Я находилась на приёме у директора школы, в которой учится моя дочка.
— Ирина Владимировна, вы понимаете серьёзность ситуации? — пятидесятилетняя женщина внимательно на меня посмотрела.
— Понимаю, — выдавила я. — Но я просто... не могу поверить. Это правда моя дочь? Моя Катя?
— К сожалению, да. Мы проверили. Аккаунт принадлежит вашей дочери. И именно она писала все эти сообщения.
Я снова посмотрела на распечатки. Страшно было читать. Оскорбления, угрозы, издевательства. Всё это — в адрес одноклассницы Кати, девочки Полины.
«Ты уродина», «Лучше бы тебя вообще не было», «Все тебя ненавидят», «Даже не появляйся в школе».
Я читала и не узнавала почерк мыслей своей дочери. Моя Катя. Моя умница. Моя добрая девочка. Как она могла такое написать?
— Ирина Владимировна, Полина две недели не приходит в школу. Её мама обратилась к психологу. Девочка в депрессии. Боится выходить из дома.
— Господи... — я закрыла лицо руками.
— Родители Полины требуют разбирательства. Они хотят вызвать полицию, написать заявление о травле.
— Полицию?!
— Да. Это серьёзно. Кибербуллинг — преследуемое явление. Особенно когда речь идёт о несовершеннолетних.
***
Катя сидела дома, когда я вернулась. Делала уроки за столом в своей комнате. Увидела меня — улыбнулась:
— Мам, привет! Ты чего так рано?
Я молча прошла в комнату, закрыла дверь.
— Мам, что случилось?
Я села на край кровати, посмотрела на дочь: обычный подросток четырнадцати лет с невинным лицом.
— Катя, меня вызывали в школу.
Она напряглась:
— Зачем?
— Из-за Полины.
Лицо дочери побледнело.
— Что... что про Полину?
— Катя, это ты? Это ты писала ей все эти гадости?
Она молчала, опустив глаза.
— Катя, отвечай!
— Я... я не одна. Там много кто писал.
— Не важно, кто ещё! Ты писала?!
— Да, — тихо сказала она. — Писала.
Я встала, прошлась по комнате:
— Почему? Почему ты это делала?
— Потому что она... она странная.
— Странная? Это всё?!
— Мам, ты не понимаешь! Она всё время одна ходит, с нами не общается, одевается как-то не так...
— И за это её нужно травить?!
— Я не травила! Просто писала правду!
— Правду?! — Я развернулась к ней. — Катя, ты называла её уродиной! Писала, что ей лучше не жить! Это правда?!
Она молчала, сжав губы.
— Катя, Полина две недели не ходит в школу! Она у психолога! Из-за тебя!
— Из-за меня?! Мам, там много кто писал! Почему я виновата?!
— Потому что ты участвовала! Потому что ты — один из тех, кто довёл её до депрессии!
Дочь заплакала:
— Я не хотела... я просто...
— Что "просто"?! Катя, её родители хотят вызвать полицию! Ты понимаешь?!
Она вздрогнула:
— Полицию?
— Да! Это называется кибербуллинг! Это преследуется по закону!
— Мам, я не знала...
— Не знала?! Катя, ты умная девочка! Как ты могла не понимать, что делаешь?!
Она зарыдала в голос. Я стояла и смотрела на неё. Моя дочь. Которую я растила, учила доброте, состраданию. И вот она — плачущая, испуганная. Но виновная.
***
Вечером я рассказала мужу. Сергей слушал молча, хмурясь.
— Ира, ты уверена, что это Катя?
— Уверена. Она сама призналась.
— Господи... — он потёр лицо руками. — Как такое могло случиться?
— Не знаю. Сереж, я не узнаю свою дочь. Она всегда была доброй, отзывчивой. А тут...
— Подростковый возраст. Влияние компании.
— Но это не оправдание!
— Я не оправдываю. Просто пытаюсь понять.
Мы сидели молча. На кухне тикали часы. В комнате Кати было тихо — она заперлась и не выходила.
— Что будем делать? — спросил Сергей.
— Не знаю. Директор сказала, что родители Полины требуют разбирательства.
— Может, нам самим к ним съездить? Извиниться?
— Боюсь, что одних извинений мало.
— Но попробовать стоит.
Я кивнула. Да, стоит.
***
На следующий день мы с Сергеем поехали к родителям Полины. Адрес дала директор школы.
Когда мы позвонили в дверь, открыла худая женщина лет сорока.
— Здравствуйте. Мы родители Кати. Катерины Соколовой, — представился Сергей.
Лицо женщины изменилось:
— Вы... вы пришли?
— Да. Можно поговорить?
Она колебалась, потом кивнула:
— Проходите.
Мы вошли. Квартира маленькая, двушка. Скромная мебель, старые обои. В комнате за закрытой дверью играла тихая музыка.
— Полина дома? — спросила я.
— Дома. Но не выходит из комнаты. Уже две недели.
Мы сели на диван. Женщина села напротив — настороженно, напряжённо.
— Мы пришли извиниться, — начал Сергей. — За нашу дочь. За то, что она делала.
— Извиниться? — женщина горько усмехнулась. — Вы думаете, это всё исправит?
— Нет, не думаем, — сказала я. — Но мы хотим, чтобы вы знали: мы не оправдываем её поступок. Мы осуждаем. И накажем.
— Накажете? Как?
— Пока не знаем. Но сделаем всё, чтобы она поняла, что была неправа.
Женщина молчала. Потом достала телефон, показала нам фотографии:
— Вот. Это всё ваша дочь написала. И не только она. Их там целая группа. Двадцать человек. Они создали чат, посвящённый травле моей дочери.
Я смотрела на экран. Скриншоты переписок. Страшные, жестокие слова. Фотографии Полины с издевательскими подписями.
— Моя девочка два месяца терпела, — женщина вытирала слёзы. — Не говорила мне ничего. Возвращалась домой, запиралась в комнате. Я думала — подростковый возраст. А потом нашла её...
Она замолчала, не договорив.
— Как нашли? — прошептала я.
— С бутылочкой таблеток в руке. Она хотела их выпить. Все сразу.
Мне стало плохо. Я схватилась за подлокотник дивана.
— Господи...
— Мы отвезли её в больницу. Откачали. Психолог сказал — тяжёлая депрессия. Из-за травли.
Сергей опустил голову:
— Нам очень жаль. Правда. Мы не знали, что всё настолько серьёзно.
— А ваша дочь знала. Они все знали. Им было весело.
— Что мы можем сделать? — спросила я.
— Ничего, — она встала. Моя дочь сломлена. Мы переводим её в другую школу. Лечим у психолога. Может быть, через годы она оправится. А может, нет.
Мы ушли, не сказав больше ни слова.
***
Дома я зашла в комнату к Кате. Она лежала на кровати, уткнувшись в телефон.
— Катя, отложи телефон.
Она неохотно положила его на тумбочку.
— Мы были у Полины.
Дочь напряглась:
— И что?
— Катя, она пыталась покончить с собой. Из-за вас.
Лицо дочери побледнело:
— Что?
— Она хотела выпить таблетки. Её спасли. Сейчас она лечится у психолога.
— Я... я не знала...
— Ты не знала?! Катя, ты писала ей: "Лучше бы тебя не было"! Как ты думала, это на неё повлияет?!
— Я не думала, что она всерьёз примет!
— А как ещё?! Катя, вы её травили! Двадцать человек! Каждый день! Месяцами!
Дочь заплакала:
— Мам, я не хотела... Мне просто казалось, что это... ну, типа, прикол...
— Прикол?! — Я не сдержалась, повысила голос. — Довести человека до суи.цида — это прикол?!
— Нет! Мам, я дура! Я идиотка! Я не понимала!
— Ты понимала! Просто не думала о последствиях! Думала, что это игра! Что можно издеваться над человеком, и ничего не будет!
— Прости... — она рыдала. — Прости, мам...
Я села рядом, обняла её:
— Катя, ты должна понять. То, что ты сделала — чудовищно. Ты разрушила чужую жизнь. И теперь тебе придётся с этим жить.
— Что мне делать?
— Извиниться. Перед Полиной. Перед её родителями. Искренне.
— А если они не простят?
— Тогда не простят. Это их право.
***
Через неделю Катя написала письмо. Длинное, со слезами. Она извинялась, говорила, что была неправа, что понимает боль, которую причинила.
Я отнесла письмо матери Полины. Она прочитала молча, потом сложила обратно в конверт:
— Передайте дочери: я не прощаю. Не сейчас. Может быть, когда-нибудь. Но не сейчас.
— Понимаю, — кивнула я.
— Но... скажите ей спасибо за письмо. Хоть кто-то из этой группы нашёл силы извиниться.
Я вернулась домой, передала Кате слова. Она заплакала:
— Мам, что мне делать? Как жить с этим?
— Учиться. Меняться. Становиться лучше.
Прошло три месяца. Катя перевелась в другую школу — по собственному желанию. Сказала, что не может смотреть в глаза одноклассникам.
Она записалась к психологу. Ходила каждую неделю. Работала над собой — над эмпатией, над пониманием чужой боли.
Она удалила все соцсети. Перестала общаться с той компанией, которая травила Полину.
Я видела, как она меняется. Становится тише, задумчивее. Взрослее.
Однажды она пришла ко мне:
— Мам, я хочу стать волонтёром. В центре помощи подросткам с депрессией.
— Правда?
— Правда. Хочу помогать тем, кто страдает. Как Полина. Может быть, так я хоть немного искуплю свою вину.
Я обняла её:
— Катюш, я горжусь тобой.
— За что? Я же чудовище.
— Ты признала это. И меняешься. Это важно.
Прошёл год. Катя стала волонтёром. Помогала подросткам, которые пережили травлю. Слушала их истории, поддерживала.
Однажды она пришла домой и сказала:
— Мам, я встретила Полину.
— Где?
— В торговом центре. Случайно. Мы столкнулись у кассы.
— И что?
— Я извинилась. Снова. Сказала, что мне стыдно. Что я каждый день думаю о том, что сделала.
— Она что ответила?
— Посмотрела на меня. Долго. Потом сказала: "Я всё ещё злюсь. Но... вижу, что ты изменилась. И это что-то значит".
Слёзы катились по моим щекам:
— Катюш...
— Мам, я поняла. Прощение — это не то, что ты получаешь сразу. Это то, что ты зарабатываешь. Годами.
— Ты права.
Она обняла меня:
— Мам, спасибо.
— За что?
— За то, что не отвернулась от меня...
— Катюш, ты моя дочь. Я всегда буду с тобой. Даже когда ты ошибаешься.
Сейчас Кате шестнадцать. Она учится в новой школе, работает волонтёром, помогает подросткам.
СОГЛАСНЫ, что ошибки можно исправить, если признать их и работать над собой? И что прощение — это не право, а результат изменений? ПИШИТЕ ваше мнение — ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ!