У нас с вашим мужем был роман.

"Копирование материалов запрещено без согласия автора"

— У нас с вашим мужем был роман… — Маргарита запнулась, и признание, словно опавший лист, замерло в воздухе, прежде чем она договорила с едва заметным усилием: — Он начался за несколько лет до его… ухода.

***

Жанна Викторовна Соболева припарковала свой серебристый «Лексус» в прохладной тени раскидистого клёна, будто пряча его от любопытных глаз, устремлённых на особняк. Тонкие пальцы, увенчанные безупречным маникюром, скользнули к зеркалу заднего вида, на мгновение задерживая взгляд карих глаз на собственном отражении. Сорок пять лет – и ни единой предательской морщинки на гладком лбу, лишь безмолвное свидетельство регулярных визитов к лучшему косметологу города. Она всегда ревностно следила за течением времени, стараясь поймать его ускользающие мгновения за хвост. Даже когда Семён был жив…

Воспоминание о покойном муже укололо под самым сердцем, словно осколок забытого стекла. Три года минуло с его ухода, но острая боль потери лишь притворилась, что уснула – она затаилась, свернувшись в тугой клубок. Жанна, подавив вздох, грациозно поправила идеально уложенные каштановые волосы и вышла из машины. Звонкий стук каблуков – тихий барабанный бой, отсчитывающий секунды неизбежности – разнёсся по мощёной дорожке, ведущей к парадному входу роскошного дома.

Трёхэтажный особняк с огромными панорамными окнами, отражающими безупречную синеву неба, и ухоженным садом, утопающим в зелени, – их общее детище, когда-то рождённое в мечтах о совместном счастье с Семёном. Дом, в котором должны были звенеть детские голоса и искриться смех. Увы, ни одна из их надежд так и не проросла. Бесконечные попытки обернулись лишь горьким разочарованием, а посещения врачей – приговором. В конце концов, Жанна смирилась, приняв этот удар судьбы, как неизбежное.

Она толкнула массивную дверь, и та беззвучно распахнулась, впуская её в просторный холл. Внутри царила стерильная чистота, поддерживаемая неустанными усилиями уборщицы, посещавшей дом трижды в неделю. Хотя Жанна и сама не могла усидеть без дела, эта безупречность не приносила ей истинной отрады. Роскошный дом, возвышавшийся над ней как немой укор, казался лишь холодной оболочкой. Одиночество, сотканное из тишины и пустоты, окутывало её, несмотря на богатство, успех и доставшийся от мужа крупный бизнес.

– У нас с вашим мужем был роман, он начался за несколько лет до его ухода, – послушно повторила Маргарита, запнувшись лишь на последнем слове, словно ступив на зыбучую почву.

— Что это ещё за пакость? — прошипела Жанна, заметив на девственно-белом ковре предательский отпечаток грязного ботинка. В последнее время её монологи с самой собой звучали всё чаще и горче. — Ну, точно кукушка поехала, сама с собой, как блаженная.

Со вздохом нагнувшись за давно позабытыми домашними туфлями, она поморщилась от пронзившей поясницу острой боли. «Старость подкралась, Жанна, незаметно», — мелькнуло в голове. И без того скверное настроение рухнуло в тартарары, когда завибрировал телефон. На экране высветилось змеиное имя: «Полина Аркадьевна».

Полина Аркадьевна, мать покойного Семёна, никогда не питала к невестке тёплых чувств. «Слишком ледышка для нашего Сенечки», — случайно услышала Жанна однажды её елейный разговор с подругой. И, возможно, свекровь была права. Жанне претили бурные проявления эмоций, она всегда держала спину, словно аршин проглотила, и говорила, словно отчеканивала слова. Это была отцовская школа — военный в отставке, суровый и неумолимый.

— Да, Полина Аркадьевна, — процедила Жанна, сбрасывая туфли и устало разминая затёкшую шею.

— Я звоню напомнить о завтрашнем обеде, — голос свекрови резанул, как бритва, властный и с оттенком скрытого презрения. — Светочка приезжает c мужем из Германии.

Светлана — младшая сестра Семёна, бесспорная фаворитка семейства. В отличие от бездетной Жанны, она не только осчастливила мать двумя внуками, но и регулярно осыпала её звонками и дорогими подарками. Идеальная дочь, ангел во плоти.

— Конечно, я помню, — Жанна прикрыла глаза, тщетно пытаясь подавить волну раздражения. — В два часа, у вас, как всегда.

— Надеюсь, на этот раз ты не заставишь нас ждать. В прошлый раз мы прождали тебя сорок минут.

Жанна до боли прикусила губу. В прошлый раз её задержало внезапное совещание — управление бизнесом, оставленным Семёном, оказалось куда более сложным и изматывающим, чем она могла себе представить. Но когда Полину Аркадьевну волновали чужие заботы?

— Я приеду вовремя, — отрезала она и, не дожидаясь новых упрёков, разорвала связь.

Её дом, её машина, её деньги. А она всё ещё ощущала себя чужой, незваной гостьей в семье покойного мужа. Впрочем, эта семья, какой бы ядовитой она ни была, оставалась единственной нитью, связывающей её с Семёном.

Жанна плеснула в бокал терпкого красного сухого вина, приберегаемого для особых случаев, и опустилась в любимое кресло. Огромный персидский кот тут же запрыгнул к ней на колени, требуя ласки. Она слабо улыбнулась, погружая пальцы в его шелковистую шерсть.

— Только ты меня и любишь по-настоящему, Маркиз, — прошептала Жанна, и тут же с укором взглянула на себя: — Ну вот, совсем с котом заговорила. Точно свихнулась.

Она пригубила вино, и взгляд её приковала семейная фотография на каминной полке. Париж, Эйфелева башня, они с Семёном. Их последнее совместное лето, запечатлённое в лучах заходящего солнца. Он обнимал её за плечи, и улыбка его была такой ослепительной, что, казалось, счастье сочилось сквозь фотоплёнку. Предчувствовал ли он тогда, за полгода до рокового дня, что сердце его угаснет навсегда? Знал ли, что ей предстоит встретить одиночество в объятиях этого пустого дома?

Жанна скривилась, отводя взгляд от этого немого свидетеля счастья. Себя жалеть — удел слабых. Слёзы, рыдания — не для неё. Она не такая. Никогда не была. Даже в тот день, когда земля приняла его, она стояла каменной, не проронив ни слезинки, в то время как Полина Аркадьевна и Светлана разрывались от горя.

Трель телефона вырвала её из омута воспоминаний. На экране высветился номер Ольги. Сбросив с колен лениво мурлыкавшего кота, Жанна ответила:

— Оль, привет. Что-то случилось?

Ольга звонила редко. У неё была своя, размеренная жизнь: муж, дети, школа. Они словно жили на разных планетах: она — успешная бизнес-леди, ни разу не испытавшая радость материнства, Ольга — простая учительница, черпающая счастье в семье.

— Жань, тут такое дело… — в голосе Ольги звучала какая-то робкая тревога. — К тебе никто сегодня не заходил?

Нахмурившись, Жанна крепче сжала телефон.

— Нет, а кто должен был? Ты меня пугаешь, Оль.

Ольга замолчала на мгновение, и в трубке послышался судорожный вздох.

Это всё глупости.Сегодня приходила какая-то женщина,спрашивала твой адрес,говорит ,что знакомая Семёна.

– Что ты ответила? Дала ей мой адрес? – Жанна невольно сорвалась на резкий тон.

– Я что, совсем с ума сошла? – Ольга, казалось, искренне обиделась. – Сказала, ничего не знаю, и выставила её за дверь, хотя эта дамочка упиралась как одержимая.

Жанна облегченно выдохнула.

– Спасибо, сестренка. Наверняка опять какая-нибудь просительница с жалобной историей. После смерти Семена они словно из рога изобилия посыпались.

Сестры еще немного поболтали, обменялись дежурными фразами о здоровье и детях Ольги, прежде чем попрощаться.

Положив трубку, Жанна задумчиво забарабанила пальцами по столешнице. Странно, но новость о незнакомке взволновала её гораздо сильнее, чем она готова была себе признаться. «Знакомая Семена»…

За три года после его смерти такие «знакомые» появлялись не раз. Обычно им были нужны деньги – якобы Семен кому-то задолжал, что-то обещал… Типичный набор. Жанна давно научилась выстраивать непробиваемую стену между собой и этими охотниками за чужим горем. Но сейчас, вопреки всякой логике, в душе поселилось щемящее беспокойство.

С бокалом вина в руке она подошла к окну и углубилась взглядом в непроглядную ночь, окутавшую сад. Лишь фонари вдоль дорожек выхватывали из темноты безупречно подстриженные кусты и яркие, словно застывшие мазки краски, клумбы.

Глядя на это искусственное великолепие, Жанна вдруг почувствовала изматывающую усталость. Сад, как и доставшийся в наследство от мужа бизнес, требовал неусыпного внимания и постоянного контроля. Ей казалось: дай слабину, остановись хоть на мгновение – и всё это рухнет, погребя под обломками её саму. Но сдаваться она не собиралась.

– Хватит хандрить! Завтра будет новый день, – проговорила Жанна вслух, осушая бокал.

Она еще не знала, что принесет ей этот новый день.

Жанна как раз заканчивала наносить тушь, когда по дому раскатисто пронесся настойчивый дверной звонок. Женщина замерла, устремив взгляд на свое отражение: идеально уложенные каштановые волосы, безупречный макияж, искусно скрывающий следы бессонных ночей.

Маска безупречности, которую Жанна скрупулезно создавала каждое утро, требовала полной самоотдачи, и отрываться от этого ритуала не хотелось. Но звонок продолжал надрывно трезвонить, не оставляя выбора. Жанна накинула шелковый халат поверх кружевной комбинации и направилась к двери, понимая: кто бы там ни стоял, этот визитер явно не намерен уходить.

Спускаясь по широкой лестнице, она мысленно перебирала возможные варианты. Курьер с неотложными документами из офиса? Назойливая соседка, беспрестанно занимающая то соль, то сахар? Но где-то в глубине души уже зрело смутное, недоброе предчувствие.

Заглянув в дверной глазок, Жанна увидела незнакомку – призрачно-бледную, почти прозрачную, но безупречно одетую. Простое серое платье, словно сотканное из теней, строгая прическа, сдержанный макияж. Мысль о назойливой продавщице, втюхивающей чудо-пылесосы, рассыпалась в прах. Эта женщина была из другого мира.

Жанна отворила дверь, оставив предательскую цепочку на страже.

— Жанна Викторовна? – прозвучал тихий, надтреснутый голос. – Простите за визит, но нам необходимо поговорить.

— Кто вы? – Жанна скривилась, словно от зубной боли. Ледяной сквозняк прошелся по позвоночнику, а сердце заполошно забилось в груди.

— Меня зовут Маргарита. Маргарита Андреевна Климова, – женщина замолчала, словно набираясь душевных сил. – Я… я знала вашего мужа. Семена Ильича.

Жанна почувствовала, как пальцы, судорожно вцепившиеся в дверную ручку, побелели. Вот оно. Очередной призрак из прошлого Семёна. Сколько их уже было за эти проклятые три года? Пять? Десять? Она сбилась со счету.

— И чем я могу быть вам полезна? – в голосе Жанны сквозил холод, почти враждебность. – Если вас интересует бизнес, жду вас в офисе в рабочее время.

Маргарита покачала головой и взглянула на хозяйку с отчаянной мольбой.

— Нет, это… это личное. Умоляю, позвольте поговорить с вами наедине. Это жизненно важно.

Что-то в дрожащем голосе этой женщины, в ее воспаленном взгляде заставило Жанну засомневаться. Она выглядела… умирающей? Да, определенно нездоровой. Лицо – натянутый пергамент на острых скулах, запястья – тонкие прутики, грозящие сломаться. И эта маниакальная настойчивость…

— Хорошо, – пробормотала Жанна, отцепляя цепочку. – Проходите.

Она впустила гостью, не спуская с нее глаз. Большинство при первом визите в их с Семёном особняк не могли скрыть благоговейного восхищения или зависти. Но Маргарита окинула взглядом дизайнерский интерьер с тем же безразличием, что и старый табурет. Ее мысли тревожно метались где-то в другом месте.

Жанна провела ее в гостиную, залитую щедрым полуденным солнцем, указала на диван и, чисто из вежливости, предложила:

— Хотите чаю?

— Нет, спасибо, я ненадолго.

Маргарита присела на самый краешек дивана и стала маниакально разглаживать несуществующие складки на юбке, повторяя этот жест, как одержимая. Жанна, устроившись напротив, нарочито молчала. Ей тоже не хотелось начинать этот разговор, потому что неприятное предчувствие, как грязная волна, нарастало с каждой секундой. Но Маргарита продолжала упорно молчать, поэтому пришлось нарушить тишину:

— Итак, с какой же целью вы пожаловали?

Маргарита шумно выдохнула, словно перед прыжком в ледяную воду, расправила плечи, пытаясь облачиться в маску уверенности, и произнесла:

— Жанна Викторовна, боюсь, мои слова обрушатся на вас как гром среди ясного неба, и я с трудом нашла в себе смелость предстать перед вами… У нас с вашим мужем была… связь. Романтическая связь.

«Этого не может быть», — отчаянно взмолилась Жанна, но сознание отказывалось принять чудовищную правду.

— Простите, не могли бы вы повторить? — прозвучал обманчиво мягкий, словно шелковый, голос.

— У нас с Семёном был роман. Он вспыхнул за несколько лет до его смерти, — покорно повторила Маргарита, запнувшись лишь на последнем слове, словно споткнувшись о надгробную плиту.

Ее взгляд не дрогнул, она смотрела прямо в глаза Жанне, и та отчетливо видела: эта дерзкая нарушительница ее спокойствия не лжет. Кровь прилила к лицу, в ушах зазвенел набат, а грудь сдавило железным обручем, отчего стало мучительно больно дышать. Поднялась волна яростного желания вышвырнуть эту нахалку, оскверняющую светлую память ее мужа, за порог и навсегда забыть об этом кошмарном визите. Но Жанна понимала: если она поддастся импульсу, ее до конца дней будет терзать gnawing сомнение: солгала ли незнакомка, предал ли ее любимый Семён. Собрав остатки воли в кулак, она произнесла как можно тверже:

— Я не верю вам. Семён никогда бы…

— У меня есть доказательства, — перебила ее Маргарита, нервно нашаривая что-то в своей сумочке. — Но сейчас не об этом. У нас есть ребёнок. Сын. Ему пять лет.

Эти слова обрушились на Жанну как пощёчина, оглушили, лишили дара речи. Ребёнок. То, чего она отчаянно мечтала дать Семёну, но так и не смогла. То, о чем они грезили все годы брака. У Семёна есть сын… от другой женщины?

— Вон! Немедленно вон отсюда! Иначе я вызываю полицию! – прорычала Жанна, едва сдерживая истерику.

— Прошу вас, дайте мне еще пару минут. Я должна вам кое-что показать. – Маргарита, наконец, извлекла из сумочки фотографию и протянула ее Жанне. – Это Ваня, наш сын. Посмотрите на него. Он – точная копия Семёна.

Жанна хотела с отвращением швырнуть фото обратно в лицо этой женщине, но что-то заставило ее задержать взгляд. С фотографии смотрели такие знакомые, такие родные зелёные глаза, а непокорная чёрная прядь волос, выбившаяся надо лбом, и лукавая улыбка, рождающая ямочку на левой щеке, – все это было до боли, до слез знакомо. Словно этот снимок вырвали из их старого семейного альбома, где хранились бесценные кадры, запечатлевшие Семёна в детстве.

— Это подделка, Фотошоп, дешевый монтаж, — прошептала она, будто завороженная, не в силах оторвать взгляд от зловещего снимка. — Вы решили сыграть на моих нервах? Шантаж? Жалобная история – ваш конек?

— В глубине души вы знаете, что это не игра воображения, — тихо возразила Маргарита. — И да, моя история достойна слез, Жанна Викторовна. Просто потому что я умираю.

— Обойдемся без дешевых трагедий, — холодно процедила Жанна, стараясь скрыть промелькнувший страх.

— С четвертой стадией рака не до фарса, поверьте. Доктора отмерили мне несколько месяцев, полгода – если повезет. Не смотрите на меня так, Жанна Викторовна, я уже выплакала все слезы. Даже странно, правда?

Жанна беспомощно моргнула. Эта абсурдная сцена словно разворачивалась в дурном сне. Она не знала, как реагировать, что говорить. Отрицание, гнев, шок, неверие – все смешалось в один ком, сдавивший горло.

— И что… что конкретно вам нужно от меня? — наконец выдохнула она, ледяным тоном отгораживаясь от надвигающейся бури.

Маргарита держалась, говоря о себе сдержанно и отстраненно. Но на последних словах что-то дрогнуло в ее голосе, словно тонкая нить оборвалась, и он зазвенел отчаянной мольбой:

— Позаботьтесь о Ване, прошу вас. Не дайте ему сгинуть в детском доме. Он… он заслуживает большего. А вы… вы теперь единственная его семья.

Что-то хрустнуло в груди у Жанны, словно лед под ударом молота. Слишком. Все это было невыносимо, неподъемно. Она вскочила с кресла, подобно разъяренной фурии, и обрушила на Маргариту взгляд, полный испепеляющей ярости.

— Вы в своем уме?! Сначала признаетесь в грязной связи с моим мужем, в том, что родили от него ребенка, а теперь хотите взвалить на меня чужого отпрыска?! Да вы… вы просто чудовище!

— Не за себя прошу, — прошептала Маргарита, и в голосе её слышалась усталость вечности. — Ради Вани. И ради Семёна. Он любил вас, Жанна Викторовна. Рассказывал с упоением о вашей доброте, силе, о том, что вы никогда не дадите в обиду слабого. Лишь такому человеку я могу доверить судьбу моего мальчика.

— Хватит! Откуда вам знать моего мужа? — резко оборвала её Жанна, и в голосе звенел металл.

По щеке предательски скользнула слеза, и Жанна со злостью смахнула её, словно отгоняла наваждение.

— Я знала его очень хорошо, пусть и иначе, чем вы, — тихо, но с настойчивой убежденностью ответила Маргарита.

Она извлекла из видавшей виды сумочки потрёпанный конверт и положила его на лакированную поверхность журнального столика. Тонкий слой пыли взметнулся в лучах солнца, пробивающихся сквозь тюль.

— Здесь всё о Ване. Все его маленькие тайны, зашифрованные в медицинских картах, его право на жизнь, зафиксированное в свидетельстве. И эхо Семёна — несколько писем, словно отголоски его души. Прошу, посмотрите. Погрузитесь в них. Подумайте, прежде чем принять решение. Ведь речь идет о будущем маленького человека.

Маргарита поднялась, и Жанна не могла не заметить, как каждое движение давалось ей с неимоверной болью. Женщина источала слабость, обречённость. Смерть уже касалась её своим ледяным дыханием.

— Оставлю визитку, — проговорила она с усилием. — Буду ждать звонка. Но… прошу, поторопитесь. Моё время тает, как первый снег под весенним солнцем.

Гостья, словно тень, двинулась к выходу. Жанна смотрела на конверт, лежащий на столе, и ей казалось, что он обжигает ладонь, словно клеймо.

— Постойте! — окликнула она, повинуясь внезапному порыву. — Почему сейчас? Почему только сейчас? Прошло три года. Где вы были раньше?

Маргарита грустно улыбнулась, в уголках её глаз залегла печаль.

— Я пыталась справиться сама. Клянусь, пыталась. Но теперь… когда я знаю, что ухожу… Я обязана позаботиться о Ване. Уверена, Семён одобрил бы мой выбор.

"Откуда тебе знать?" — промелькнула в голове Жанны неприязненная мысль, словно ядовитый шип.

Жанна долго не решалась открыть конверт, словно боялась выпустить на волю таившихся в нём демонов. Она тщательно поправила макияж, пытаясь скрыть следы бессонной ночи, съела тост с икрой, чтобы хоть как-то заглушить подступающую тошноту, и сообщила секретарю, что сегодня чувствует себя неважно. Но откладывать неизбежное было больше невозможно, любопытство и страх пересилили.

Внутри, как и говорила Маргарита, покоились документы чужого ребёнка: свидетельство о рождении на имя Ивана Семёновича Климова, пухлая медицинская карта, и какие-то ничем не примечательные справки.

И письма. Три письма, написанные знакомым, до боли знакомым почерком Семёна. Жанна сразу узнала этот размашистый, немного небрежный почерк, который когда-то заставлял её сердце трепетать от восторга. Письма были короткие, словно незаконченные признания — несколько фраз о нестерпимой тоске, о жажде увидеть "своего маленького сорванца", о терзающей душу вине.

В последнем письме, помеченном датой, всего за две недели до трагической смерти, Семён писал о том, что собирается "во всём признаться Жанне" и "исправить свою чудовищную ошибку". Но судьба распорядилась иначе. Сердечный приступ оборвал его жизнь внезапно, безжалостно, оставив горький привкус недосказанности.

Жанна отшвырнула письма, словно ядовитых змей, и схватилась за голову, чувствуя, как мир вокруг неё рушится на осколки. Это не могло быть правдой. Её Семён, её надежда, её опора, её верный, любящий муж, не мог так жестоко предать её. Не мог так бесстыдно лгать все эти годы. Не мог растоптать её доверие.

Но неопровержимые факты упрямо смотрели на неё с разбросанных по столу листков бумаги.

Дрожащими руками Жанна потянулась к бутылке коньяка. Не самое подходящее начало дня, но сейчас ей было плевать на все правила. Она опрокинула стопку одним залпом, поморщилась от обжигающей горечи, растекающейся по горлу, и налила ещё одну, жадно глотая её, как спасительный эликсир, способный хоть на миг приглушить раздирающую душу боль.

В голове бушевал водоворот сомнений, терзая сознание. А что, если эта женщина — всего лишь искусная лгунья? Что, если вся эта история — тщательно срежиссированная афера, призванная выманить деньги? Но зачем столь сложная интрига? И эта болезнь… Маргарита выглядела пугающе изможденной, словно тень надвигающейся смерти уже коснулась её.

И ребёнок. Пятилетний мальчик, словно сошедший с портрета Семёна. Живое, неоспоримое доказательство предательства, плоть от плоти её мужа и чужой женщины.

Жанна судорожно схватила телефон, дрожащими пальцами отыскала номер свекрови. Полина Аркадьевна должна знать. Не может не знать, был ли у её безупречного сына грязный роман на стороне.

— Алло? — голос свекрови прозвучал удивленно и настороженно, словно в предчувствии беды. Они с невесткой созванивались не чаще, чем раз в год по большим праздникам.

— Полина Аркадьевна, я сейчас приеду. Мне нужно срочно с Вами поговорить. Это важно.

Жанна изо всех сил старалась говорить ровно, но даже сквозь сдержанность свекровь уловила панический трепет в её голосе.

— Жанночка, что случилось? Ты меня пугаешь!

— Не по телефону. Ждите меня, — отрезала Жанна, обрывая разговор.

Она лихорадочно накинула пальто и выбежала из квартиры. Дорога, казалось, исчезла в мгновение ока, поглощенная вихрем мыслей, терзающих её душу.

Вся их с Семёном жизнь, словно кинопленка, проносилась перед глазами, и каждый кадр теперь окрашивался зловещим оттенком подозрения. Те вечера, когда он задерживался на работе до полуночи. Те выходные, занятые "неотложными делами". Бесконечные командировки, ставшие привычной частью их супружеской жизни. Было ли всё это ложью? Искусной ширмой, скрывающей мерзкую правду?

Не успела опомниться, как уже стояла перед дверью квартиры Полины Аркадьевны. Та по-прежнему жила в своей старой "хрущевке", где выросли её дети. От щедрых предложений сына и невестки переехать в просторный дом она неизменно отказывалась: "Мои хоромы здесь. Ничего больше не нужно".

Встревоженная свекровь распахнула дверь.

— Господи, Жанночка, да на тебе лица нет! Что стряслось?

Не разуваясь, Жанна вошла в квартиру и, обернувшись к Полине Аркадьевне, выпалила:

— Вы знали?

— О чём, милая? — Полина Аркадьевна в растерянности моргнула, словно пытаясь разглядеть в невестке что-то, чего раньше не замечала.

— О любовнице Семёна, — выплюнула Жанна слова, словно яд. — О его внебрачном сыне!

Кровь отхлынула от лица свекрови, и она, пошатнувшись, беспомощно опустилась на стул в прихожей.

— Что ты такое говоришь? Какой сын? Какая любовница? Семён никогда бы…

— Эта женщина назвала себя Маргаритой Климовой, — произнесла Жанна, протягивая свекрови фотографию в телефоне. — А это её сын Ваня. Вернее, их с Семёном сын. Посмотрите на него – вылитый Семён!

Полина Аркадьевна узнала в чужом мальчике своего сына. Жанна поняла это по едва заметной дрожи губ свекрови.

— Наверное, это какая-то чудовищная ошибка, — прошептала та, едва слышно. — Сходство, конечно, поразительное, но Семён не мог так поступить. Он любил тебя.

— Значит, вы ничего не знали?

— Нет. Откуда? Чего хочет эта… эта мадам?

Жанна рассказала о болезни Маргариты и её абсурдной просьбе. С каждым словом на лице свекрови всё сильнее отражалась растерянность и ужас.

Ты ведь не поверила ей?.. Это может быть обман.

— У неё письма от Семёна, — голос Жанны дрогнул, слова давались с трудом, словно она проглатывала комья стекла. — Их писал он… Его почерк… Никакой генетической экспертизы не нужно, чтобы увидеть сходство. Ребенок — его копия.

— Давай спросим Светочку, — вдруг предложила свекровь, и в её взгляде мелькнула надежда. — Сын мог утаить такое от матери, но не от сестры.

"Точно, золовка наверняка в курсе", — словно молнией пронзило Жанну. Семён доверял младшей сестре, кажется, больше, чем ей, собственной жене.

— Светочка приехала из Германии, остановилась в отеле. Я уговаривала её пожить у меня, но куда там, тесно ей в нашей клетушке… Сейчас позвоню, — Полина Аркадьевна потянулась за телефоном, но Жанна быстро перехватила её руку.

— Нет. Я поговорю с ней сама. Лично.

Светлана встретила Жанну в холле. Высокая, хрупкая, в ее короткой стрижке и пронзительном взгляде читалась та же решительность, что и в брате. Смотреть на нее было мучительно больно.

— Жанна? Что случилось? Мама звонила, сказала, ты чем-то встревожена, — Светлана обняла невестку, но от этого жеста Жанна лишь сильнее сжалась. Внутри будто все похолодело.

— Нам нужно поговорить. Наедине.

В гостиничном номере, едва переступив порог, Жанна выложила все, как на духу: про утреннюю гостью, ее слова, про фото… Светлана, в отличие от своей матери, даже не вздрогнула от этих сенсационных новостей, а на снимок едва взглянула. Жанну это насторожило. Неладное чутье опалило сердце.

— Ты знала, — в голосе звенела сталь. Это был не вопрос, а обвинение. — Ты знала о ней… о ребёнке.

Светлана отвела взгляд, будто прячась от правды. Плечи бессильно поникли.

— Жанна, я…

— Довольно лжи! Ты годами все покрывала, наверное, потешались у меня за спиной!

Жанна заметила, что кричит, но не могла остановиться. Слова срывались с губ, словно осколки разбитого зеркала.

— Это не был роман, — тихо прошептала Светлана. — Всё не так, как ты думаешь. Это случилось однажды. Семён был пьян… они оба были пьяны… На каком-то корпоративе… Это была ошибка, он ужасно жалел.

Жанна издала короткий, нервный смешок, в котором не было и тени веселья — лишь горечь, отчаяние.

— Ошибка? Которая тянулась целый год? У меня его письма, Света! Он писал, как скучает, как хочет видеть сына!

Светлана вздохнула, словно сбрасывая тяжкий груз.

— Но он не мог бросить ребенка, ты же знаешь, какой Семён… гиперответственный. Но его любовью всегда была только ты.

— И поэтому он умудрился зачать ребенка на стороне и скрыть от меня существование собственного сына? — с ядовитой усмешкой спросила Жанна.

Светлана с горячностью возразила:

— Он собирался тебе всё рассказать! Просто не успел… этот проклятый приступ. Семён устал жить во лжи, хотел покаяться и принять твой вердикт.

Жанна отвернулась к окну, чтобы скрыть слезы. А за стеклом кипела жизнь, люди спешили по своим делам, совершенно не подозревая о бушующей в душе Жанны буре, о том, как рушится её мир. Снова. В первый раз это случилось, когда она потеряла Семёна.

— Она умирает, — тихо произнесла Жанна. Слова повисли в воздухе, тяжелые и неотвратимые. — И хочет, чтобы я взяла её ребёнка. Семёна… её сына.

— А ты? — осторожно спросила Светлана, словно боялась спугнуть тишину, хрупкую, как крыло бабочки. — Чего хочешь ты?

Жанна молчала. Внутри неё бушевал хаос, и ни один ответ не казался верным.

Дома, словно завороженная, Жанна вновь прикоснулась к конверту. На этот раз извлекла из его утробы фотографию. Семён и Маргарита. Он обнимал её, беззаботный и счастливый, а та смотрела на него снизу вверх, с обожанием, от которого у Жанны сжималось сердце. Ресторан, знакомый до боли, – их с Семёном любимое место. В памяти всплыл момент: её отъезд к родителям. Три месяца вдали от дома, три месяца его «занятости на работе», когда редкие звонки звучали сухо и отстранённо.

Комкая фотографию, Жанна швырнула её в мусорную корзину, словно желая избавиться от боли, от предательства. Но рука дрогнула, и она достала снимок, разгладила его, словно пытаясь вернуть ускользающую реальность. Эта фотография – осколок правды, какой бы горькой она ни была. Правды о её муже, о её жизни, расколотой на «до» и «после».

Из шкафа она достала свадебный альбом – пыльный артефакт счастливого прошлого. Господи, какими же они были счастливыми! Семён, клявшийся в вечной любви, смотрел на неё с обожанием…

«Хватит. Хватит гнить в воспоминаниях», – одёрнула себя Жанна, захлопывая альбом. Часть её почти поверила предсмертной исповеди Маргариты, но сомнения, словно змеи, терзали душу. Она должна знать наверняка. И был лишь один человек, который знал о Семёне всё – Михаил, его лучший друг. Университет, общий бизнес, годы дружбы… Если кто-то и хранил тайны её мужа, то это он.

— Алло? Жанна? — голос Михаила прозвучал удивлённо, нарушив звенящую тишину. После смерти Семёна они почти не общались.

— Миша, нам нужно встретиться, – Жанна старалась, чтобы голос звучал ровно, но предательская дрожь выдавала её смятение. – Сегодня. Это важно.

— Что-то случилось? — в его голосе промелькнуло беспокойство.

— Да, – коротко ответила она. – Я узнала о Маргарите и её сыне. О Семёне… и его сыне.

На другом конце провода воцарилась тягучая тишина, словно время замерло в ожидании.

— Буду через час, – наконец проговорил Михаил и отключился, оставив Жанну наедине со своими страхами.

Ожидание обжигало.

Жанна вновь и вновь перечитывала письма Семёна, всматривалась в лица на фотографиях, пытаясь сложить из разрозненных осколков новую, чудовищную картину их совместной жизни. Были ли другие женщины? Другие тайны, погребенные под слоем лжи?

«Неужели, – промелькнуло в голове, – пятнадцать лет прожила рядом и совсем не знала его?»

Звонок в дверь заставил её вздрогнуть, вырвал из омута воспоминаний. Жанна совсем забыла о Михаиле. И его лицо не предвещало ничего хорошего. Виноватый, мрачный… Жанна не стала ходить вокруг да около. Она спросила прямо:

— Ты знал?

Михаил медленно, как будто вынося непосильный приговор, кивнул, взгляд его скользнул куда-то в сторону, избегая ее глаз.

— Да. Я знал.

Жанна почувствовала, как внутри неё разверзается новая, еще более болезненная пропасть. Гнев, словно ледяная волна, окатил ее с головы до ног.

— Значит, вы все знали? И ты, и Света… Все шептались за моей спиной, видели, как он меня предает, и ни один не обмолвился словом!

— Жанна, прошу, выслушай… — Михаил устало потер переносицу, словно пытаясь разогнать наваждение. — Я не пытаюсь оправдать Семена. Его поступок – мерзость. Но он любил тебя, Жанна, всегда любил только тебя. Его любовь была… больной, искалеченной, но твоей.

Хватит! - Жанна вскочила с кресла в ярости... Если бы он меня любил,он бы не был с другой женщиной.

Михаил поднял на неё глаза, и в их глубине плескались усталость и горькое сожаление.

— Ты права. И он знал это, чувствовал каждым прожитым днём. Ненавидел себя за то, что произошло. Особенно с того момента, как узнал о беременности Маргариты.

— Тогда… почему он не разорвал эту связь? Почему продолжал её видеть?

— Из-за ребёнка, — Михаил вздохнул, словно выпустил из груди тяжёлый камень. — Когда Маргарита сообщила о беременности, он мог просто откупиться, исчезнуть из её жизни. Но не смог. В нём взыграло желание быть частью жизни своего сына. Понимаешь, Жанна, это был шанс стать отцом. То, о чём он всегда мечтал. Заветная мечта.

Эти слова хлестнули Жанну, как удар ледяной волны, больнее всех предыдущих откровений. Годы, отданные бесплодным попыткам завести ребёнка с Семёном, вспыхнули в памяти: череда врачебных консультаций, дорогостоящие процедуры, воспалённое ожидание и неминуемое крушение надежд. А потом приговор, словно гром среди ясного неба – ей не дано стать матерью. Эта новость раздавила её, лишила самой сердцевины женского счастья.

— Скажи честно, Семён хоть раз упрекнул меня в том, что у нас не было детей? — тихо спросила она, вновь опускаясь на податливую кожу дивана.

— Нет! — Михаил наклонился к ней, словно стремясь донести правду каждой клеточкой тела. — Никогда! Жанна, он любил тебя без остатка, без всяких «если» и «но». То, что случилось с Маргаритой… мимолётная слабость, трагическая ошибка. Он был пьян, она оказалась рядом – красивая, доступная… Я не пытаюсь его оправдать, но это не была любовь. Это была пьяная глупость.

— А потом он узнал о ребёнке, и всё рухнуло, — произнесла Жанна с горечью, словно смакуя привкус пепла на языке.

Михаил медленно кивнул, погружённый в собственные мысли:

— Да… Сначала шок. Неверие. Ему казалось, это не может быть правдой, казалось, что она лжет. Но когда он осознал, что это действительно так… что у него будет сын… Он не смог отвернуться. Не из тех он был.

— Но зачем молчать? Почему не признаться? Неужели подозревал, что со мной нельзя договориться, что я устрою скандал, истерику?… Что еще?

Жанна осеклась, словно упёрлась в невидимую стену.

— Семён боялся причинить тебе невыносимую боль, боялся мучить, а еще больше — потерять тебя, — тихо ответил Михаил. — Он откладывал, тянул время, тешил себя надеждами, придумывал оправдания… А потом стало слишком поздно. Невозможно исправить уже.

В памяти Жанны всплыли строки из последнего письма Семёна к Маргарите, написанного дрожащей рукой незадолго до смерти: «Я все расскажу Жанне. Все исправлю».

Долгое молчание прервал тихий вопрос Михаила:

— Что теперь? Что ей нужно, этой женщине?

— Она умирает от рака, — Жанна с трудом сглотнула комок, душивший горло. — Она хочет, чтобы я взяла её сына. Сына Семёна.

Брови Михаила взметнулись вверх в немом вопросе:

— И ты…?

— Я не знаю, — выдохнула Жанна, словно признаваясь в преступлении. — Как я могу растить ребёнка мужчины, который меня обманывал? Ребёнка женщины, с которой он мне изменял? Это… невыносимо.

— Но это же сын Семёна, — прошептал Михаил. — Его кровь. Часть его самого. Единственное, что от него осталось.

Жанна молчала. Внутри неё бушевал хаос: гнев и обида переплелись с болью, но где-то глубоко, в самой её глубине, мерцал слабый огонёк чего-то, что она пока не могла назвать.

— Пожалуйста, уйди. Мне нужно побыть одной, — попросила она как можно более ровным голосом, боясь, что стоит ей повысить тон, и плотина сдерживаемых чувств рухнет.

Оставшись одна, Жанна бесцельно бродила по комнате, невидящим взглядом смотрела в окно, будто надеялась найти ответ в сером пейзаже за стеклом, и прошептала в пустоту:

— Что же мне делать теперь?..

Но кого она обманывала? Жанна давно уже знала, что сделает. Пальцы побелели от напряжения, когда она набрала номер с визитки Маргариты, шепча отчаянную молитву, чтобы та не ответила. Но в трубке почти сразу раздался голос, полный робкой надежды:

— Да? Кто это?

— Это Жанна, — собственный голос звучал отстраненно, словно принадлежал кому-то другому. — Мне нужно увидеть вашего сына. Завтра, в два. Я приеду.

Ей необходимо увидеть этого ребенка. Взглянуть в глаза мальчику, в котором текла кровь ее мужа – человека, которого она любила до безумия и который растоптал ее веру. Только тогда она сможет решить, как жить дальше.

Маргарита продиктовала адрес, и Жанна машинально записала его на обрывок бумаги. Завтра судьба постучится в ее дверь, промелькнуло у нее в голове. Всё решится. Раз и навсегда.

"Копирование материалов запрещено без согласия автора"

Утро обрушилось на Жанну свинцовой плитой. Голова раскалывалась на части, словно там не утихал ночной шторм мыслей, терзавших ее сознание. Она ворочалась в смятых простынях, вновь и вновь переживая болезненные откровения разговора с Михаилом. Узнанное казалось бредом, кошмарным сном, от которого не проснуться. Но безжалостная реальность неумолимо приближалась – через два дня ей предстояло встретиться лицом к лицу с любовницей покойного мужа. И увидеть его ребенка.

Автоматическим жестом она поставила на плиту турку с кофе, наивно надеясь, что крепкий напиток разгонит этот густой, удушающий туман отчаяния. С чашкой в руках Жанна опустилась в кресло у окна, вглядываясь в унылый, поблекший сад. Обычно этот вид дарил ей умиротворение. Сегодня же он, казалось, лишь отражал хаос, творившийся в ее душе.

Она всегда гордилась своей стальной выдержкой, умением держать эмоции под замком. Но сейчас эти оковы словно рассыпались в прах. Внутри бушевала неуправляемая стихия – клубок ярости, жгучей обиды и какого-то зловещего, еще не до конца осознанного страха.

Телефон вздрогнул в безмолвии квартиры. На экране высветилось: «Света».

«Ты в порядке? Позвони, если нужно говорить».

Жанна прикрыла веки, ловя ускользающие остатки спокойствия. В порядке ли она? Этот вопрос эхом отдавался в голове, разъедая душу.

Она даже не удостоила взглядом назойливое сообщение. Не сейчас. Не после всего. Говорить с сестрой Семёна? Нет, это выше её сил. Внутри клубился ядовитый комок обиды и недоумения. Как она могла? Столько лет молчать, носить в себе эту страшную правду и притворяться, что ничего не происходит?

В тишине звякнула чашка. Жанна допила остывший кофе, ощущая его горечь – как предчувствие – и пошла одеваться. Строгие чёрные брюки, белая блузка, минимум макияжа. Сегодня она растворится в серой массе, станет невидимкой. Ровно в час тридцать она вырулила на тихие улицы, ведущие к Маргарите. Спальный район на самой окраине города дышал усталостью и однообразием. Не трущобы, конечно, но и далеко не её мир. Пятиэтажки-близнецы, детские площадки с облупившейся краской, автомобильный пейзаж среднего класса. Аккуратно, но без души, без капли изыска.

Заглушив двигатель, Жанна застыла, вцепившись побелевшими пальцами в руль. Руки предательски дрожали. Развернуться? Уехать, сбежать от надвигающейся бури? Сделать вид, что проснулась от кошмара, стереть из памяти этот чудовищный день?..

Нет. Слишком поздно. Мост сожжён. Точка невозврата осталась далеко позади.

Дверь распахнулась почти мгновенно. Словно Маргарита стояла за ней, прислушиваясь к каждому шороху.

– Здравствуйте, Жанна Викторовна.

Бледная, измученная, с фиолетовыми тенями под глазами, Маргарита выглядела ещё хуже, чем могла себе представить Жанна. Казалось, она не спала целую вечность. На осунувшихся щеках проступал лихорадочный румянец.

– Спасибо, что пришли, – прошептала она, и в голосе сквозила нескрываемая тревога. – Проходите, пожалуйста.

Жанна молча кивнула и переступила порог.

Квартира оказалась тесной, но уютной. В каждом предмете чувствовалась заботливая рука хозяйки: книги на полках, несколько акварелей на стенах, фотографии в рамках. На снимках – мальчик, запечатленный в разные периоды жизни. Семёна не было.

И почему-то этот факт чуть-чуть успокоил Жанну.

– Ваня на кухне, делает уроки, – пояснила Маргарита, уловив её растерянный взгляд. – Он знает, что придёт важная гостья, но… я не сказала, кто вы. Решила, вам нужно сначала познакомиться.

Жанна коротко кивнула, ощущая, как противный ком подкатывает к горлу. Слова застревали где-то в глубине, отказываясь вырываться наружу.

– Чаю? – предложила Маргарита.

– Нет, – голос Жанны прозвучал неожиданно резко и холодно. – Я пришла только познакомиться с мальчиком. Не нужно… любезностей.

Маргарита тихо вздохнула и неслышно двинулась на кухню. Жанна последовала за ней, ступая осторожно, словно боялась разрушить хрупкую, едва ощутимую тишину.

И вот он.

Маленький мальчик с непокорной чёрной чёлкой, склонился над тетрадью, сосредоточенно корпя над заданием. Кончик языка смешно высунулся от усердия, пока он старательно выводил буквы карандашом. Перед ним лежал раскрытый букварь – яркие картинки, крупные буквы.

– Ванечка, – мягко позвала Маргарита.

Мальчик поднял голову.

Ком застрял поперек горла, не давая дышать. Эти глаза…

Яркие, зелёные, с тем самым неповторимым разрезом… Жанна видела их каждый день, когда Семён был рядом. В отражении зеркала в ванной. В старых семейных альбомах. На выцветших фотографиях у свекрови.

Теперь не осталось ни малейшего сомнения.

Перед ней – его сын. Его кровь и плоть.

– Познакомься, это Жанна Викторовна, – голос Маргариты едва заметно дрогнул. – Она… она была хорошей знакомой твоего папы.

Мальчик посмотрел на Жанну серьёзно, оценивающе – тем пронзительным, изучающим взглядом, которым так часто смотрел Семён.

Жанна невольно затаила дыхание, боясь пошевелиться.

– Здравствуйте, а вы мне что-нибудь принесли?

Жанна вдруг улыбнулась, неожиданно даже для самой себя. В этой детской непосредственности чувствовалась какая-то обезоруживающая, светлая сила.

— Нет, я не знала о твоих увлечениях, — тихо обронила она.

Глаза мальчика вдруг оживились, точно в них плеснули искрящейся жидкости.

— Динозавры! И конструкторы! И космос! У меня есть энциклопедия, но картинок там почти нет.

Маргарита с благодарностью взглянула на Жанну.

— Может быть, чаю? У нас есть домашнее печенье.

Жанна кивнула.

Она села за стол напротив Вани, наблюдая, как он, нахмурившись, снова погрузился в свои записи. Тишина не давила, она скорее звенела, словно натянутая струна. Как у попутчиков, случайно встретившихся в ночном экспрессе.

— У тебя очень аккуратный почерк, — промолвила Жанна, мельком взглянув в тетрадь.

— Мама говорит, он у меня как у папы, — Ваня поднял голову, пристально разглядывая её. — Вы знали его, да? Каким он был?

Жанну будто окатило ледяным душем.

Как ей рассказать этому ребёнку о человеке, который годами лгал ей? Не рассказывать же Ване о той невыносимой боли, что причинил ей Семён. И она произнесла слова, которые хоть и смягчали правду, но всё же были истинными:

— Он был хорошим и очень умным. Целеустремленным. И… у него действительно был красивый почерк.

Ваня кивнул, словно это подтверждало его собственные смутные воспоминания.

— А у мамы почерк некрасивый, — простодушно заметил он. — У неё руки дрожат.

Маргарита, ставя на стол чашки, резко побледнела. Её пальцы действительно слегка подрагивали, но Жанна тактично отвела взгляд.

Хозяйка дома торопливо обратилась к сыну:

— Иди поиграй в своей комнате, хорошо? Мы с Жанной Викторовной поговорим.

Мальчик нахмурился, но не стал перечить. Собрал свои тетради и вышел.

Как только его шаги затихли, Маргарита без сил опустилась на стул.

— Спасибо, что не сказали ничего… плохого, — прошептала она, избегая взгляда Жанны. — О Семёне. Ваня им жил. У них было так мало времени…

Жанна молчала, не в силах совладать с внезапно нахлынувшими чувствами. Вид ребёнка пробудил в ней целый ураган противоречивых эмоций.

— Он очень похож на него, — произнесла она наконец, с тихой обречённостью. — На Семёна.

Маргарита слабо улыбнулась:

— Да. И характером тоже. Такой же упрямый, такой же любознательный. Ему всё нужно знать, всё интересно.

— Расскажите… как вы встретились, — неожиданно для себя спросила Жанна.

И тут же пожалела о своих словах: «Зачем мне знать, как мой муж развлекался с этой…»

Маргарита явно сомневалась, стоит ли ей делиться такими личными воспоминаниями. Она на мгновение замялась.

— Я работала в компании, которая обслуживала ваш офис. Приносила кофе, делала копии… Ничего особенного. Семён всегда был очень вежлив. В отличие от других.

Она отвела взгляд, словно прячась от невидимого осуждения, и продолжила:

— Однажды он заметил, что я читаю книгу, которую он сам недавно закончил. Мы разговорились… А потом была корпоративная вечеринка…

Она умолкла.

— Я не оправдываюсь, Жанна Викторовна. Я знаю, что это было неправильно. Но я любила его. По-настоящему любила.

Волна ярости снова захлестнула Жанну.

Как она смеет говорить о любви? К её мужу?!

— А он? — голос Жанны стал ледяным. — Он тоже вас любил?

Маргарита опустила глаза.

— Он никогда не говорил этих слов, — призналась она едва слышно. — Он всегда говорил, что любит только вас. Что я… просто ошибка.

Жанна криво усмехнулась, горечь расползлась по лицу паутиной морщин.

— И всё это время он хранил от меня этот… секрет.

— Он собирался вам рассказать… — Голос Маргариты дрогнул и оборвался, словно нить. — В тот роковой день… когда его сердце остановилось.

Жанна вздрогнула, словно от удара.

— Он звонил мне утром, — прошептала Маргарита, и в голосе ее слышалась надтреснутая боль. — Сказал, что больше не может жить, запутавшись в этой лжи. Что вечером… вечером он поговорит с вами.

Светлана говорила ей то же самое, повторяла, как мантру.

Неужели это правда?

Неужели Семён действительно решился?..

— Почему тогда? — Ее голос прозвучал хрипло, словно его вырвали из самой груди. — Что вдруг изменилось?

Маргарита отвела взгляд, ее пальцы судорожно комкали полотняную салфетку, словно пытаясь удержать ускользающее равновесие.

— Я… сказала ему, что больна. Что мне предстоит тяжелое лечение, операция… Что Ване… Ване нужен будет кто-то, кто присмотрит за ним, если… если со мной что-то случится.

Жанна застыла, словно ее окунули в ледяную воду. Дыхание сперло.

Семён знал.

Знал и планировал… что? Привести внебрачного сына в их дом? Заставить ее, жену, принять его, как родного?

— То есть даже тогда, стоя на пороге… он не собирался мне рассказывать правду, просто ради правды, — Жанна покачала головой, словно отгоняя наваждение. — Только потому, что вам понадобилась помощь.

— Я не знаю… — Голос Маргариты был едва слышен, тихий, как шелест осенних листьев. — Может быть, это стало последней каплей, Жанна Викторовна. Он ненавидел ложь, страдал от нее, как от неизлечимой болезни. Просто… ему всегда не хватало смелости.

Жанна отвернулась к окну, пытаясь скрыть предательские слезы, готовые хлынуть потоком.

В памяти всплыло то утро. Последнее утро Семёна.

Как он был рассеян, задумчив, словно прощался с чем-то важным и дорогим. Как долго смотрел на нее, с нежностью и печалью, полагая, что она ничего не замечает.

Как вдруг подошёл, обнял сзади, прижал к себе и прошептал на ухо: «Мне так повезло с тобой. Ты лучшее, что случалось в моей жизни».

Вечером, заглянув в кабинет, чтобы позвать Семёна к ужину, Жанна обнаружила его на диване. Казалось, он просто уснул, но она сразу поняла: его больше нет. Бездыханное тело хранит тишину вечности.

От жгучих воспоминаний ее отвлек тихий голос Маргариты:

— Я понимаю, что моя просьба… может быть, прозвучала как гром среди ясного неба. И я не имела права просить вас об этом… и даже приходить сюда не имела права! Но у меня… у меня больше никого нет.

Жанна заметила, как мелко дрожат ее руки, как тростник на ветру.

— Ни родителей, ни братьев, ни сестёр… Если вы откажетесь… Ваня попадёт в детский дом.

Жанна закрыла глаза, словно пытаясь отгородиться от этой невыносимой реальности.

Это слишком. Непосильная ноша.

— Мне нужно подумать… Я не могу дать ответ прямо сейчас, — наконец выдохнула она.

Маргарита лишь молча кивнула в ответ.

— Конечно. Я понимаю. Но у меня… у меня почти не осталось времени. Врачи говорят… два-три месяца. Не больше.

В комнате повисла гнетущая тишина, такая плотная, что ее можно было потрогать.

— Для меня главное… чтобы Ваня не остался совсем один. И чтобы попал в надежные руки, — прошептала Маргарита, и в ее голосе зазвучала отчаянная мольба.

Жанна почувствовала, как на нее исподволь давят, словно пытаются сломить. Она резко поднялась.

— Я… я позвоню вам. Скоро.

Повернувшись, она направилась к выходу, но в прихожей вдруг услышала топот крошечных ножек.

Ваня выбежал ей навстречу, крепко сжимая в руках детский рисунок.

— Это вам! — Он протянул листок, и в его голосе звучала неподдельная гордость. — Я нарисовал тираннозавра рекса. У него самые острые зубы на свете!

Жанна машинально приняла рисунок. На листе бумаги, словно вырвавшемся из доисторической эпохи, зиял динозавр с чудовищной пастью, обрамленной частоколом смертоносных зубов. Рядом, почти теряясь в исполинской тени, – крошечная, схематичная фигурка человека.

— А это кто? — спросила она, стараясь сохранить ровный тон.

— Мой папа! — Ваня расцвел в улыбке, в которой отражалась безграничная детская вера. — Он не боялся никаких динозавров! Он вообще ничего не боялся!

Жанна почувствовала, как к горлу подступает предательский ком, душивший ее изнутри. Семён, годами окутывавший их жизнь пеленой лжи, в глазах сына был рыцарем без страха и упрека, героем, сошедшим со страниц сказок. Какая горькая, жестокая ирония.

— Спасибо, — Жанна бережно сложила рисунок, стараясь не помять хрупкий мир детской фантазии, и спрятала его в сумку. — Это и правда очень… страшный динозавр.

Ваня просиял, словно маленькое солнце.

— Вы ещё придёте? — В его голосе звенела надежда, щемящая и отчаянная. — У меня есть целая коллекция камней! Хотите посмотреть?

Жанна встретилась взглядом с Маргаритой. В ее глазах плескалась сложная смесь надежды и страха, словно она стояла на краю пропасти, не зная, что ее ждет впереди.

— Возможно, — уклончиво ответила Жанна.

Она открыла дверь и вышла на улицу.

— До свидания, Ваня, — тихо произнесла она, и холодный весенний воздух обжег легкие, словно напоминая о зиме, застывшей в ее сердце.

Жанна медленно дошла до машины, опустилась на водительское сиденье… но не завела двигатель. Она просто сидела, неподвижная, словно статуя, погруженная в пучину собственных мыслей.

Что ей делать с этим ребенком? С мальчиком, которого родила другая женщина? С живым, неопровержимым доказательством предательства Семёна, черной меткой, навсегда запятнавшей ее жизнь?

Но стоило ей представить Ваню в холодном, бездушном детском доме — одного, брошенного, окруженного чужими, равнодушными людьми… что-то болезненно сжалось внутри, словно старая рана вдруг открылась, кровоточа вновь. Это всё же был сын Семёна. Его кровь. Его плоть. Последний осколок мужчины, которого она когда-то безумно любила. Жанна, не раздумывая больше ни секунды, повернула ключ в замке зажигания.

Она не знала, куда ей ехать, где искать ответы на мучительные вопросы, но знала одно совершенно точно: впереди ее ждет самое трудное, самое судьбоносное решение в ее жизни.

Вечером того же дня Жанна, словно тень, застыла у кладбищенских ворот, но шагнуть внутрь не решилась. Лишь стояла, вперив взгляд туда, где покоился Сёма, ее Сёма. Невидимая стена удерживала от движения, свинцом наливались ноги.

— Ну почему ты молчал, Сёма, почему не доверился? — прошептала она в сгущающуюся тьму.

Ветер, словно вздох, шелестел листвой над могилами, унося ее слова в сумрак, но в ответ — лишь тишина. Развернувшись, Жанна побрела прочь, к одиноко ждущей машине. Дорога домой петляла через светящийся оазис торгового центра. Она долго блуждала меж пестрых рядов детских игрушек, потерянная в лабиринте ярких красок. У полки с книгами остыла, устремив взгляд на энциклопедии космоса и динозавров. Одна из них, с манящей обложкой, привлекла ее внимание. Несколько минут Жанна простояла неподвижно, словно зачарованная. Затем, словно приняв важное решение, прижала книгу к груди и направилась к кассам.

Дома она вошла в кабинет Семёна, словно в святилище ушедшей жизни. В шкафу, как немой укор, стояла недопитая бутылка его любимого коньяка, терпкий запах которого Жанна обычно не выносила. Сегодня же жажда заполнила её, словно чёрная дыра. Налив янтарную жидкость в бокал, она опустилась в широкое кожаное кресло мужа, утопая в его запахе. Воспоминания хлынули потоком: робкое знакомство, первое свидание под дождём, вихрь свадебного танца и медовый месяц, сотканный из солнечных дней и шёпота звёздных ночей.

А потом… вспыхнули зелёные глаза Вани, пугающе похожие на отцовские, его серьёзное личико, когда он увлечённо рассказывал о тираннозавре, о его мощи и трагической судьбе.

Телефон в сумке вздрогнул, разрывая ткань воспоминаний. Сообщение от Полины Аркадьевны: «Жанночка, ты пропустила обед. Всё в порядке? Звонила, ты не отвечаешь».

Чёрт! Семейный обед… Совсем вылетело из головы. Слова извинений застряли в горле, объяснения казались бессмысленными. Жанна решительно отключила телефон, погружаясь в тишину, словно в омут.

Утро действительно оказалось мудрее вечера. Проснувшись, Жанна с внезапной ясностью осознала, что должна сделать. Не успев умыться, она дрожащими пальцами набрала номер Маргариты.

— Алло? — голос в трубке звучал хрупко и настороженно, как первый лед на реке.

— Это Жанна. Я хочу ещё раз увидеться с вами и Ваней. Сегодня, если вас не затруднит.

— Конечно, — в голосе Маргариты прозвучало неприкрытое облегчение. — В любое время.

— Буду через час, — Жанна оборвала разговор и торопливо принялась одеваться.

После смерти мужа она словно слилась с трауром, предпочитая тёмные, бесцветные одежды. Но сегодня рука, словно повинуясь чужой воле, вытянула из шкафа ярко-синее платье, то самое, которое Семён когда-то обожал за его сочность и глубину. Перед выходом Жанна взяла со стола свадебную фотографию. На ней Семён был молод, полон жизни и удивительно похож на Ваню.

Дверь открыл сам мальчик, словно стоял за ней и ждал её появления. Сердце Жанны дрогнуло от нежданной радости, отразившейся на детском лице.

— А мама сказала, что вы не придете, вы очень занятая! — затараторил он, перебивая сам себя. — А я говорил, что точно придете! Потому что вам понравился мой динозавр!

Жанна невольно улыбнулась. В этой обезоруживающей детской непосредственности была своя магия.

— Да, он просто ужасно страшный! — она протянула мальчику яркий пакет. — Это тебе. Книга про космос. Ты же говорил, что любишь всё такое?

Глаза Вани вспыхнули восторгом. Он выхватил пакет и тут же принялся жадно разглядывать содержимое.

— Вау! Мама, смотри! Тут про чёрные дыры есть! И про Марс!

Маргарита вышла из кухни, вытирая руки о кухонное полотенце. Бледность её лица болезненно бросилась в глаза Жанне.

«Времени и правда почти не осталось», — с горечью подумала она. Пора переходить к сути. Маргарита, словно уловив её мысли, обратилась к сыну:

— Покажи подарок папе.

— Папе? — удивлённо переспросила Жанна.

— У него есть портрет Семёна, — пояснила Маргарита, потупив взгляд. — Он с ним разговаривает, рисунки свои показывает.

В этот момент пришло время отдать фотографию. Жанна протянула Маргарите свадебную рамку.

— Вот, возьмите. Пусть у него будет ещё одна фотография отца. Здесь Семён молодой и… счастливый. Думаю, Ване будет приятно видеть его таким.

Маргарита осторожно приняла рамку, с немым удивлением глядя на Жанну.

— Вы…

— Я возьму мальчика, — твёрдо произнесла Жанна, не дав ей закончить. — Когда… когда придёт время. Я позабочусь о Ване.

Маргарита прикрыла рот ладонью, её глаза наполнились слезами.

— Спасибо… я так вам…

Жанна поспешно перебила её:

— Это не ради вас. И даже не ради Семёна. Я делаю это для мальчика. Он ни в чём не виноват.

– Конечно, – Маргарита кивнула, украдкой смахивая слезы. – Вы хотите… оформить все официально? Прямо сейчас?

– Нет, – Жанна покачала головой. – Пока рано. Но я хочу начать проводить с ним время. Познакомиться, понять его. Да и ему нужно привыкнуть, чтобы переезд не стал потрясением.

«Что это на меня нашло? – изумленно подумала Жанна. – Еще вчера я с отвращением отметала саму мысль о чужом ребенке…»

А сегодня она говорит о том, что возьмет его к себе, будет заботиться о нем, станет ему… кем? Мачехой? Опекуном? Семьей, пусть и странной, будто сложенной из осколков?

– Я могу забирать его на выходные, – продолжала Жанна, боясь дать задний ход. – Гулять по городу, водить в парки, в музеи. Чтобы мы узнали друг друга.

Маргарита слабо улыбалась и молча кивала, соглашаясь с каждым словом.

– Я хочу быть с ним честной, – добавила Жанна. – Не сразу, конечно. Но когда-нибудь он должен узнать правду… о том, кто я такая, и что была женой его отца.

– Да, разумеется, так будет правильно, – Маргарита торопливо вытерла слезы. – Когда он будет готов. Вернее, когда вы обе будете готовы.

В этот момент в комнату вихрем ворвался Ваня, прижимая к груди потрепанную книгу.

– Мама, там про инопланетян написано! Настоящих! Смотри!

Он подскочил на диван между женщинами и раскрыл книгу на странице с фотографией марсохода, ползущего по каменистой пустыне.

– Видишь? Это марсоход! Он ищет там жизнь! А здесь… – он захлебываясь от восторга, принялся листать страницы, – здесь про черные дыры! Они засасывают всё, даже свет!

Жанна зачарованно наблюдала за мальчиком, и сердце ее робко затрепетало. «Наверное, вот что чувствуешь, когда есть свой ребенок, – подумала она. – Как будто заново открываешь мир, смотришь на него другими глазами, видишь его таким, каким он представляется тебе впервые».

Маргарита приобняла сына и ласково проговорила:

– Хочешь, Жанна Викторовна сводит тебя в планетарий? Или в зоопарк? Она знает сто-о-олько интересных мест в городе!

Мальчик с внезапным интересом посмотрел на Жанну, и в его глазах вспыхнул огонек любопытства.

– А там есть динозавры? Настоящие?

– В музее естественной истории есть скелет тираннозавра, – улыбнулась Жанна. – Могу показать, если захочешь. И если пообещаешь, что не испугаешься, – она с улыбкой подмигнула ему.

– Хочу! Конечно, хочу! – воскликнул Ваня. – Мама, можно я пойду с Жанной… эээ…

– Можешь называть меня просто Жанна, – предложила она, сама удивляясь непривычной мягкости в голосе.

– С Жанной! – радостно закончил мальчик. – Можно?

– Конечно, можно, – Маргарита погладила сына по взъерошенной макушке, и Жанна заметила, как предательски дрожат ее пальцы. – В эти выходные сходите, если Жанна не занята.

– Я не занята, – Жанна поймала благодарный взгляд Маргариты. – Могу забрать его в субботу утром и вернуть вечером. Если ты не против, Ваня?

– Не против! – мальчик энергично закивал. – Я даже могу остаться у вас ночевать! Я уже большой, я не боюсь спать в чужом доме!

Жанна и Маргарита обменялись взглядами, полными невысказанных чувств. Пока это было слишком. Для них обеих.

– Давай начнем с одного дня, – мягко сказала Жанна. – А там посмотрим.

Еще одна точка невозврата была пройдена. «Вот у меня и появился ребенок, пусть и не так, как я ожидала», – промелькнула в голове неожиданная мысль.

На прощание Ваня крепко обнял ее, и сердце Жанны затопила теплая, нежная волна. А когда она уже спускалась по лестнице, вслед ей полетел звонкий голосок:

– До субботы!

— До субботы, малыш, — эхом отозвалась Жанна, чувствуя, как за спиной захлопывается дверь в прошлое.

Домой она вернулась, словно лунатик, ведомый странным, призрачным светом.

Обида на Семена, словно ядовитый плющ, продолжала оплетать ее сердце, напоминая о лжи, о тайной жизни, скрытой за фасадом брака. Но рядом с Ваней эта обида словно таяла под лучами утреннего солнца. В каждом жесте, в каждой искре, мелькавшей в его глазах, она видела Семена.

Тот же острый ум, жадно впитывающий новое, та же заразительная улыбка, озарявшая лицо глубокими ямочками. Как бы ни кипела в ней злость на мужа, она не могла перенести ее на невинного ребенка, ставшего заложником чужих тайн.

"И, наверное, к лучшему, что Маргарита пришла именно ко мне, а не к сестре или матери Семена. Чувствовала, что они могли бы и не принять его. А я… может быть, это мой шанс стать матерью? Может быть, она на это и рассчитывала…" — думала Жанна.

Она достала из шкафа пыльные фотоальбомы, которые не открывала с самой смерти Семена. Кто мог тогда предположить, что все обернется таким горьким предательством и такой внезапной потерей?

"А теперь я буду воспитывать его сына от другой женщины. Ирония судьбы…

Как причудливо тасуется колода жизни, как странно и непредсказуемо…" – промелькнуло в голове.

Жанна захлопнула альбом и решительно поднялась со стула.

Нужно готовиться. Детской комнаты в доме нет. Когда-то она присмотрела комнату на восточной стороне, залитую солнечным светом, – светлую, жизнерадостную. До сих пор она стояла пустая, словно ждала своего часа. "Наконец-то он пришел", – решила Жанна.

С этой мыслью она схватила телефон и набрала номер Светланы. Пора рассказать семье Семена о своем решении. Пора начать новую главу своей жизни, какой бы неожиданной и сложной она ни оказалась.

Полгода пролетели, словно в тумане, с тех пор, как Жанна решила взять Ваню под свою опеку. Полгода встреч по выходным, наполненных походами в музеи и парки, знакомством с будущим домом. Полгода осторожного сближения, привыкания друг к другу.

А Маргарита угасала.

Теперь она все больше напоминала хрупкую статуэтку балерины, стоявшую на столике у бабушки Жанны. Такая же тонкая, белая, почти прозрачная – дунь, и ее унесет ветром.

Помогая Маргарите, Жанна все чаще забирала Ваню. Сначала водила мальчика в парки, слушая его звонкий смех, потом оставила у себя на целые выходные. С ребенком было удивительно легко, словно он предчувствовал нависшую над ним тень. Мальчик притих, в его детских глазах поселилась взрослая серьезность. Иногда он подолгу сидел рядом с Жанной, доверчиво держа ее за руку и увлеченно рассказывая о своих приключениях с «тетей Жаной».

И за эти месяцы Жанна преобразилась.

Забота о Ване стала для нее глотком свежего воздуха, открытием нового мира. Ей доставляло невероятное удовольствие выбирать ему игрушки, обустраивать комнату в светлых тонах, придумывать забавные игры и познавательные занятия. К всеобщему изумлению, она даже сократила рабочие часы, словно расправляя крылья для полета в новую жизнь.

Но впереди зловеще маячила неизбежность, печальная и одновременно дарящая робкую надежду на рассвет.

И вот настал этот час.

Как и все вести, несущие скорбь, этот звонок пронзил тишину позднего вечера. Звонила встревоженная соседка Маргариты.

— Жанна Викторовна, Маргарите Андреевне очень плохо. Её увезли в больницу. Она просила непременно позвонить вам.

Сердце Жанны болезненно сжалось.

— А Ваня? Где Ванечка?

— Он у меня. Спит тихонько. Маргарита Андреевна не хотела его волновать, сказала, что уезжает ненадолго, по важным делам.

— Уже лечу, — выдохнула Жанна. — Подскажите, пожалуйста, номер больницы.

Ночные улицы, словно сонные реки, были почти безлюдны, и Жанна доехала с головокружительной быстротой. В приемном покое ее встретила утомленная медсестра.

— Вы к Климовой? Палата 412, но к ней сейчас нельзя. Ей только что ввели обезболивающее, она спит.

— Я должна ее увидеть, — твердо произнесла Жанна. — Я… я ее близкая родственница.

Это была отчаянная ложь, но она сработала. Медсестра устало пожала плечами и рассеянно указала направление.

Маргарита неподвижно лежала на больничной койке, бледная до синевы, с заострившимися чертами лица и глубоко запавшими глазами. Капельница монотонно отсчитывала секунды, а монитор мерно пищал, отражая угасающий ритм сердца. Жанна бесшумно присела на неудобный стул рядом с кроватью.

Столько долгих лет она ненавидела эту женщину, даже не зная ее лично.

Ненавидела абстрактно, инстинктивно, как каждая жена ненавидит саму мысль о возможной сопернице. Со временем ненависть обрела осязаемые черты, появился весомый повод. Маргарита одержала победу там, где Жанна потерпела поражение, где не состоялась как женщина.

Но сейчас неприязнь отступила, уступив место всепоглощающей жалости. Эта женщина умирала в одиночестве, не жалуясь на судьбу и не прося ничего для себя.

«Приближаясь к смертной черте, она думает лишь о будущем своего сына. Вот это истинная сила духа!» – с уважением подумала Жанна.

Жанна осторожно коснулась безвольно лежащей на одеяле руки. Кожа Маргариты была сухой и обжигающе горячей.

— Вы бы простили его? – неожиданно для самой себя прошептала Жанна, вопрос сорвался с губ прежде, чем она успела осознать его смысл. – Если бы он был жив? Если бы рассказал вам всю правду? Вы смогли бы найти в себе силы простить?

Маргарита медленно открыла глаза, словно отрываясь от глубин забытья. Жанну она узнала не сразу, и лишь спустя мгновение выдохнула с облегчением:

— Вы здесь…

— Да, — Жанна еле выдавила из себя, сглатывая подступивший к горлу ком. — Как вы?

Слабая, прощальная улыбка коснулась её бескровных губ.

— Не очень, — она попыталась приподняться, но тело, преданное болезнью, отказалось повиноваться. — Где… Ваня?

— У соседки. Спит. Вам больше не нужно ни о чём волноваться, я здесь, я позабочусь обо всём.

Маргарита едва заметно кивнула.

— Я знаю. Вы… вы хорошая. Он любит вас. Уже любит. Вы станете ему прекрасной матерью.

Жанна почувствовала, как острая боль сжимает горло. Эта умирающая женщина говорила о любви своего сына к другой женщине, женщине его отца. В этом была невыносимая ирония судьбы, пронизанная трагичной правотой.

Жанна набрала в грудь воздуха, решаясь на откровенность:

— Я тоже люблю Ваню, он замечательный.

— И как похож на Семёна, — прошептала Маргарита, и голос её звучал как эхо из далёкого прошлого. — Лицом, конечно. И характером… Такой же упрямый. И умный. Невероятно умный…

Приступ кашля сотряс её хрупкое тело, и Жанна, встревоженная, бросилась к прикроватной тумбочке, где стоял графин с водой. Осторожно приподняла голову Маргариты и помогла сделать несколько коротких глотков.

— Спасибо, — прошептала та, с трудом переводя дыхание. — Жанна… мне нужно… чтобы вы мне кое-что пообещали.

— Что? — Жанна наклонилась ближе, ловя ускользающие звуки угасающего голоса.

— Расскажите ему обо мне. Когда он будет готов. Не позвольте ему забыть меня.

Жанна кивнула, ощущая, как солёные слёзы застилают глаза.

— Обещаю. Я сохраню все ваши фотографии. Буду рассказывать ему, какой вы были. Он никогда не забудет вас, Маргарита. Никогда.

Едва уловимая улыбка вновь скользнула по её губам, словно последнее прощание.

— И о Семёне, — продолжала она, из последних сил цепляясь за жизнь. — Расскажите… о его отце. Он должен знать, каким человеком был Семён. Не только… не только о его ошибках… Но и о том, каким он был… хорошим.

"Копирование материалов запрещено без согласия автора"

Эта просьба легла на сердце Жанны ледяной глыбой. Как поведать мальчику правду об отце? О мужчине, растоптавшем её доверие, искусно плетущем паутину двойной жизни, о человеке, которого она, казалось, совсем не знала…

Но ведь был и другой Семён. Тот, чей образ до сих пор согревал душу, родной и близкий, словно часть её самой. Тот любимый мужчина, с которым они вместе чертили на холсте будущего самые смелые и дерзкие планы. Тот муж, чьё сердце обливалось кровью при каждом отрицательном тесте на беременность, кто делил с ней горечь разочарования. Тот, кто был её опорой и путеводной звездой, кто верил в её таланты, даже когда её собственная вера угасала.

— Обещаю, — прошептала Жанна, словно давая клятву. — Я расскажу ему о настоящем Семёне. О человеке, которого знала и любила я.

Маргарита едва сжала её руку, словно прощаясь.

— Спасибо, — голос её угасал, словно догоравшая свеча. — Спасибо за всё…

Жанна не покидала её до самого рассвета. Маргарита то возвращалась в сознание, то вновь проваливалась в зыбкий сон, бредила обрывочными фразами, среди которых раз за разом звучало имя Семёна. Под утро она затихла, словно прислушиваясь к чему-то. Пронзительный писк монитора разорвал тишину палаты, и в комнату ворвались врачи и медсёстры, вытеснив Жанну в коридор.

Томительные полчаса ожидания вытекли в вечность. Наконец, к ней вышел измученный доктор и печально покачал головой.

— Мои соболезнования.

Жанна ждала этого, но слова доктора все равно отозвались острой болью в груди. «Не думала, что буду так оплакивать женщину, которую муж когда-то предпочёл мне», — с горечью подумала она.

— Спасибо. Можно… Можно её увидеть?

Врач кивнул и провёл её обратно в палату. Маргарита лежала тихая и умиротворённая, словно уснула после долгой болезни. Впервые за время их знакомства на её лице не было ни тени боли или тревоги. Жанна осторожно коснулась её холодной руки.

— Ваня будет в надёжных руках, клянусь, — прошептала она, словно давая последнюю клятву.

Жанна прошла через многое, но сегодня перед ней стояла задача, тяжелее которой она не знала. Ей предстояло сказать маленькому мальчику, что его мамы больше нет. Она окинула взглядом детскую, которую с такой любовью и нежностью готовила для Вани. Сама выбирала цвета, зная его предпочтения, сама развешивала обои с динозаврами, которых он так обожал.

Но сейчас всё это казалось совершенно неважным. Ваня сидел на краешке кровати, съёжившись, словно маленький воробей. Его детские плечики поникли, а в глазах застыл невысказанный вопрос.

— Мама улетела на небо? — прошептал он, и Жанна лишь смогла кивнуть, не в силах выдавить из себя хоть слово. — К папе?

— Да… К папе, — выдохнула она.

— А почему они не взяли меня с собой? — в его голосе зазвенела дрожь, и сердце Жанны сжалось от невыносимой боли.

— Ты еще маленький, это опасно, — ласково проговорила Жанна. — У тебя впереди целая жизнь! А мама и папа будут смотреть на тебя с небес и радоваться каждому твоему успеху.

Ваня молчал, пытаясь осмыслить её слова.

— А с кем я буду теперь жить?

— Я хочу, чтобы ты остался со мной. Ты не против? — Жанна попыталась ободряюще улыбнуться.

Мальчик вдруг крепко обнял её.

— Да! Ты… ты добрая. И умная. И у тебя большой дом.

Жанна улыбнулась сквозь слёзы и прижала его к себе.

— Значит, так и будет. Мы будем жить вместе. И я сделаю всё, чтобы ты вырос счастливым.

Уложив Ваню спать, Жанна долго сидела рядом с ним, вглядываясь в его спящее лицо. Ей казалось, что это и её сын тоже. Вот-вот войдёт Семён, и они, наконец, станут настоящей семьёй, о которой она так мечтала…

Когда мальчик крепко уснул, Жанна тихонько спустилась вниз и набрала номер золовки.

— Маргариты больше нет, — сказала она, не тратя время на предисловия. — Я собираюсь оформить опеку над Ваней. Хочу сразу уточнить: вы с мамой не будете претендовать на него, да? По закону вы ближайшие родственники, и мне могут отказать в опеке, если…

— Ты уверена, что справишься? Это огромная ответственность, Жанна, — перебила её Светлана.

— Я справлюсь, — твёрдо ответила Жанна. — Он сын Семёна, и я не могу его бросить. Хотя понимаю, как это выглядит со стороны. Наверное, меня смогут понять только те женщины, которые сами не могут иметь детей…

— Насчет нас не переживай, мы не будем ставить тебе палки в колёса. Если понадобится, официально откажемся. Мама, думаю, будет только рада, если мальчик останется с тобой. Да и возраст у неё уже… не тот, чтобы… — после неловкой паузы добавила Светлана. — Знаешь, она всегда мечтала о внуке от Семёна.

Жанна криво усмехнулась, в усмешке плескалась горечь:

— Да, только вряд ли рисовала себе такое будущее. В мечтах.

— Жизнь редко расстилается ковром, чаще — усыпана колкими шипами, — философски протянула Светлана. — Документы? Нужна помощь? У меня есть юрист, пронырливый малый, мигом уладит формальности.

— Спасибо, уже поздно, — Жанна сделала глоток вина, бордового, как запекшаяся кровь. — Маргарита обо всём позаботилась. Наперед. Умная женщина… была. И предусмотрительная.

— Если честно, я думала, она хищница. Паучья натура, плетущая сети, — тихо призналась Светлана. — А она просто… любила моего брата.

— Да, — Жанна прикрыла глаза, словно пытаясь удержать ускользающий образ Маргариты. — Просто любила. Отчаянно.

После разговора со Светланой ее долго еще окутывала тишина кабинета, словно плотный саван. Внутри клубилось странное, вязкое чувство — грусть, смешанная с внезапно вспыхнувшей решимостью и робким, почти несмелым ростком надежды.

Минули три месяца. Три месяца, вытекающие сквозь пальцы, словно горький песок. Ване было тяжело. Временами он тосковал, надрывно плакал, звал маму. Тогда Жанна прижимала его к себе, крепко-крепко, как будто боялась выпустить из объятий, и шептала успокаивающие слова. Тихо, убаюкивающе. И мальчик, измученный горем, засыпал, прильнув к ней.

Жанна нежно, но настойчиво вводила Ваню в семью. Свекровь сначала отнеслась к нему сдержанно, с настороженным любопытством, но явное сходство с сыном растопило лед. Уже через пару дней Полина Аркадьевна принесла внуку огромного плюшевого динозавра, зелёного и неуклюжего, и между ними возникла трогательная, хрупкая связь. А Светлана, вернувшись из Германии, привезла Ване целую гору подарков и познакомила его по видеосвязи с двоюродными братом и сестрой, пообещав, что летом они обязательно приедут в гости.

Жизнь медленно, болезненно, но начинала дышать.

Постепенно Жанна возвращалась к работе. Для Вани она нашла надежную няню, заботливую и внимательную, но каждый вечер она торопилась домой, стараясь вырваться пораньше, а все выходные посвящала мальчику. Огромный, прежде молчаливый особняк ожил, наполнился детским смехом, топотом маленьких ножек и самой жизнью, бьющей ключом. И Жанне нравилось это. Она чувствовала себя нужной, необходимой, настоящей.

Но случались и тягостные моменты, словно тени, выползающие из углов. Как-то раз они рассматривали старый семейный альбом. Жанна показывала Ване фотографии с Семеном, вспоминала:

— Это Швейцария, видишь, какая красота? Твой папа обожал горы… Альпы… Они такие величественные… Тебе нравятся горы?

Ваня пропустил ее вопрос мимо ушей. В его глазах застыла детская, но уже такая взрослая печаль.

— А почему папа с нами не жил? Он нас не любил?

"Что же сказать? — Жанна почувствовала, как внутри всё сжалось от боли. — Я знала, что этот момент неизбежен, но так и не придумала, как ответить".

— Любовь… она бывает разной, — попыталась она смягчить удар, подобрать правильные слова. — Папа любил и твою маму, и тебя. И меня… тоже любил. Просто… каждого по-своему.

Ваню, казалось, не убедили ее объяснения.

— Но почему он не жил с нами? Мама всегда мне говорила, что папа очень занят на работе. А он, оказывается, был здесь, с тобой?

Перед Жанной разверзлась бездна. Ответить честно она не могла, да и как объяснить ребенку хитросплетения взрослой жизни, паутину лжи и недосказанности? Солга́ть тоже не поднималась рука.

— Конечно, папа любил тебя. Даже не сомневайся, никогда, — твердо сказала она. — Просто… сначала папа встретил меня, потом – твою маму. Он хотел быть рядом с вами обеими. Но… сделать всё правильно оказалось непосильной задачей. Взрослые, Ваня, иногда совершают ошибки. Даже самые близкие люди. Даже те, кого мы любим больше всего на свете.

Мальчик, нахмурив светлые бровки, словно маленький судья, спросил с серьезностью не по годам:

— Значит, ты моя мачеха? Как в сказках, где всегда – злодейка?

Жанна, отбросив невольную тень грусти, улыбнулась уголками губ:

— Технически, да. Но знаешь, в сказках мачехи обычно злые волшебницы, а я постараюсь такой не быть. Обещаю.

— Ты не злая, – просто и искренне произнес Ваня. – Мама говорила, что ты хорошая. И я тоже так думаю. У тебя глаза добрые.

— Ох, солнышко, – растроганно выдохнула Жанна и, не удержавшись, прижала его к себе. – Я буду доброй, настоящей, а не сказочной мачехой… Просто Жанной. Для тебя.

Но на этом каверзные вопросы не иссякли, словно из рога изобилия.

В последующие дни Ваня, будто зачарованный неведомой темой, осыпа́л Жанну градом вопросов о родителях, их былой любви, причинах разлуки. Почему папа не жил с мамой, как раньше? Почему у мамы не было таких воздушных платьев, как у Жанны, словно сотканных из утреннего тумана? И самый главный, терзающий детское сердечко вопрос: почему они не могли все жить вместе, как в счастливых семьях, виденных в парке?

Вскоре забрезжил важный день – официальное оформление опеки. Жанна не сомневалась в успехе, ведь Маргарита, словно мудрая фея, обо всем позаботилась заранее, подкрепленная армией юристов. И все же легкое, щемящее беспокойство поселилось в душе.

Но страхи оказались напрасными. Все прошло гладко, словно по взмаху волшебной палочки.

Ваня официально стал частью ее жизни, ее семьей, ее ответственностью, ее… сыном? Нет, не сыном в полном смысле. Она никогда не стремилась занять место матери в его сердце, но кем-то неизмеримо близким и родным.

Они с Ваней отпраздновали это долгожданное событие в уютном кафе. Ваня, с глазами, горящими от предвкушения, выбрал огромный фирменный десерт, поражавший воображение буйством красок. С аппетитом уплетая лакомство, мальчик вдруг спросил:

— Теперь ты моя настоящая мачеха?

Жанна улыбнулась, тепло и искренне:

— Настоящая. Но давай договоримся, ладно? Не будем использовать это слово. Оно звучит… как-то неприятно. Можешь называть меня просто Жанной, как раньше. Или тётей Жанной, если тебе так больше нравится.

Ваня серьезно кивнул, обдумывая ее слова:

— Хорошо. А можно я буду звать тебя мамой Жанной? Чтобы не путать с моей мамой, чтобы все знали, что ты тоже моя, как бы мама?

В горле у Жанны застрял ком, сердце учащенно забилось.

— Я буду только рада, солнышко, – мягко ответила она. — Но помни, Ванечка: я никогда не заменю тебе твою настоящую маму. И никогда не буду даже пытаться.

— Я знаю, – просто ответил мальчик. – Но у меня теперь две мамы. Одна на небе, а другая здесь, со мной. И это хорошо, правда?

— Конечно, мой хороший, – ответила Жанна, еле сдерживая подступившие слезы. – И мы обе любим тебя больше всего на свете.

Казалось, ничто не сможет омрачить разлившееся в душе Жанны счастье. Однако спустя неделю после оформления опеки раздался звонок, словно раскат грома среди ясного неба. Звонили из престижной школы, которую она присмотрела для Вани. Мальчик проходил собеседование для поступления в первый класс – обычная формальность, не предвещавшая никаких проблем. Но в голосе директора сквозила тревога.

— Жанна Викторовна, не могли бы вы подъехать к нам? Есть некоторые вопросы относительно Ивана.

— Что-то случилось? – сердце Жанны тревожно екнуло.

— По телефону это сложно объяснить, – уклончиво ответил директор. – Лучше обсудить все при личной встрече.

Жанна примчалась в школу через час, оставив Ваню под присмотром няни. Директор, высокий седовласый мужчина с проницательным взглядом, встретил её у входа в свой кабинет.

— Прошу, присаживайтесь, – произнес он сдержанно. – Нам нужно поговорить.

Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Жанна похолодела от дурных предчувствий.

— Что с Ваней? – выпалила она. – Он что-то натворил?

Директор сложил руки домиком, и его лицо, обычно приветливое, было сейчас непроницаемым.

— Дело не в поведении, а в психологическом состоянии ребёнка. Наш школьный психолог, после беседы с Иваном, выразил некоторую обеспокоенность из-за его… высказываний.

Жанна почувствовала, как ледяная волна окатила ее сердце, заставив его болезненно сжаться.

— Каких высказываний?

— Видите ли, — директор старательно подбирал слова, словно выкладывая их на хрупкий алтарь деликатности, — мальчик упомянул о недавней утрате матери. Это, безусловно, тяжелый удар для ребёнка его возраста. Но он также сказал, что его отец тоже умер, а теперь он живет с вами — женой отца, но не родной матерью. Он называет вас «мамой Жанной» и говорит, что его настоящая мама теперь вместе с папой на небесах. Все это… довольно необычная ситуация.

— Я официальный опекун Ивана, — сухо отрезала Жанна, чувствуя, как поднимается волна раздражения. — Все документы в порядке.

— Разумеется, разумеется, — директор примирительно вскинул ладони. — Никто не сомневается в законности опеки. Нас волнует психологическое состояние ребёнка. Он пережил потерю обоих родителей в столь юном возрасте. И эта боль постоянно с ним, ведь в вашем доме так много вещей напоминает ему об отце.

— Я не хочу, чтобы Ваня забывал своих родителей, — чуть резче ответила Жанна.

— Конечно, вы правы, — с готовностью согласился директор. — Но мы с психологом обеспокоены некоторыми его словами. Например, он сказал, что его папа ошибался и что взрослые делают друг другу больно. Для шестилетнего ребенка это звучит… странно. У нас сложилось впечатление, что в вашей семье… не совсем стабильная обстановка.

За этой маской деликатности Жанна отчетливо расслышала упрек.

«Какое право они имеют копаться в наших с Ваней отношениях?» — негодовала она про себя.

— Мы предлагаем, чтобы наш школьный психолог поработал с Ваней, помог ему справиться с этой травмой, — предложил директор. — Кроме того… — он замялся, — возможно, стоит на время оградить его от разговоров о сложных семейных отношениях? Для маленького ребенка это слишком тяжело.

— Я обдумаю ваши слова, — отрезала она, стараясь скрыть волнение.

С одной стороны, ее возмущало это бесцеремонное вторжение в их с Ваней жизнь. С другой — слова директора задели и ее собственные сомнения: не слишком ли сложны для шестилетнего мальчика те объяснения, которые она ему давала? Облегчают ли они его боль, или, наоборот, травмируют еще больше?

Весь вечер она наблюдала за Ваней, пытаясь уловить в его поведении хоть какой-то признак тоски или тревоги. Но он был как обычно: играл, рисовал, смотрел мультики, смеялся… Да, он с грустью вспомнил маму, но разве это не естественно?

Перед сном, укладывая Ваню в постель, Жанна решилась заговорить.

— Ванечка, — осторожно начала она, — скажи мне, тебе нравится жить со мной?

Мальчик вскинул на Жанну глаза, полные детского восторга:

— Конечно! С тобой так здорово! Тут и игрушек видимо-невидимо, и бегать можно до упаду, и мороженое… пальчики оближешь!

Сердце Жанны отозвалось теплом на эти слова. Но тревога, словно тонкая нить, тянулась сквозь радость.

— А тебе не бывает… грустно? Или страшно, может быть? Злишься иногда?

Ваня задумался, затеребил край цветастого одеяла. В его глазах мелькнула тень.

— Злюсь, когда ты мультики смотреть допоздна не разрешаешь, — признался он с обезоруживающей искренностью. — И грустно бывает… когда мамочку вспоминаю. Но вот страшно… Не-а, с тобой ни капельки не страшно. Даже когда совсем темно.

Жанна притянула Ваню к себе, обвила руками и легонько взъерошила его мягкие волосы.

— Если что-то не понравится, сразу говори! Пожалуйста, мне очень хочется, чтобы тебе здесь было хорошо, по-настоящему хорошо.

— Мне хорошо, — просто ответил Ваня, зевнув во весь рот. — А можно я посплю? Я сегодня совсем без сил.

— Конечно, — Жанна коснулась губами его лба и погасила ночник. — Сладких снов, родной мой.

Погружаясь в дрему, она дала себе обещание найти для Вани опытного детского психолога. Может, и зря паникует, может, школьный психолог просто перестраховался, но вдруг она что-то упускает? Лучше перестраховаться, ради собственного спокойствия. В конце концов, ребенок совсем недавно похоронил маму.

Утренний звонок с незнакомого номера вырвал ее из сна. Жанна успела подумать, что это, наверное, опять из школы. Но голос в трубке оказался совершенно чужим.

— Жанна Викторовна? Доброе утро. Меня зовут Киреев Алексей Петрович, я адвокат семьи Климовых, — представился мужчина.

— Простите, кого? — переспросила Жанна, чувствуя, как зрачки ее расширяются от внезапного беспокойства.

— Я представляю интересы Клавдии Михайловны Климовой, — вежливо, но твердо ответил адвокат. — Она намерена оформить опеку над сыном своей племянницы, Маргариты Андреевны. Уведомляю вас, что мы уже обратились с иском в суд. Повестку вы уже получили?

"Что за абсурд?" - чуть не вырвалось у Жанны. Тетя? Какая еще тетя? Маргарита никогда о ней не упоминала. Она говорила, что осталась совсем одна на этом свете, поэтому и обратилась к ней.

— Но это какая-то чудовищная ошибка, — наконец выговорила Жанна. — У Маргариты не было никаких родственников. Она сама мне это говорила.

— Вы были введены в заблуждение. У отца Маргариты Андреевны есть сестра. Она полна решимости воспитывать Ивана в родной семье, а не оставлять его с… посторонней женщиной, появившейся не пойми откуда и как.

— Это я-то посторонний человек? — обиженно воскликнула Жанна. — Я приняла этого ребенка как родного, помогла ему пережить страшную потерю. И потом, это была воля Маргариты! Она сама просила меня позаботиться о Ване, опека официально оформлена!

— Психическое и физическое состояние Маргариты Андреевны в последние месяцы ее жизни вызывает определенные вопросы, — отрезал адвокат. Его бесстрастный тон уже вызывал у Жанны неконтролируемую злость. — Она была тяжело больна, находилась под воздействием сильнодействующих лекарств. А учитывая ваши… особые отношения с Маргаритой Андреевной, обстоятельства, так сказать… В общем, методы вашего воспитания также вызывают у моей клиентки серьезные опасения. С какой целью вы вообще взяли к себе ребенка, простите, любовницы вашего мужа? Вы хотите ему навредить? Отомстить? За те самые "обстоятельства"?

Жанне показалось, что она почти физически ощущает, как за этими словами прячется грязное обвинение: «Вы жена человека, с которым мать этого ребенка имела связь. Какое моральное право вы имеете воспитывать его? Или это тщательно спланированная месть за измену?»

На долю секунды Жанна потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки.

— Я буду отстаивать свои права на опеку над ребенком всеми законными способами, — твердо заявила она. — Передайте это своей клиентке. И впредь прошу все разговоры вести исключительно через моего адвоката.

Она резко оборвала разговор и тут же набрала номер своего юриста. Ситуация стремительно принимала скверный оборот.

Через несколько дней Жанна узнала новые подробности.

Клавдия Михайловна, которой недавно исполнилось семьдесят лет, не общалась со своей племянницей несколько десятков лет и даже не знала о существовании внучатого племянника. Правда вскрылась случайно, когда Маргарита, испытывая угрызения совести, завещала тетке небольшую сумму денег в знак примирения. Символическую сумму.

Но Клавдию Михайловну заинтересовали вовсе не деньги. Известие о существовании внучатого племянника произвело на нее эффект разорвавшейся бомбы. А когда она узнала, в чьей семье он теперь живет, то и вовсе решила бороться за ребенка до последнего.

«Бой предстоит не из лёгких», — промелькнуло в голове Жанны, когда в кабинете судьи появилась Клавдия Михайловна. Высохшая, словно осенний лист, старушка, но взгляд – острый и цепкий, как репейник, впивался в неё.

— Это та самая? — прошипела она, обращаясь к своему адвокату и небрежно кивнув в сторону Жанны. — Жена этого… мошенника?

Кровь горячей волной ударила в лицо, но Жанна стиснула зубы. Она не позволит этой гарпии усомниться ни в ее самообладании, ни в способности воспитать Ваню.

Заседание выдалось душным и напряжённым. Каждое слово отзывалось гулкой болью в сердце.

Адвокат Климовой плела кружева лжи, опираясь на кровное родство и рассуждая о меркнущей «морали». Юрист Жанны, словно каменная стена, стоял на страже здравого смысла, напоминая о доброй воле покойной Маргариты и о том, что Ваня уже давно считает Жанну своей семьей. Судья, словно мудрый арбитр, внимательно выслушала обе стороны и вынесла решение:

— Назначаю визит социальных служб. Беседу с детским психологом. Необходимо выяснить, кто в большей степени способен позаботиться о благополучии ребёнка. И, конечно, учтём мнение самого мальчика.

— Неплохой поворот в нашу пользу, — прошептала адвокат, слабо улыбнувшись Жанне.

У нее самой уверенности не было и в помине.

Проверка дома её не пугала, там всё было вылизано и подготовлено для Вани. Но разговор с психологом… Что скажет Ваня? Как воспримет шквал этих чужих вопросов? И главное – как объяснить ему весь этот кошмар, не сломав его хрупкий мир?

Дома её ждал ещё один удар под дых. Директор школы позвонил и ледяным тоном отрезал:

— Зачислить Ваню пока не представляется возможным. Сначала урегулируйте вопрос с опекой и определите постоянное место жительства.

«Всё рушится… Мир катится в тартарары», — с отчаянием подумала Жанна, бессильно опускаясь в кресло. — "И откуда им стало известно?"

Жанна решила пока не говорить Ване ни слова о судебных тяжбах и грозящих переменах.

Не стоит раньше времени травмировать его нежную душу. Но как долго она сможет прятать правду за натянутой улыбкой?

Уже на пороге стояли представители опеки. Они методично осматривали детскую комнату, заглядывали в каждый угол дома, вели долгие беседы с няней и самой Жанной. Вопросы сыпались градом: о режиме дня Вани, его питании, занятиях, о том, как часто они общаются с родственниками со стороны отца.

Ваня, конечно, не мог не заметить этих чудных людей и их пристальное внимание к его персоне. Вечером, когда Жанна укладывала его в постель, он неожиданно спросил:

— Мама Жанна, а кто приходил сегодня? Они спрашивали про меня, да?

— Да, милый, — осторожно ответила она, стараясь говорить как можно ровнее. — Это такие люди, они проверяют, хорошо ли тебе живётся здесь, у меня. Это просто формальность, когда ребёнок живёт не с родными мамой и папой.

Ваня нахмурился, сосредоточенно теребя край одеяла.

— И что они решили? Мне хорошо с тобой?

— А как же иначе? – с притворным оживлением воскликнула Жанна. – Они сейчас напишут, что тебе у меня лучше, чем в Диснейленде, и все будут тебе завидовать!

Ваня кивнул, но Жанна видела по его глазам – не поверил. Мальчик слишком рано повзрослел, научился чувствовать чужую фальшь и улавливать каждое колебание её настроения.

На следующий день разразилась буря, которой Жанна боялась больше всего: суд назначил встречу Вани с его потенциальной новой опекуншей, Клавдией Михайловной. Встреча должна пройти на нейтральной территории, в присутствии опытного психолога.

Отступать было некуда, придётся рассказать Ване о существовании этой дальней родственницы и о предстоящей встрече. К удивлению Жанны, мальчик отреагировал с недетской серьёзностью.

— Она сестра дедушки? — скрупулезно уточнил он. — Но я никогда не видел дедушку. Мама говорила, он умер, когда она была ещё совсем маленькой. И про эту тётю мама никогда не рассказывала.

— Да, солнышко, — Жанна подбирала слова, словно драгоценные жемчужины. — Так бывает, что взрослые не всегда ладят друг с другом. У мамы и этой тёти, видимо, были какие-то разногласия. Но теперь тётя хочет познакомиться с тобой.

— А зачем? — Ваня нахмурился, словно тучка, готовая разразиться дождем обиды. — Я не хочу с ней знакомиться. Я буду жить только с тобой.

Жанна почувствовала, как ледяной комок подкатывает к горлу, душит. Она обняла мальчика крепко, отчаянно прижимая к себе, будто боясь, что его вот-вот вырвут из объятий.

— И будешь жить со мной, родной, навеки, — прошептала она, вдыхая запах его волос. — Просто… иногда нужно исполнять маленькие роли в большом театре жизни. Такие вот формальности. Как с тетей Светой и ее озорной стайкой? А теперь нужно сыграть сцену знакомства с Клавдией Михайловной.

— Не хочу я никаких сцен, мне тебя хватает, — заупрямился Ваня, в его голосе звенела паника. — Ты меня отдать хочешь, что ли? Предать?

— Да ни за что на свете! — испуганно воскликнула Жанна, словно отгоняя злого духа. — Никому, слышишь, никому тебя не отдам. Клянусь.

Место для встречи было выбрано чудовищно, на взгляд Жанны, — казенные стены комнаты социальной службы давили, словно плиты склепа. А когда Клавдия Михайловна одарила мальчика приторно-сладкой улыбкой, словно он был умственно отсталым, Жанна окончательно утратила надежду на благополучный исход этой пытки.

Клавдия Михайловна противно засюсюкала, словно заводная кукла:

— Ванечка, ну какой же ты хорошенький! Просто ангелочек! А как на дедушку похож! Те же глаза, тот же упрямый подбородочек!

Ваня насторожился, словно маленький зверек, почуявший опасность.

— Я похож на папу, — тихо, но уверенно возразил он. — Все так говорят.

Улыбка Клавдии Михайловны слегка померкла, словно позолота потускнела, но она тут же натянула ее обратно.

— Ну конечно, милый, и на папу тоже. Но ты знаешь, твой дедушка Михаил, мой брат, был удивительным человеком! Душа компании, умница, каких свет не видывал, талантливый до мозга костей! И ты, я уверена, тоже унаследовал его искру.

Психолог, молодая женщина с глазами, полными сочувствия, мягко вмешалась в этот фарс:

— Пожалуй, нам пора начинать. Жанна Викторовна, вы можете подождать в соседней комнате. Иван, ты готов немного пообщаться с тетей Клавдией и со мной?

Ваня бросил на Жанну ищущий, полный мольбы взгляд, и она ободряюще улыбнулась, пытаясь скрыть дрожь в губах:

— Всё будет хорошо, солнышко. Я буду совсем рядом, за дверью. Прислушиваюсь.

Выходя из комнаты, она ощущала, как её сердце рвётся на части от мучительного беспокойства. Что скажет Ваня? Поддастся ли он на эту слащавую ложь? И какую новую пакость придумает Клавдия Михайловна, чтобы очернить ее в глазах психолога и украсть мальчика?

Ожидание было невыносимым. Каждая минута тянулась, как год.

Жанна украдкой наблюдала за Ваней и Клавдией Михайловной через мутное стекло двери. Видела, как мальчик то и дело ищет ее глазами, а Клавдия Михайловна пытается отвлечь его какими-то выцветшими фотографиями. Наконец, психолог позвала Жанну для беседы. Та, стараясь сохранить подобие невозмутимости, с притворной радостью спросила Клавдию Михайловну:

— Ну, как всё прошло? Познакомились? Подружились?

Клавдия Михайловна презрительно поджала губы, словно только что откусила от кислого лимона.

— Да уж, познакомились. Мальчик совершенно невоспитанный, на редкость молчаливый, разговор не поддерживает, родней совершенно не интересуется. Дикий какой-то.

В тоне Клавдии Михайловны сквозило неприкрытое обвинение: во всем виновата эта непутевая опекунша.

— Я никого ни против кого не настраивала, — холодно парировала Жанна. — Вы были чужим человеком в жизни Маргариты и остаётесь незнакомцем для Вани. Неудивительно, что он не горит желанием с вами общаться.

Клавдия Михайловна надменно вздёрнула подбородок.

— А вот суд решит, кто ребенку лучшего хочет, а кто так… непонятно для чего его взял! Пригрел сиротку!

В это ядовитое «так» Клавдия Михайловна вложила всю свою ненависть, презрение и злобу. После ее ухода в комнате повисло тягостное, липкое молчание. Его нарушила психолог, стараясь разрядить обстановку:

— Ваня, пойди пока поиграй в соседней комнате. Там есть много интересных игрушек, целый волшебный мир. А мы с Жанной Викторовной немного поговорим, тет-а-тет.

Ваня вопросительно посмотрел на Жанну, ища у нее поддержки, и она едва заметно кивнула:

— Иди, родной. Я скоро к тебе присоединюсь. Одну минуточку.

Когда мальчик вышел, психолог предложила Жанне сесть.

— Ситуация непростая, очень деликатная, — начала она без обиняков. — Ваня очень привязан к вам, это очевидно, как солнце к небу. Но есть определённые… опасения, скажем так.

— И какие же? — напряжённо спросила Жанна, чувствуя, как руки начинают предательски дрожать.

— Некоторые полагают, что ребенку всё же лучше с кровными родственниками. Это, так сказать, связь с семьей, знание собственных корней, дорога в будущее.

— Связь, говорите? — Жанна скривилась, словно от зубной боли. — Да эта женщина родной племянницей не интересовалась, с какой стати ей теперь понадобился ее сын? Там такие связи, что топором не разрубишь, давно всё сгнило. Смехотворно просто.

Психолог, выдержав паузу, словно примеряясь к словам, произнесла:

— Есть и другая сторона. Ваня поделился с нами вашими разговорами об отце. О том, как вы объясняете ему… сложность ситуации. В шесть лет дети не должны быть летописцами семейных драм, разбираться в хитросплетениях супружеских измен и двойной жизни. Вы взваливаете на хрупкие детские плечи непосильную ношу.

Жанна вскинула брови с деланным удивлением.

— Ах, то есть, по-вашему, нужно растить ребенка в коконе лжи? Или окутывать паутиной полуправды? А что я, по-вашему, должна была ему сказать, когда он спросил, почему его отец жил со мной, а не с его матерью? Что у папы, видите ли, раздвоение личности?

— Конечно, объяснять необходимо, но дозированно, соразмерно возрасту, — мягко парировала психолог. — У вас, к сожалению, нет этих тонких навыков, и в этом нет вашей вины. Но подобная атмосфера, эти разговоры… Не слишком благотворно влияют, если позволите такое выражение.

— Достаточно, я больше не намерена это слушать. Знаете что? Я не дипломированный специалист, не психолог. Я просто ращу этого ребенка, как родного, стараюсь быть честной, не желаю его обманывать. И я люблю его. И еще! Я буду для Вани матерью в тысячу раз лучше, чем семидесятилетняя женщина, которая видела его от силы час. Если вы считаете иначе, то… грош вам цена как психологу!

С этими словами Жанна резко поднялась и вышла, хлопнув дверью, не дожидаясь возражений. Внутри клокотала ярость, бурлил вулкан негодования: «Я хочу для Вани лучшего, неужели это так сложно понять?!»

В машине мальчик был подозрительно тих. Жанна, не выдержав напряжения, спросила:

— Все хорошо прошло, солнышко? Тетя-психолог тебя не обижала? О чем вы говорили?

— Нормально, — буркнул Ваня, избегая взгляда. — Она спрашивала про тебя и про эту тетю. А еще про маму и папу.

— И что же ты ей ответил? — осторожно поинтересовалась Жанна, замирая от волнения.

— Сказал, что хочу жить с тобой, — просто ответил мальчик. — Потому что ты мне как вторая мама. И папа бы хотел, чтоб я с тобой жил, он же тебя любил.

Жанна почувствовала, как в груди словно камень вырос, комок подкатил к горлу, перекрывая дыхание. Она резко затормозила, остановив машину на обочине. Сквозь пелену слез ничего не было видно.

— Спасибо, милый, мне так важно это слышать, — прошептала она, с трудом выдавливая слова.

Ваня искоса взглянул на нее, словно хотел что-то добавить, но боялся прогневать.

— Эта тетя странная, — после долгой паузы тихо заметил он. — Все время говорила, какой у меня был хороший дедушка. А про папу ничего не сказала. И еще спрашивала, не обижаешь ли ты меня. Глупый какой-то вопрос.

«Ваня наблюдателен не по годам, словно маленький мудрец», — с теплотой подумала Жанна.

— Бывает, встречаются взрослые, растерявшие разум в лабиринтах своих предрассудков, — согласилась она вслух. — Ладно, хватит об этой мегере. Что скажешь насчет пиццы на ужин? Королевство ждет!

Вечером, когда Ваня уже сладко спал в своей кроватке, Жанна набрала номер адвоката. В голосе его плескались холодные волны неизбежности:

— Клавдия Михайловна подала прошение. До суда Ваня должен жить с ней. Утверждает, что ваша обстановка "не способствует гармоничному развитию" его личности.

— Это абсурд! — выдохнула Жанна, чувствуя, как подступает паника. — Ваня расцветает со мной! Он сам сказал психологу, что хочет остаться у меня!

— Мнение ребенка – капля в море доводов, — осторожно заметил адвокат. — Клавдия Михайловна давит на кровные узы и некий "моральный облик хранительницы рода". Боюсь, Жанна, суды часто склоняются к кровному родству как к незыблемой истине.

— Я не отступлю. Говорите, что нужно сделать, — потребовала Жанна, собирая волю в кулак.

— Крепкий фундамент доказательств, что ребенку с вами хорошо. Свидетельства учителей, врачей, соседей – всех, кто видел вашу заботу. Независимые психологические экспертизы. И, разумеется, заверенная воля Маргариты – наш главный козырь.

Жанна натянуто улыбнулась, ощущая призрачную надежду.

— Спасибо. Я соберу все, что потребуется.

Следующие дни закружились в вихре хлопот. Жанна обходила воспитателей, врача Вани, каждого соседа, готового засвидетельствовать: мальчик окружен теплом и безопасностью. Вместе с Ваней они побывали у независимого психолога. Заключение эксперта подтвердило: мальчик прекрасно адаптировался к новой жизни.

«И пусть попробуют сказать, что я не мать», — подумала Жанна, пряча заветную бумагу, словно хрупкий талисман.

***

• КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.