», принимайте гостей!
– Добро пожаловать, Юрий Леонидович.
Мы с ним здороваемся, я представляю Инессу, обнимаем сына, и командир приглашает нас в каюту. Здесь он извинился, вышел из каюты, и мы остались наедине с сыном. Теперь мы могли осмотреться. Сын за два года, что я его не видел, повзрослел, стал солидней. Пока мы общались с Леонидом, командир распорядился накрыть стол в салоне и пригласил нас на обед. После четырехчасового перехода на Дахлак, да еще при качке, затем на рейд, мы проголодались и с удовольствием приняли предложение отобедать. Обедали вчетвером. Командир рассказал о планах. Корабль будет заканчивать ремонт в течение недели. Завтра – 23 февраля, мы прибыли накануне праздника, а уходят они 1 марта в пятницу.
Командир отпустил сына с нами на берег до отхода корабля. Узнав, что никаких продуктов мы не успели взять с собой, а в поселке нет ни столовой, ни кафе, Кобелев приказал выдать за неделю лейтенанту Кручинину сухой паек, а «таллинский» помощник по снабжению Валерий Кулибин так постарался, что такого количества продуктов хватило бы на неделю отделению матросов. Мы общались с командиром около двух часов. Мне было интересно узнать, чем живет флот, узнать последние новости, услышать знакомые фамилии. Я прослужил на Тихоокеанском флоте более 10 лет, командовал там сторожевым кораблем, знал многих офицеров, поэтому беседа получилась интересной. К концу нашего пребывания на корабле Леонид передал дела, собрал необходимые вещи, получил продукты, и нас проводили на остров.
В поселке нам с Инессой выделили небольшую комнатушку с кухней, собрали необходимую посуду, постель и прочее. Тут постарались наши севастопольские знакомые, взяв над нами шефство. Леонида разместили на плавмастерской в отдельной каюте. Пирс с плавмастерской находился в ста метрах от поселка, так что мы устроились отлично.
На следующий день праздновали 23 февраля. На праздничный обед мы были приглашены к Валуевым. Утром с БПК «Таллин» на корабельном баркасе и на местной самоходной барже на остров прибыла большая группа матросов и офицеров корабля. Были организованы спортивные соревнования, игры, купания на местном пляже. Экипаж около двух месяцев не сходил на берег, так что с удовольствием воспользовался представленной возможностью расслабиться. Всю неделю мы были с сыном. Купались, ловили рыбу. Я сожалел, что не было возможности привести с собой снаряжение для подводной охоты. Вечерами жители поселка собирались вместе, смотрели фильмы, жена командира базы Лидия Андреевна выносила аккордеон, и тогда пели песни. С сыном мы дважды побывали на плавдоке. Анатолий Валуев показал док, ремонтные мастерские, плавбазу, рассказал о ремонтных возможностях тыловой базы. Значение этого пункта материально-технического обеспечения трудно переоценить. Корабли Индийской эскадры имели возможности провести здесь доковый ремонт, отремонтировать различные агрегаты или произвести замену вышедших из строя, сделать ремонт корабельных систем, произвести замеры различных полей корабля, дать отдых экипажам после длительного пребывания в море.
Как-то проходя по плавпирсу, мы могли наблюдать интересную картину. Кто-то из местных матросов, возвращаясь с рыбалки, бросил в воду большого окуня. Рыба медленно погружалась, на дно, вдруг из-под пирса спокойно выплыла громадная барракуда. Она подплыла к окуню, раскрыла пасть и раскусила рыбу так, что кусочек хвоста и головы продолжали погружаться, а барракуда, проглотив середину, медленно вернулась под причал. Видимость в воде была отличная, на глубине 20-25 метров было хорошо просматривалось дно. Не успели останки окуня дойти до дна, как из тени стоящего у пирса буксира выплыл большой красный окунь. Он спокойно приблизился к погружающимся голове и хвосту окуня, заглотил оба куска, и, развернувшись, ушел под тень буксира. И снова воцарилось спокойствие.
Подходила пятница, «Таллин» заканчивал планово-предупредительный ремонт, заканчивалась и наша встреча с сыном. В четверг вечером мы попрощались с Леонидом. Я на самоходной барже вместе с ним прошел на корабль, сдал сына «из рук в руки» командиру, поблагодарил Виктора Владимировича Кобелева за теплый прием, за возможность встретиться и побыть с сыном.
Утром «Таллин» снялся с якоря и вышел в море по плану. А через два часа прибыл на остров вертолет Ка-25. Мы с Инессой попрощались с командиром базы капитаном 1 ранга Виктором Григорьевичем Кухарем, с Анатолием и Натальей Валуевыми, всеми жителями поселка, поблагодарив за заботу и хлеб-соль, и через час полета совершили посадку в Асмаре. Все Ан-12 ушли утром с грузами по своим маршрутам, и нам предстояло ждать до завтрашнего утра рейса на Ассаб. Опять нас доставили в штаб генерала Улыбина, разместили в гостинице, накормили обедом, ужином, а утром доставили на аэродром. Через три часа мы были в Ассабе.
Так завершилась наша поездка на Дахлак и встреча с сыном. Другого такого случая в истории советнической деятельности не было. Скажи, не поверят. Я благодарен всем, кто помог организовать, и обеспечил эту встречу, кто проявил теплоту и участие к нам. Спасибо всем!

Подведение итогов

В конце апреля 1986 года всех военных советников собрали в Аддис-Абебе на подведение итогов советнической деятельности в зимнем периоде. Здесь я встретил генерала Улыбина и еще раз выразил признательность за помощь. Обычно на подобных разборах основными «виновниками торжества» были советнические группы 1-й и 2-й Революционных армий и ЦОК (Центрального объединенного командования). Они принимали непосредственное участие в боевых действиях, поэтому были главными на разборах. Флот почти не упоминался, разве иногда в контексте со 2-й Армией. Моя же военно-морская база занимала столь скромное место, что нас и не упоминали. В этот раз подняли меня. Основной доклад делал заместитель ГВС генерал-майор А.И. Киселев. Вопрос касался военного переворота в Йемене.
И здесь генерал как-то пренебрежительно сказал примерно следующее: «А вот советник командира Ассабской ВМБ капитан 1 ранга Кручинин, не разобравшись в обстановке, доложил, что на вертолете из Адена перелетел генерал. А на самом деле был майор, начальник штаба механизированной бригады. Надо различать звания и внимательней докладывать обстановку».
Такой оскорбительной оценки своим действиям, причем сделанной в пренебрежительном тоне, в присутствии сотни советников, я не ожидал. Так случилось, что факт военного переворота в Южном Йемене я узнал первым, а бегство офицеров наблюдал лично. И я обязан был доложить. Для Главного советника и Посла этот доклад, возможно, был первым источником информации о перевороте в соседней стране. В течение двух недель я дважды в сутки докладывал о действия эфиопских ВМС Главному советнику и военному атташе о подготовке к высадке десанта на побережье Йемена, а это означало бы начало войны. И вот тебе оценка!
Когда после докладов было объявлено, кто желает выступить и у кого есть вопросы, я поднял руку. Сказал я, примерно, следующее:
– Товарищ генерал, ВМФ имеет все виды разведок от авиационной разведки до агентурной. Каждый корабль в море, находится ли он в одиночном плавании или в составе группы кораблей, ведет разведку различными средствами: визуальными, радио и радиолокационными, акустическими. Обо всех обнаруженных военных надводных кораблях, подводных лодках и супертанкерах иностранных государств командир обязан доложить на ЦКП ВМФ. Вначале докладывается факт обнаружения, после классификации подробно: место, курс, скорость, названия, характерные особенности и т.п. Мне, в бытность командиром корабля на Тихоокеанском и Черноморском флотах, при нахождении на боевой службе, месяцами приходилось вести наблюдение за ударными группами вероятного противника, выдавая информацию на ЦКП ВМФ. В должности начальника штаба бригады ракетных кораблей, нес ответственность за организацию разведки на соединении. Будучи начальником кафедры тактики в военно-морском училище, читал курс военно-морской разведки будущим офицерам. Так что существо вопроса знаю не понаслышке.
Теперь по существу вопроса. Я лично наблюдал факт посадки йеменского вертолета и, узнав о перевороте в Йемене, обязан был доложить на КП Главного советника. А был ли среди бежавших офицеров генерал или лейтенант, не главное. Главное – переворот и бегство армии. А погоны я мог и не рассмотреть. В течение двух недель я дважды в сутки докладывал на КП и лично военному атташе о подготовке эфиопов к высадке морского десанта. Через начальника политотдела базы передал командующему ВМС Эфиопии, что высадка десанта приведет к его разгрому. И я удивлен, что за свои действия получил от вас, мягко говоря, упрек. О вертолете я мог бы вообще не докладывать. Не видел и все! Правильно говорят на флоте: не высовывайся! Доклад окончен.
Генерал ничего не мог возразить. На этом история с переворотом в Йемене закончилась.

Отпуск: Ассаб – Феодосия

Шло лето. Жара стояла невыносимая. Казалось, что за два года пребывания в Африке, можно было бы привыкнуть к жаре, к местному климату. Нет, к жаре привыкнуть трудно. Не хотелось выходить из квартиры. Там худо-бедно кондиционерами поддерживалась температура 26-27 градусов. Рано утром выходили на пляж, однако вода температурой 32-34 градуса не очень освежала. На наших судах у пирса механики мучились с действующими механизмами: забортная вода не обеспечивала их охлаждение.
В июле большие площади воды на мелководье и у рифов покрылись коричневой пеной. Это водоросли. Из-за них вода над рифами приобретает красный или зеленый цвет. Особенно это явление хорошо видно с высоты. Видимо из-за этого цветения мореплаватели назвали море Красным. По-научному, эта водоросль называется триходесмиум. Тянуться такие поля могут на несколько миль. При этом ощущался неприятный хлористый запах. В таких местах нет желания ловить рыбу и заниматься подводной охотой.
Мы отметили, что прошлым летом цветение воды мы не наблюдали, видимо лето было менее жарким. Через две-три недели водоросли пропали, но неприятный запах еще долго стоял у коралловых рифов. Стала чувствоваться усталость. Более двух лет без отпуска, да еще в Африке с ее экстремальными температурами, да и возраст перевалил за полсотни. Я запланировал себе отпуск с середины августа, и старший этот срок утвердил. Билеты были заказаны.
Советническая работа шла вяло. Январские события охладили пыл и рвение к работе, сказалось отношение наших подопечных к общему делу. Я приходил на службу, спрашивал, есть ли вопросы, до обеда находился в кабинете, потом уходил домой. Провел несколько занятий с офицерами штаба по видам обороны. Младшие офицеры проявляли большую активность и интерес, чем их старшие товарищи.
Летом разразился конфликт между США и странами НАТО, с одной стороны, и Ливией с другой. Ливийского лидера Каддафи, как организатора и пособника террористов, взорвавших пассажирский самолет над Атлантикой, американцы решили наказать. Подтянули ударные соединения в Средиземном море и начали наносить авиационные удары по военным объектам и дворцу самого Каддафи. Наши корабли 5-й Оперативной эскадры находились также в Средиземном море, и офицеры задавали мне вопросы: почему Советский Союз не оказывает военную поддержку Ливии, не начнет уничтожать натовские самолеты?
Приходилось объяснять, что Каддафи – организатор террора против мирных пассажиров, отказался выдать исполнителей взрыва самолета, и именно американцы поставили задачу его физического уничтожения. Советский Союз не может развязать боевые действия, потому, что, во-первых, мы бы поддержали террористов, а во-вторых, развязали бы третью мировую войну. Примерно в таком ключе проходили наши беседы.
Подошло время отпуска, и мы с Инессой 15 августа вылетели в Москву. Летели на нашем Ил-62. В Адене сделали посадку, прошли в аэровокзал, там увидели следы военного переворота: следы от снарядов и пуль. Из Адена самолет шел на север над Красным морем, пролетели Египет, Средиземное море, Турцию, Черное море, и мы над нашей землей. Вот и Москва, рейс продолжался около шести часов.
Мы остановились у младшего брата Инессы Володи Чулкова. В Москве пробыли три дня, побывали в магазинах «Березка», купили подарки и выехали в Севастополь. В Севастополе встретились с друзьями и соседями. Я собрал коллектив своей кафедры и в ресторане отметили встречу. Затем выехали к родителям Инессы в Феодосию.
Я всегда с радостью приезжал в этот город. Он нравился мне чистотой пляжей, спокойной, размеренной жизнью, особенно ранней осенью, когда большинство приезжих с детьми уезжает к началу учебного года, город пустеет. Но особенно привлекала меня охота на водоплавающую дичь на Сиваше. Охотничьи угодья расположены недалеко от города, в район Сиваша ехать всего полтора часа на машине. В сторону Керчи, на Адмиральских озерах, на расстоянии около 50 километров, отличная рыбалка, ловится карась, карп, толстолобик и разная мелочь.
Тесть мой, Леонид Дмитриевич Чулков, заядлый рыболов и охотник, работал после ухода в запас в гражданской организации. По случаю нашего приезда взял отпуск, и мы с ним более двух недель посвятили рыбалке и охоте. У него была любимая фраза: «Если работа мешает рыбалке, бросай работу».
Подошло время ехать дальше, в Приморье. Там, в селе Чернышевка, жили мои родители.
Село Чернышевка находится в трехстах километрах от Владивостока. Его основал в 1903 году мой дед по материнской линии Павел Кожушко с братьями, сестрой и переселенцами – выходцами из Черниговской губернии, пришедшими туда в поисках свободных земель и счастливой жизни. Там – родина моей матери. Отец, Леонид Яковлевич, родился в Ивановской губернии, детство его прошло в Сибири в небольшом городке Ишиме. Встреча моих родителей произошла в Приморье. На острове Большой Шантар, что в Охотском море, родился я. Отец служил в Погранвойсках, работал в Приморье, Сибири, на Урале. После выхода отца на пенсию, родители вернулись на мамину «малую родину», построили дом и проживали в родовом гнезде Чернышевке. Мои детские и школьные годы прошли в Приморье и Ишиме, я люблю эти места, особенно Приморье, и почти в каждый свой отпуск старался навестить родителей, побывать в знакомых с детства краях. С годами все труднее становилось совершать такие поездки. Историю своей семьи, родителей, близких и дальних родственников я описал в книге «Хроника моей семьи».
Летели во Владивосток мы с Инессой тяжело. В Хабаровске просидели двое суток. Из-за погодных условий рейсы переносились несколько раз. Уже в воздухе наш самолет развернули в сторону Советской Гавани и посадили на военном аэродроме Монгохто.
Наконец, мы во Владивостоке у моей сестры Людмилы. Ее муж, полковник Евгений Николаевич Писарьков, недавно был назначен заместителем командира корпуса ПВО по вооружению, и семья переехала из Анадыря, что на Чукотке, во Владивосток.
Оказалось, БПК «Таллин» стоит во Владивостоке, и Леонид навещает тетку. Утром я был на 33-м причале и меня проводили к командиру, с которым мы расстались полгода назад. Я встретился с сыном и с радостью узнал, что он собирается в отпуск. Выпал шанс провести отпуск вместе с ним. Решили, пока Леонид оформляет отпуск, Инесса останется во Владивостоке, я же поеду в деревню к родителям.
Три года назад у отца случился гипертонический криз. Он поправился, стал ходить, занимался легкой работой, но весной слег и уже не вставал. Болезнь сильно изменила отца. Я начал понемногу приводить в порядок дом, усадьбу. Что-то подремонтировал, поправил забор, погреб, выкосил траву у забора и построек, убрал все с огорода. Выбирал время, в основном вечернее, и ходил рыбачить на речушку, которую знал с детства. Приносил карасиков, сомят и разную мелочь. Стояла чудесная приморская осень, я наслаждался ее красотами, осознавая неизбежность скорого возвращения в раскаленную Африку. Я рассказывал отцу о своей работе в Эфиопии, о стране, о Красном море, подводной охоте. Он внимательно слушал меня. Вечерами в наших разговорах мы вспоминали знакомые нам обоим рыбные места. Я рассказывал ему о пойманной рыбе, о встрече с местными зверушками. Я видел, что все ему интересно, и как он переживает, так как не может составить мне компанию.
Отцу становилось с каждым днем все хуже. Перед отъездом я истопил баню и вымыл его. Мама спросила меня: «Как думаешь, сынок, долго еще папа проживет?» И сама ответила: «До Нового года не выдержит…». Я стал успокаивать маму, сам в душе понимая, что она права.
Мы летели с сыном одним рейсом, и 10 октября прибыли в Феодосию, а 15 октября вылетели через Москву в Аддис-Абебу. Я улетал с тяжелым сердцем, сознавая, что видел отца в последний раз. Отец прожил тяжелую жизнь. Бедное, полуголодное детство, батрачество, служба в частях ОГПУ, борьба с кулаками, «зачистки» зерна, часто несправедливые в отношении бедных крестьян, пограничная служба, «ежовские», а затем «бериевские» чистки органов, аресты близких людей, несправедливое отлучение от армии, которую он любил – все наложило отпечаток на характер отца. Он был строг, но никогда не повышал голоса. Я ни разу за всю мою жизнь не слышал от отца матерного слова, но когда он говорил даже тихо, слова его доходили до подчиненных. Он никогда не жаловался, не лез с объяснениями в любви и преданности. Он любил охоту и рыбалку, увлекался ими с детства и постоянно страдал от недостатка времени на эти занятия. Надо было косить, копать, убирать и делать массу сельской работы. И мама постоянно упрекала его за нелюбовь к этим работам, за желание уйти на речку с удочками, ведь дома столько дел!
Я вспоминал свое детство, все главные события тех лет у меня связаны с отцом. Из-за болезни мамы мы с ним в далекие детские годы выезжали в отпуск к деду в деревню, помню возвращение в Николаевск по Амуру. Это была интересная поездка речным пароходом. Отец отвел меня первый раз в первый класс 1 сентября 1943 года, и я это хорошо помню. Первая рыбалка – с ним, первая охота – с ним. Он разрешал мне, десятилетнему мальчишке, самостоятельно рыбачить на быстром и бурном притоке Уссури, с такими же, как я мальчишками оставаться на ночную рыбалку, лучить рыбу. Верхом на бревнах мы сплавлялись по бурной реке. Там я тонул и научился плавать.
В 12 лет отец научил меня пользоваться охотничьим ружьем, приемам и мерам безопасности при охоте на водоплавающую дичь, научил снаряжать патроны, доверил ружье и разрешил самостоятельно охотиться. Он научил меня самостоятельно управлять тяжелой лодкой, ставить сети в речушке и на озере, и я приносил домой ведра карасей и щук. Вместе со мной радовался моим трофеям, будь то убитая утка или пойманная рыба.
Мысли и воспоминания об отце не покидали меня весь перелет до Аддис-Абебы.

Последний год в Африке

16 октября мы были уже в Ассабе. В нашем гарнизоне произошли изменения. Произошла замена убывших офицеров, появились новые семьи. Замена в большей степени коснулась группы ПВО. У нас в группе я не застал переводчика. Отбыв обязательные два года, Константин и Оля Ивановы выехали в Союз. Костя был для меня не только отличным переводчиком, но и надежным товарищем, другом, несмотря на разницу в возрасте. Ему можно было доверить любое поручение, он освоил морской словарь, морскую терминологию. Костя хорошо играл на гитаре, разбирался в живописи, в искусстве. О таком помощнике можно было только мечтать. Инесса относилась к Косте с Олей, как к своим детям.
В Аддис-Абебе я получил заверение от Валентина Ивановича Шейко, что в самое ближайшее время он направит переводчика в Ассаб, ждали группу специалистов из Союза. Первое время я обходился один, при необходимости приглашал с собой переводчика из группы ПВО Ивана Усачева, ныне ведущего одного из российских телеканалов. Мои отношения с Бедлю стали более сдержанными, сказались январские события в Йемене. Я как-то охладел к своим обязанностям, это чувствовал Бедлю, но старался не показывать вида, будто ничего не произошло.
 Прошло три недели после нашего возвращения. Наш небольшой гарнизон готовился к ноябрьским праздникам. 3 ноября я отправил в Аддис-Абебу группу наших товарищей: председателя женсовета, нештатного библиотекаря, финансиста, двух офицеров для помощи женщинам в закупках продуктов. Вечером этого же дня мне позвонили от оперативного дежурного. Звонила Таня Клопнева, жена моего офицера и нештатный библиотекарь:
– Юрий Леонидович, у меня для вас печальная новость, умер ваш папа.
– Таня, когда это случилось?
– Умер 26 октября, а в Эфиопию передали 28 октября.
 Внутренне я был готов к этому известию, но все равно сообщение резануло по сердцу. Случилось то, что должно было случиться. Почему же в аппарате Главного о смерти отца узнали 28 октября, а мне передали 3 ноября, да и то через постороннего человека? А если бы наша группа не полетела в Аддис-Абебу? Когда бы я узнал о потере близкого человека? Кто бы мне сообщил?
По моему виду Инесса сразу поняла – случилось что-то плохое. Шел девятый день, день поминания усопших. Вечером мы поминали отца вдвоем, никого не хотелось видеть. Инесса ушла отдыхать, я сидел до глубокой ночи, пил джин и не пьянел, вспоминал отца и все, что с ним было связано, потихоньку пел дедовские украинские грустные песни, и было так тяжело на душе... Думал, как же там мама? И я ничем не могу ей помочь.
Несколько дней я не ходил на службу. Бедлю, узнав о постигшем меня горе, приехал в городок, высказал свои соболезнования. Вернулась из Аддис-Абебы наша группа, и Таня рассказала, почему мне сразу не сообщили о смерти отца. Шейко объяснил ей, что ожидался приезд какого-то проверяющего, и надо было всем быть на местах. А тут вдруг Кручинин потребует отпуск по семейным обстоятельствам?
Я не перестаю удивляться флотскому паническому страху перед начальством, хронической боязни любого проверяющего, боязни взять на себя ответственность за принятое решение. Как же это вошло в нашу плоть и кровь! Мне приходилось отправлять моих матросов и старшин, получивших известия о смерти родных или близких родственников, прямо из Средиземного моря, оформив проездные документы, подозвав любое судно, идущее в Севастополь, к борту. И не спрашивал ни у кого разрешения, ибо это прерогатива командира корабля (части).
Я не мог понять, почему мой начальник, капитан 1 ранга Валентин Иванович Шейко не вызвал меня на связь после получения известия из управления кадров, не выразил соболезнование и сочувствие в постигшем меня горе, не объяснил причину, по которой мое присутствие в Ассабе было необходимым. Я все бы понял. Раз надо быть на службе, значит надо. Он трусливо промолчал. Я никак не мог понять, почему он так несправедливо поступил по отношению ко мне?
После этих событий видеть его не мог, он для меня перестал существовать и как начальник, и как офицер. Наши натянутые отношения сохранились до моего возвращения в Советский Союз.
Под впечатлением горькой несправедливости я отправил телеграмму Начальнику политуправления аппарата ГВС генерал-майору Махросенкову, написал все, что я думаю о Шейко, об аппарате и политотделе ГВС. Шейко так и отмолчался, а генерал вскоре прилетел в Ассаб. Мы долго с ним беседовали, он извинился передо мной за своих подчиненных. Позже мы с ним встречались не раз, беседовали на разные темы, и я сохранил о нем хорошие воспоминания. После того, как мы вернулись домой, я – в Севастополь, а он – в свой Приволжский военный округ, когда шел развал страны и вооруженных сил, мы дважды общались с ним по телефону...
Однако жизнь продолжалась.

События последнего года

Я уже упоминал, что, возвратившись из отпуска, оказался без переводчика. В.И. Шейко предупредил меня, что с приездом новой группы переводчиков, ко мне прибудет один из них. Только через полтора месяца в Ассаб прибыл бывший преподаватель английского языка одной из районных школ Белоруссии, Виктор Леонтьевич Кисель с женой Натальей и пятилетним сыном. Оказалось, что Шейко еще раньше оставил его переводчиком у себя в Аддис-Абебе, но потом переправил его ко мне. Позже я понял причину перевода Виктора в Ассаб. Я сразу почувствовал, что по уровню подготовке, интеллекту, владению техникой перевода Кисель уступает Константину. Кисель как лейтенант запаса, проходил стажировку в танковом полку. Он был абсолютно не знаком с военно-морским флотом, морской и корабельной терминологией и словарным запасом, и вообще не представлял, что это за вид вооруженных сил, не представлял и его специфику.
Характером Кисель оказался упрямым, необщительным. Водительских прав не имел, учиться и освоить вождение категорически отказался. Все мои доводы о необходимости уметь водить машину, а эта необходимость в первую очередь связана с безопасностью наших жизней и жизнями наших близких, для него были неубедительными. Он заявил, что не шофер, что приехал в Эфиопию служить не шофером, а переводчиком, и его главная задача – перевод. Как оказалось сразу же, переводчик он был никакой. Вот наградил меня мой старший советник на последнем году моего пребывания за границей! Каждый раз перед выездом я готовил машину, выводил со стоянки, мой переводчик ожидал у ворот, садился на правое сидение с папкой и гордо восседал на месте начальника. И я думал порой, кто из нас начальник и кто подчиненный?
Темой наших разговоров с Бедлю он не владел, все, о чем мы говорили, было для Киселя абстрактным. Он переспрашивал Бедлю, просил повторить его фразу. Бедлю сразу же возненавидел моего нового переводчика, в отличие от Константина, к которому он относился с уважением. Бедлю намеренно говорил невнятно, тихо, и Кисель просто не мог уловить ход беседы. Я не мог поручить ему самое простое задание, дать поручение по отправке документов в аэропорт или передать просьбу капитанам судов, самостоятельно решить простой вопрос с кем-нибудь из офицеров базы. Кисель не интересовался рыбалкой, подводной охотой. Практически я оказался без переводчика. Я задавал себе вопрос: как же можно отправлять за границу неподготовленных к своей работе людей? Почему так халатно относились к отбору и подготовке переводчиков в 10-м Управлении? Ответ был один: да никому это не было нужно, никто не нес ответственность за качество отбора.
Я просил у старшего группы прислать Киселю замену, но получил ответ: «Бери, что дают». И я понял, что мучиться мне с моим переводчиком придется до конца моего пребывания в Ассабе.
В отсутствие переводчика, когда еще не было Киселя, я на серьезную беседу приглашал переводчиков из других групп, в частности переводчика из группы ПВО Ивана Усачева. Переводчиком он был отличным, освоил амхарский язык, свободно общался на нем с эфиопами. Даже сочинял стихи на местном языке, что приводило эфиопов в восторг. Иван был холост, приехал в Эфиопию один, готовить еду не хотел, поэтому питался вместе с офицерами ВМБ в их столовой, внося за питание денежный вклад. И даже теперь, имея своего переводчика, я иногда прибегал к помощи Усачева.

Группа советников 30-й механизированной бригады

Перед моим отпуском закончили командировку старший группы советников 30-й механизированной бригады подполковник Иван Францевич Судник и подполковник Рафист Сираевич Сапкулов. Они были для меня надежными товарищами, верными друзьями и в совместной работе, и в отдыхе. Так случилось, что мне пришлось отправлять в Союз их жен Надежду и Ольгу. Мужья в это время были на фронте, а билеты на самолет уже были заказаны заранее. Сменилась вся их группа. Уехал Дмитрий Дергунов, лучший ремонтник наших изношенных и разбитых местными дорогами и природными условиями УАЗиков.
Я хорошо знал о боевой деятельностью этой группы и постараюсь отдать им должное в своих воспоминаниях.
Впервые боевое крещение группа получила осенью 1983 года. В трехстах километрах от Ассаба у населенного пункта Миле из-за беспечности командира и офицеров был практически уничтожен батальон, охраняющий государственный ретранслятор связи. По приказанию нашего советника Командующего ЦОК, группа в составе четырех человек выехала в Миле разобраться и оказать помощь в восстановлении боеготовности батальона, организовать систему обороны и вместе с командованием бригады принять надлежащие меры. Трудно объяснить, почему командир бригады не только не выехал лично в разгромленный батальон, но даже не отправил с нашей группой ни одного своего офицера. Не было выделено и надлежащее охранение. Как объяснить действие командира бригады, который несет прямую ответственность за безопасность своего советника? Преступная халатность или обычная для эфиопов безответственность? Пожалуй, и то и другое!
Группа отправилась на автомобиле УАЗ в сопровождении только капрала-пулеметчика и солдата-шофера. А на маршруте протяженностью в 300 километров бродили шайки вооруженных партизан и просто бандитов. Вооружение нашей группы состояло из пистолетов, четырех автоматов Калашникова, ящика гранат и станкового пулемета. Ехали впервые по незнакомой местности, пересекая Соленое озеро – самое жаркое место в Африке, где температура воздуха в тени доходит до 60 градусов. И все же у них произошло столкновение и пришлось отрываться от группы вооруженных бандитов в несколько десятков человек.
В батальоне, куда они добрались, осталось около 40 процентов испуганного и деморализованного личного состава и растерявшегося командования батальона. Причина поражения батальона – неудовлетворительно организованное боевое дежурство и боевое охранение. Оно вообще не было выставлено. Командование батальона, проявив преступную халатность, поплатилось за это разгромом. Проанализировав создавшуюся обстановку, группа приступила к восстановлению боеспособности батальона и организации обороны объекта. Прибыло молодое пополнение. Его надо было обучить, обстрелять, провести с офицерами теоретические и практические занятия, разобрать ошибки. Пришлось все восстанавливать: расставить людей, поставить задачу и определить позиции приданному танковому взводу, определить сектора обстрела, рубежи, сигналы, пути подноса боеприпасов, эвакуации раненых, вопросы взаимодействия, связь и т.п.
Две недели наши ребята практически без сна и отдыха вели напряженную работу по восстановлению боеспособности эфиопского батальона. На практических стрельбах оказалось, что молодые солдаты не то чтобы целиться не умеют, они вообще закрывали глаза при выстреле. Побороть страх у молодых солдат помог случай. Противник решил повторить атаку на батальон, считая, что только что прибывшее молодое пополнение слабо обученное, не в состоянии противостоять опытным партизанам. Однако батальон уже был более-менее подготовлен и слажен. И когда противник бросился в атаку, комбат, по рекомендации советника, подпустил противника к намеченному рубежу и приказал открыть огонь из танковых орудий и стрелкового вооружения. Противник был в панике, бросился бежать, а солдаты открыли прицельный огонь. Так приобретался боевой опыт.
В январе 1985 года группа в полном составе вместе с бригадой совершила марш-бросок протяженностью 800 километров на соединение с основными частями центрального объединенного командования в населенный пункт Уолдия. Группа в составе пяти человек: советника командира бригады подполковника И.Ф. Судника, советника начальника политотдела подполковника Р.С. Сапкулова, специалиста по вооружению и технике майора Д.А. Дергунова, специалиста по артиллерии майора Тимура Григорьяна и переводчика лейтенанта Владимира Гавришина в сопровождении охраны из двух солдат в походных условиях размещалась на двух автомашинах УАЗ и ГАЗ-66. На автомашинах были оборудованы места для отдыха и ночевок. Палатку не ставили. Продукты добывали сами, кое-что получали из бригады: консервы, макароны, чай. Перед отъездом продуктами помогли наши летчики и кубинцы, подарив мешок риса, два ящика тушенки, несколько упаковок топленого масла. Проблемы с питанием начались, когда кончились продукты. Пока были деньги, подкупали на рынках в населенных пунктах. Во время боя группу старались на передний край не пускать, но Иван Францевич был всегда рядом с комбригом, оценивал обстановку, давал рекомендации, подсказывал варианты действий.
Тяжелый бой произошел у населенного пункта Алеля Буля 15 апреля 1985 года. Бригада попала в засаду, продвигаясь в ущелье. Противник подбил первую и последнюю машины и бригада остановилась. Спасло то, что комбриг приказал пехоте следовать пешком по горам слева и справа вдоль ущелья. Бой длился более суток. Иван Францевич Судник спокойно, без бравады был на самых опасных направлениях, помогая офицерам в организации отпора противнику. Сам же комбриг был на грани паники. В том, что бригаде удалось выстоять в бою – исключительная заслуга подполковника Судника. Противник в этом бою имел пятикратное превосходство. Накануне боя самый боеспособный батальон было приказано выдвинуть на 60 километров в район, где, как оказалось, противника не было. Факт этот – результат прямого предательства высокопоставленного офицера ЦОК. Такое случалось неоднократно. В этом бою проявились лучшие качества майора Дергунова. Для того, чтобы эвакуировать и спасать подбитую технику, восстанавливать ее и при этом беречь личный состав, требуется профессиональное мастерство, мужество и самообладание. Дмитрий Андреевич – воплощение спокойствия. Не обращая внимания на стрельбу, взрывы, он спокойно руководил ремонтной бригадой, которая выполняла каждую его команду, понимая каждый его жест без переводчика. Результатом его работы явилось то, что за время боев почти вся техника была восстановлена, отремонтирована, а солдаты и офицеры ремонтных бригад получили отличные ремонтные навыки.
Офицеры советнической группы пользовались непререкаемым авторитетом. И этот авторитет они завоевали в боях и переходах. Командование бригады старалось хоть как-то облегчить быт и повседневную жизнь в полевых условиях. В условиях скудности питания служба снабжения передавала свежее мясо, в достаточном количестве обеспечивала водой, которая ценилась на вес золота. При норме на солдата и офицера два литров в сутки, офицерам группы поставляли по 10 литров на человека. Это много стоит.
Навсегда осталось в памяти наших офицеров отношение к ним со стороны наших старших начальников. После одного тяжелого и неудачного боя, когда бригада понесла серьезные потери, прилетели командующий ЦОК и его советник наш полковник А.А. Петров (после командировки в Эфиопию он был назначен начальником Свердловского суворовского училища). Разбор происходил так: эфиопский генерал отозвал в сторону командира бригады, спокойно заслушал доклад и дал свою оценку. Наш Петров в «лучших традициях Советской Армии» даже не выслушал до конца доклад советника подполковника Судника, прервал на полуслове и в грубой, бестактной форме обвинил группу и лично советника Судника в бездеятельности в бою. Все это происходило в присутствии подчиненных Ивана Францовича. В очередной раз упрекнул группу в том, что они служат «на пляже», имея в виду дислокацию бригады в Ассабе. Каждый приезд Петрова, в отличие от приезда других старших начальников, был для группы «черным днем». Бестактность, неуважение к подчиненным, грубость – характерная черта в поведении этого начальника. Он ни разу не поинтересовался ни состоянием здоровья в группе, ни тем, как живут, чем питаются, в чем нуждаются его подчиненные. На просьбу съездить за деньгами и продуктам в Аддис-Абебу (группа в течение трех месяцев не получала денежное довольствие), ответил: «Обойдетесь!».
Помню, как Рафист, вспоминая этот случай, с горечью сказал: «Я воспитан в уважении к старшим и начальникам, но Петрова не уважаю до сих пор, и не могу простить грубости и бестактности по отношению к подчиненным. Неприятный человек!». Что можно сказать? В наше время в армии и на флоте много встречалось командиров и начальников, которые допускали грубость и бестактность по отношению к подчиненным, будучи уверенными, что подчиненный не ответит ему тем же.
Но вернемся к моим товарищам. Я с уважением относился к этим двум офицерам. Ценил их за простоту, скромность, порядочность и профессионализм. Они были настоящими армейскими офицерами. Оба танкисты, они в совершенстве владели мастерством вождения танков и боевых машин. Их часто вызывали ночью на разгрузку техники с прибывших в Ассаб судов. Танки были так плотно загружены в трюма, что ни сопровождающая команда, ни эфиопские водители не могли вывести их с судов. И тогда садились за рычаги командир и политработник и с ювелирной точностью выводили тяжелые машины из трюмов на пирс. Они могли показать высший класс в вождении на танкодроме и при выполнении боевых стрельб на полигоне. Почти одновременно оба вернулись в Союз.
Иван Францевич после возвращения был назначен заместителем областного военного комиссара в город Курск. Вся его служба прошла в Забайкалье в укрепрайонах на границе с Китаем в тяжелых климатических и бытовых условиях вместе с женой Надеждой и сыном. Казалось бы, справедливость восторжествовала, спокойная служба и должность обеспечивали спокойную старость. Но судьба распорядилась по-своему. Инфаркт. Иван Францевич даже не успел прочувствовать спокойную службу. Забайкалье, где служба медом не казалась, Эфиопия с тремя годами походов, боев в тяжелейших условиях африканской жары, нервных перегрузок и постоянной ответственности за исход боевых действий, в которых бригада постоянно принимала участие, несправедливое и оскорбительное отношение старших начальников, подорвали сердце офицера. Даром ничего не дается. Рано ушел из жизни Иван Францевич Судник. На его жену Надежду свалилось еще одно горе. Ушел из дома и не вернулся пятнадцатилетний сын.
Политработником Рафист Сираевич стал не сразу. После ремесленного училища работал токарем на заводе. В 1965 году поступил в Ульяновское танковое училище, после окончания служил в Дальневосточном военном округе, командовал танковым взводом. Был избран секретарем комитета комсомола полка, затем назначен заместителем по политчасти командира танкового батальона. Так определилась судьба кадрового политработника.
В 1975 году Рафист поступил в военно-политическую академию имени В.И. Ленина, после окончания он – замполит командира танкового полка в Вологде. С этой должности был направлен в Эфиопию.
После возвращения в Союз, Рафист был назначен заместителем начальника факультета по политчасти Саратовского училища ракетных войск. С 1988 года – заместителем по политчасти начальника Казанского училища ракетных войск. В 1992 году был уволен в запас.
Так сложилась жизнь и судьба моих товарищей.

Дела повседневные

Почти полностью обновилась советническая группа ПВО. Вместо опытных и послуживших офицеров приехали молодые старшие лейтенанты с женами и маленькими детьми. Они пришли учить национальные кадры, не имея при этом сами достаточных знаний и практических навыков. Кстати, молодые эфиопские офицеры в большинстве своем прошли хорошую подготовку в наших училищах и учебных базах. Городок превратился в детский сад.
Как могли кадровики из 10-го Главного управления посылать неподготовленных молодых офицеров в страну, где велись боевые действия, да еще с детьми младенческого возраста? В войсках, на фронте были офицеры, которые прибывали на два года без семей. ПВО считалось самым спокойным местом. Выяснилось, что в основном офицеры ПВО прибывали из Дальневосточного округа и имели высокопоставленных покровителей. Кто родственников жены, кто своих, кто друзей своих родственников, занимающих солидные должности в вышестоящих штабах, которые обеспечивали протекцию при направлении в загранкомандировку. Как сейчас бы сказали – коррупционные связи. Что давало молодым офицерам эта командировка?
Во-первых: участие в боевых действиях засчитывало год службы за два. Спокойно проведя три года на берегу теплого моря с женой под боком, старший лейтенант получал выслугу шесть лет, как прослужив, скажем, на Чукотке. Во-вторых, после возвращения в Союз, имел право на перевод в центральную часть страны и вышестоящую должность, по сравнению с той, с которой он шел в командировку. В-третьих, полученные командировочные за три года в Эфиопии с сохраненным окладом по прежней должности обеспечивали финансовую стабильность: покупку престижного автомобиля, кооперативной квартиры, японской радиоаппаратуры и прочего. В-четвертых, офицер получал статус участника боевых действий. Вот и лезли по блату молодые, зачастую неподготовленные офицеры в воюющую страну, на должности и места, гарантирующие надежную безопасность. В армейских частях, где шли бои, таких не было.
После замены многих «старослужащих» в гарнизоне изменилась обстановка. Молодые жены стали группироваться по интересам, не стало тесного общения среди офицеров и членов семей.
Пришедший на должность советника командира 30-й механизированной бригады майор вместо И.Ф. Судника со своим замполитом как-то обособились, стали на охоту и рыбалку выезжать самостоятельно, отдельно от остальных.
Возвращаясь из отпуска, я подал через своего старшего рапорт Главному военному советнику с просьбой освободить меня от обязанностей старшего по гарнизону, ссылаясь на последний год пребывания в Эфиопии, причем неполный. С 1 января 1987 года старшим по нашему гарнизону был назначен советник командира бригады ПВО подполковник Виктор Алексеевич Бондаренко. Это у него была самая большая группа с самыми молодыми офицерами. Я же взял на себя обязанности нештатного морского начальника, по связи с капитанами судов и представителями Азово-Черноморского пароходств.
Я был счастлив, что не мне приходилось улаживать семейные вопросы в коллективе. В основном же, все также проводились занятия по тактической и политической подготовкам, так же выезжали на стрельбище, женщины летали на маркат. Для прибывших семей это было в новинку, нам же по третьему году все надоело, мы жили в ожидании возвращения на родину.
Немецкую авиагруппу перевели в центральную часть Эфиопии, и мы лишились наших хороших товарищей.

Возвращение на Родину

Мы летели нашим самолетом Ан-62 Аэрофлота, летели знакомым маршрутом с посадкой в Адене, как летели год тому назад в отпуск. Через шесть с половиной часов мы приземлились в Москве. Наше пребывание за границей закончилось. Остановились мы у младшего брата Инессы Володи Чулкова. К великой радости его дочек Маши и Нади мы привезли большую коробку экзотических фруктов: манго, папайи, бананов и цитрусовых. Купили мы все на оставшиеся местные деньги перед вылетом и не надеялись, что таможня пропустит. Но таможенники в Аддис-Абебе на наши коробки не обратили внимания, а в аэропорту Шереметьево нас даже не проверяли. Так что коробка с отличными свежими фруктами была доставлена в целости и сохранности.
В день нашего вылета в Аддис-Абебе температура воздуха была +24, в Москве – 15-17 градусов мороза. Такой перепад температур вызвал у нас простуду, мы явно были не готовы к резкой перемене климата. Однако дел в Москве было много, болеть было некогда. Мы прилетели в пятницу, а субботу и воскресение отдыхали, лечились, посетили магазины «Березка», накупили подарков, кое-какую радио-, видеоаппаратуру, решив, что серьезные покупки будем делать позже, приехав в Москву специально.
В понедельник я занялся служебными делами. В 10-м Главном управлении доложил о прибытии, в финансовом отделе получил зарплату начальника кафедры за три года, в ЦК КПСС в назначенное время встретился с товарищем в штатском. С ним состоялась продолжительная беседа. Его интересовало все: общая обстановка в стране, отношение к Советскому Союзу руководства на нашем уровне и населения страны, настроение среди военных и их отношение к нашим советникам, настроение наших военных, условия проживания и много различных вопросов интересовали товарища из ЦК. Он спросил мое мнение в вопросах комплектования нашими специалистами, уровнем их подготовки, условиями проживания и денежным довольствием.
Я не думал, что так подробно может интересовать товарищей из ЦК состояние дел в странах, где работают наши военные. Я высказал свое мнение по вопросу комплектования советнических групп переводчиками. Я испытал на своем опыте качество их подготовки. Сравнил подготовку выпускников Института военных переводчиков и подготовку сельского учителя английского языка, необходимость обязательной стажировки в видах вооруженных сил, где ему придется работать, чтобы он мог представлять специфику работы. Военный переводчик должен обязательно пройти основы военного дела, уметь водить автомашину, иметь навыки в обращении со стрелковым оружием.
Доложил я и мнение по качеству подготовки специалистов. Назначение молодых офицеров, которые сами подготовлены плохо, подрывает престиж военного специалиста и вызывает неприятие его, как инструктора. Тем более, что многие офицеры национальных армий прошли подготовку в наших училищах и учебных центрах и хорошо знают свою специальность, а иногда могут и научить кое-чему нашего лейтенанта.
Я сказал, что являюсь противником отправки молодых офицеров с малолетними детьми. Высказал мнение, что в заграничную командировку необходимо направлять офицеров опытных, имеющих определенный стаж службы в армии и на флоте. Ответил я и на другие вопросы.
Товарищ из ЦК поблагодарил меня за беседу, пожелал успехов в дальнейшей службе. После чего я нашел кассу и заплатил партийные взносы за три года, которые был за границей, с оклада начальника кафедры.
Кстати, мы ежемесячно платили партийные взносы в Эфиопии в иностранной валюте в партком Главного советника. Взносы назывались профсоюзными, а партком – профкомом. Можно удивляться, сколько кормилось бездельников в рангах обеспечивающих, контролирующих, помогающих, проверяющих и тому подобных в аппарате Главного военного советника в стране, где велись боевые действия. При этом, не имея никакого отношения к этим действиям, они получали высокое денежное довольствие, выслугу лет год за два, статус «участник боевых действий», хотя даже не имели представления об этих самых действиях и не несли никакой ответственности за все, что происходило в стране. И все они выходцы из аппарата Министерства обороны и все, как правило, с московской пропиской. Сколько же их приходилось на одного фактического советника и специалиста?
На следующий день я имел беседу в управлении кадров флота. Служба заканчивалась, мне предстоял выход в запас. Выслуга составляла около сорока лет, что с большим запасом обеспечивала максимальную пенсию в 250 рублей. У меня спросили, не буду ли я против назначения на должность старшего преподавателя училища в Севастополе?
Я был согласен, и мне было выписано предписание: прибыть в распоряжение начальника Черноморского Высшего военно-морского училища. Моя заграничная командировка в должности военного советника закончилась.
Перед новым 1988 годом мы с Инессой приехали в Севастополь.

Предыдущая часть:

Другие рассказы автора на канале:

Авиационные рассказы:

ВМФ рассказы:

Юмор на канале: