Последняя коробка с книгами скрипнула по полу грузовика, и я осталась стоять на пустом балконе бабушкиной «хрущевки». В воздухе витала пыль и тишина. Именно тишина, а не пустота. Потому что стены этого старенького жилья все еще хранили эхо нашего с бабушкой смеха, запах ее пирогов с капустой и шепот сказок перед сном. Эта квартира была моим настоящим домом, островком безопасности и безусловной любви в вечно спешащем и холодном мире.
Я провела ладонью по шершавому подоконнику, прощаясь. Сердце сжималось от щемящей боли, но разум шептал, что я все делаю правильно. Бабушка, подарившая мне это наследство, наверняка хотела бы, чтобы оно стало трамплином в новую, более счастливую жизнь для меня и моей семьи. Для меня, моего мужа Алексея и нашего сына-подростка Сережи.
Продажа прошла быстрее, чем я ожидала. Покупатели нашелся почти сразу — молодая пара, их глаза горели тем же огоньком, что и у нас с Лексеем десять лет назад. И вот теперь, спустя всего три недели после подписания договора, у меня на банковской карте лежали восемь миллионов рублей. Сумма, которая казалась одновременно и огромной, и какой-то нереальной.
В тот вечер Алексей вернулся с работы необычно рано. Я как раз готовила ужин, пытаясь заглушить тишину в нашей съемной квартире звуком жарящегося мяса.
— Привет, — он с порога снял куртку и прошел на кухню, поцеловал меня в щеку. Его взгляд был странно сосредоточенным, бегал по сторонам. — Ну что, деньги пришли?
— Пришли, — кивнула я, вытирая руки о полотенце. Мне хотелось поделиться с ним этим смешанным чувством грусти и надежды, обсудить, как мы теперь грамотно ими распорядимся. Отложить на образование Сережи, сделать ремонт, наконец-то съездить в нормальный отпуск.
Но Алексей сел за стол, отпил из стакана воды и сказал то, от чего у меня внутри все резко оборвалось.
— Отлично. Завтра же поедем смотреть тот внедорожник. Я уже дилеру позвонил, он ждет.
В кухне на мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде. Я смотрела на него, не понимая.
— Какой внедорожник? — медленно проговорила я. — Мы же не обсуждали покупку машины. Тем более такой дорогой.
— А что тут обсуждать? — он удивленно поднял брови, как будто речь шла о пакете молока. — Ездить же на чем-то надо. На старой моей машине уже стыдно перед клиентами появляться. А с этими деньгами мы можем взять что-то серьезное. Престижное.
Он говорил горячо, с энтузиазмом, которого я не видела у него давно. В его глазах читался неподдельный азарт.
— Леш, подожди, — я села напротив него, стараясь говорить спокойно. — Это же не просто деньги. Это бабушкина квартира. Я думала, мы сначала погасим часть ипотеки, создадим подушку безопасности для Сережи...
— Какая ипотека? — он отмахнулся, словно от назойливой мухи. — С ипотекой мы справимся. Она же почти выплачена. А машина — это инвестиция в мой имидж, в мой бизнес. Новые клиенты поедут, когда увидят, что я на серьезной машине.
Фраза «какая ипотека» повисла в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Мы годами считали копейки, откладывали, затягивали пояса, чтобы платить по этому кредиту. А он говорит об этом так, будто это сущие пустяки.
— Почему ты решил, что мы потратим все эти деньги на машину? — в моем голосе впервые зазвучали нотки обиды. — Мы даже не сели, чтобы обсудить наши планы. Это же мои деньги, в конце концов. Бабушка оставила их мне.
Его лицо мгновенно изменилось. Легкая улыбка сошла с губ, взгляд стал жестким и холодным.
— Твои? — он произнес это слово с таким презрительным шипением, что мне стало физически холодно. — А мы, выходит, не семья? Мы что, на разных планетах живем? Или ты уже строишь планы отдельно от нас?
— Я не это имела в виду, — попыталась я оправдаться, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Просто... это такое важное решение. Мы должны принимать его вместе. И рассматривать все варианты.
— Самый лучший вариант я тебе уже предложил, — Алексей встал, его тень накрыла меня целиком. — Машина. Это окончательно. Не будем разводить тут пустые разговоры.
Он развернулся и вышел из кухни, оставив меня одну с гудящей в ушах тишиной и комом непроглоченной обиды в горле. Я смотрела на его спину и понимала: что-то важное, хрупкое и доверительное, что держало наш брак все эти годы, только что дало трещину. И эта трещина с каждым его словом расходилась все дальше и дальше, угрожая разломить все мою привычную жизнь на «до» и «после». А из гостиной уже доносился довольный голос мужа, который кому-то звонил:
— Алло, Дима? Да, это я. Готовь документы на тот автомобиль. Завтра будем.
Прошло три дня. Три дня тяжелого, гнетущего молчания. Алексей демонстративно приходил поздно, утром завтракал, не глядя на меня, и все разговоры в доме свелись к сугубо бытовым: «Передай соль», «Сележа, уроки сделал?». Восемь миллионов на моей карте лежали мертвым грузом, ощущаясь не как возможность, а как угроза. Я чувствовала себя сторожем у сейфа, который вот-вот взломают свои же.
В четверг вечером, когда я разогревала ужин, Алексей неожиданно появился в дверях кухни. На лице у него была неуверенная, натянутая улыбка, которую я тут же раскусила. Он так улыбался, когда был чем-то сильно недоволен, но пытался это скрыть.
— Свет, привет. Слушай, Ольга с Игорем сегодня заглянут. По-соседски, на чай.
У меня внутри что-то екнуло. Сестра Алексея с мужем никогда не заходили «просто так». Их визиты всегда имели скрытую цель — попросить денег взаймы до зарплаты, пожаловаться на жизнь в надежде на помощь или покритиковать мой ремонт.
— Предупредить бы чуть раньше, — сухо ответила я. — Ужина на всех не рассчитывала.
— Ничего, чаем напоим, — отрезал он и вышел из кухни, избегая моего взгляда.
Они пришли ровно в восемь. Ольга, румяная, с пышной прической, вошла с сияющей улыбкой, как будто мы были самыми близкими подругами, не видевшимися сто лет.
— Светик, родная! Здравствуй! — она обняла меня, окутав облаком резкого парфюма. — А мы к вам ненадолго, просто душа встретиться захотела.
Игорь, ее муж, молча кивнул, снял куртку и прошел в гостиную, где уже сидел Алексей. Его молчаливость всегда была обманчивой. За ней скрывался цепкий и расчетливый ум.
Мы уселись за стол. Первые пятнадцать минут говорили о пустяках: о погоде, о новых ценах в магазинах, об успехах их дочери в школе. Но я чувствовала — главное впереди. Алексей нервно постукивал пальцами по столу, а Ольга то и дело бросала на него быстрые, говорящие взгляды.
Наконец, она вздохнула, сделав трагическое лицо.
— Вот, живем, как на вулкане. У Игоря на работе этот кризис, опять сокращения грозят. Не знаем, что и делать.
— Да, времена непростые, — осторожно поддержала я разговор, понимая, куда он клонит.
— А у нас, между прочем, идея родилась! — подхватил Алексей, оживляясь. — Бизнес-план. Настоящий, серьезный.
Игорь важно кивнул, отпив из чашки.
— Мы с Олей давно подумывали об своем деле. Не вот это вот «ходи на работу, получай копейки». Автомойку премиум-класса хотим открыть. Место уже присмотрели, очень проходимое. Расчеты все сделали. Окупаемость — полтора года, максимум два.
Я медленно помешивала ложечкой чай, чувствуя, как у меня холодеют пальцы. Теперь все стало понятно.
— Здорово, — сказала я без энтузиазма. — Я рада за вас.
— Но есть один нюанс, Светлана, — Игорь сложил руки на столе, как настоящий переговорщик. — Стартовый капитал нужен. Как всегда, идея есть, а денег нет. Вот и крутимся как белки в колесе.
В кухне повисла неловкая пауза. Алексей смотрел на меня с вызовом.
— И что же вы предлагаете? — спросила я, хотя прекрасно знала ответ.
— Мы предлагаем выгодное вложение! — Ольга подвинулась ко мне, ее голос стал сладким и заговорщическим. — Ваши деньги не будут просто так в банке пылиться под какие-то смешные проценты. Вы вкладываете их в наш общий семейный бизнес. Мы вам отдадим с огромной прибылью! Это же лучше, чем какие-то там вклады.
— Это не просто «мои деньги», Оля, — попыталась я мягко возразить. — Это деньги с продажи бабушкиной квартиры. Я планировала их на будущее Сережи, на образование...
— Так оно и будет! — перебил меня Алексей. — Вложим в бизнес — заработаем в разы больше! И на образование, и на все, что угодно, хватит. Ты чего не понимаешь?
— Я не понимаю, почему решение о вложении таких серьезных средств принимается вот так, за вечерним чаем, — голос мой дрогнул, но я старалась держаться. — Нужно все просчитать, посмотреть документы, бизнес-план изучить...
— То есть ты нам не доверяешь? — Ольга откинулась на спинку стула, ее лицо вытянулось от обиды. — Своей же семье? Мы же не какие-то посторонние, мы же желаем вам только добра!
— Речь не о доверии, а о здравом смысле, — парировала я. — Восемь миллионов — это большая ответственность.
— Света, ты в бизнесе не разбираешься, — вступил Игорь, и в его тоне прозвучала снисходительная жалость, от которой мне захотелось встать и выйти. — Ты бухгалтер, ты мыслишь цифрами в бумажках. А тут живое дело! Риск, конечно, есть, но мы же не подведем. Мы же одна семья.
Фраза «одна семья» прозвучала как приговор. Ею они прикрывали все: свою наглость, свою жажду наживы, свое желание поживиться за мой счет. Я посмотрела на Алексея. Он смотрел на меня с таким напряженным ожиданием, будто от моего слова зависела его жизнь. И в его взгляде я прочитала не просьбу, а требование. Требование подчиниться.
В этот момент я поняла окончательно и бесповоротно: мой муж находится по другую сторону баррикады. И его семья — это они, Ольга и Игорь, а не я и наш сын.
— Я подумаю, — тихо сказала я, просто чтобы прекратить этот разговор.
— Конечно, подумай, родная! — тут же просияла Ольга, снова становясь милой и пушистой. — Мы не торопим. Но, знаешь, время-то деньги. Место хорошее, его быстро заберут.
Они ушли через полчаса, оставив после себя тяжелый запах духов и ощущение грязного осадка на душе. Алексей проводил их до двери и вернулся на кухню с сияющими глазами.
— Ну вот, видишь? Какая идея! Все проблемы разом решим. И семье поможем, и сами в шоколаде будем.
Я смотрела на него и не узнавала человека, с которым прожила десять лет. Передо мной был восторженный мальчик, которого только что обрадовали новой игрушкой, неважно, какой ценой.
— Алексей, — начала я, но он уже повернулся и шел в гостиную, доставая телефон.
— Надо Диме позвонить, про машину пока подождать. Теперь у нас дела поважнее!
Я осталась одна в тишине кухни. Слово «подумаю», которое я бросила как спасательный круг, теперь висело на мне тяжелым камнем. Я понимала, что просто оттягиваю время. И что следующая атака будет еще более изощренной и жесткой. Битва за бабушкино наследство только началась, и я оказалась на ней в одиночку.
На следующий день я проснулась с тяжелым ощущением, будто всю ночь таскала мешки с цементом. Разговор с Ольгой и Игорем, натянутая улыбка Алексея и это давящее чувство, что мою жизнь хотят обменять на чью-то сомнительную мечту об автомойке, не отпускали меня.
Алексей вел себя так, будто вчерашний «семейный совет» был легкой и приятной беседой. Он насвистывал, собираясь на работу, и на прощание бросил:
— Ладно, я поехал. Ты там подумай хорошенько. Не тормози процесс, светик.
Его слово «процесс» резануло слух. Как будто речь шла о каком-то бизнес-плане, а не о моих последних деньгах, о памяти о бабушке.
После его ухода я попыталась заняться уборкой, но мысли путались. Фраза Алексея про ипотеку, которую он так легко отмел в первый день, вертелась в голове назойливым звоночком. «Она же почти выплачена». Почему он так уверен? Мы ведь всегда платили вместе, я отдавала свою часть, он — свою. Последние пару лет он настоял, чтобы все платежи шли с его счета, мол, так удобнее для отчетов перед налоговой. А я, доверяя, согласилась.
Тревога, мелкая и противная, как мушка за окном, не давала мне покоя. Я решила проверить. Открыла приложение банка, нашла наш старый общий счет, с которого когда-то платили по кредиту. Операции за последний год действительно показывали только регулярные платежи Алексея. Сумма остатка долга не отображалась в приложении, для этого нужно было запрашивать выписку или звонить в банк.
Мне стало не по себе. Я всегда была человеком системы и порядка, вела домашнюю бухгалтерию в тетрадке, но с тех пор как платежи перешли на Алексея, я как-то расслабилась, перестала следить за цифрами. И теперь мне было стыдно за свою беспечность.
Нужен был человек, который разбирается в этом лучше меня. Я вспомнила о Лене, своей бывшей однокурснице. Она работала главным бухгалтером в солидной фирме и не раз вытаскивала меня из вопросов с налогами и отчетами. Мы редко виделись, но доверие между нами осталось.
Я набрала ее номер, руки слегка дрожали.
— Лен, привет, это Света. Не занята? Можно я к тебе в офис заеду? Мне нужен совет. Очень важный.
Голос Лены был спокойным и деловым.
— Конечно, Свет. У меня как раз окно через час. Подъезжай.
Через сорок минут я сидела в ее уютном кабинете с панорамным окном и, запинаясь, пыталась объяснить ситуацию. Рассказала про продажу квартиры, про внезапную идею с машиной, про визит родственников и их бизнес-план. И про ипотеку, которая «почти выплачена».
Лена слушала внимательно, не перебивая. Ее лицо оставалось непроницаемым, но в глазах я читала растущую тревогу.
— Давай по порядку, — сказала она, когда я замолчала. — Про машину и родственников — это эмоции. С ними будем разбираться. А начнем с фактов. С ипотекой.
Она повернула к себе монитор, ее пальцы быстро застучали по клавиатуре.
— Ты помнишь номер договора? Или дату оформления?
Я назвала данные. Мы брали ипотеку десять лет назад, и я до сих пор помнила этот волнительный день.
Лена сделала несколько запросов, ее брови медленно поползли вверх. Мое сердце забилось чаще.
— Ну что, Света, — наконец произнесла она, отворачиваясь от монитора. — Новости есть. И хорошие, и очень плохие.
Я сглотнула, чувствуя, как холодеют ладони.
— Говори.
— Хорошая новость: твой муж не врет. Ипотека действительно почти выплачена. Остаток долга на сегодняшний день — четыреста восемьдесят семь тысяч рублей.
От этого сообщения у меня перехватило дыхание. Мы с Алексем все эти годы жили скромно, отказывая себе во многом, и вот он оказался прав. Мы почти у цели.
— Но почему это плохая новость? — непонимающе спросила я.
— Потому что, согласно графику, который я сейчас смотрю, — Лена снова посмотрела на экран, — еще полгода назад остаток составлял больше двух миллионов.
В воздухе повисла гробовая тишина. Я слышала, как за окном гудели машины, но этот звук казался доносящимся из другой вселенной.
— Как? — выдавила я. — Что это значит?
— Это значит, что кто-то внес крупный досрочный платеж. Очень крупный. — Лена посмотрела на меня с нескрываемым сочувствием. — Свет, у вас с Алексем есть общий счет, с которого шли платежи?
— Раньше был… а потом он сказал, что будет платить со своего…
— Давай проверим твой личный, — мягко прервала она меня. — Дай мне твои логин и пароль от онлайн-банка. Не бойся, я ничего не трону.
В оцепенении я продиктовала данные. Лена снова погрузилась в изучение выписок. Ее лицо стало совершенно каменным.
— Вот, — она указала пальцем на монитор. — Три месяца назад. Помнишь, ты говорила, что переводила Алексею деньги на очередной платеж по ипотеке? Триста тысяч.
Я кивнула, плохо соображая.
— Так вот, эти триста тысяч он не потратил на ипотеку. Он их… снял наличными через день после получения.
Комната поплыла перед глазами. Я ухватилась за край стола.
— Снял? Но… зачем? Может, это была какая-то другая цель? Срочная покупка?
— Света, милая, — Лена посмотрела на меня так, как смотрят на человека, попавшего в страшную аварию. — Посмотри на другие операции. За последний год с твоего счета на его ушло почти восемьсот тысяч. Все под предлогом «ипотеки» или «коммуналки». И большая часть этих сумм была снята наличными в течение одного-двух дней. Быстро и без следа.
Я смотрела на столбики цифр на экране, которые складывались в ужасающую картину. Систематический, продуманный обман. Мой собственный муж годами выкачивал из нашей семьи деньги, обманывая меня. Он заставлял меня экономить на всем, внушал чувство вины за каждую лишнюю трату, пока сам тайно выводил крупные суммы.
— Куда он их дел? — прошептала я, и голос мой прозвучал чужим и разбитым.
— Этого я сказать не могу, — вздохнула Лена. — Но теперь твои восемь миллионов на карте выглядят для него не просто желанным призом. Они выглядят как компенсация за все те деньги, что он у тебя… у нас, по сути, украл.
Слово «украл» прозвучало как пощечина. Я сидела, не в силах пошевелиться, и смотрела в стену. Все мое прошлое, вся наша совместная жизнь с Алексем, трещала по швам и рассыпалась в прах. И я понимала, что битва за бабушкины деньги — это только верхушка айсберга. На кону стояло нечто гораздо большее — правда о человеке, с которым я делила кров и кровать последние десять лет.
Обратная дорога из офиса Лены домой стерлась из памяти. Я шла по улицам, не видя ничего вокруг, не слыша городского шума. В ушах гудело, а внутри было пусто и холодно, будто меня выскоблили дочиста. Восемьсот тысяч. Почти миллион. Эти цифры жгли мозг, вытесняя все другие мысли. Я перебирала в памяти последний год — каждую просьбу Алексея перевести деньги, каждое его взволнованное лицо, когда он говорил о «внезапно выросшем платеже по ипотеке». Я верила. Как последняя дура.
Дома пахло жареной курицей. Алексей, вопреки обыкновению, был уже дома и накрывал на стол. Увидев меня, он улыбнулся своей новой, натянутой улыбкой.
— А я тут обед приготовил. Хозяином стал на час. Иди, мой руки, сейчас есть подадим.
Я молча прошла в ванную, посмотрела на свое бледное отражение в зеркале. Глаза были огромные, полные непролитых слез и уже остывшей ярости. Я дышала медленно и глубоко, собираясь с силами. Театр должен был закончиться. Сегодня.
Мы сели за стол. Сережа что-то увлеченно рассказывал про школу, а Алексей кивал, поддакивал. Я молча ковыряла вилкой еду, чувствуя, как ком в горле мешает мне сделать глоток.
— Мам, а ты чего такая тихая? — наконец заметил сын.
— Устала, родной, — ответила я, глядя на тарелку.
Сережа скоро ушел в свою комнату, а мы остались вдвоем за столом, заваленным грязной посудой. Алексей откинулся на спинку стула, удовлетворенно выдохнул.
— Ну что, думала над нашим предложением? Ольга звонила, интересуется. Говорит, место то самое уже чуть ли не забронировали. Надо решать.
Его тон был таким легким, таким деловым, что у меня закипело внутри. Он не просто лгал мне все это время. Он наслаждался своей ролью умного стратега, ведущего свою пешку к заветной цели.
— Алексей, — начала я, и голос мой прозвучал непривычно тихо и ровно. — Мы не будем вкладывать деньги в бизнес твоей сестры.
Он замер, его брови поползли вверх в комическом удивлении.
— Чего? Свет, мы же все обсудили...
— Нет, — перебила я его, наконец подняв на него взгляд. — Обсуждали вы. А я слушала. И я сказала — нет.
Его лицо начало медленно краснеть.
— И что ты собираешься с ними делать? — спросил он, и в его голосе зазвенела сталь. — Опять на вклад положить? Чтобы они там сгнили под смешные проценты?
— Я положу их на отдельный счет. На свое имя. Как подушку безопасности. Для Сережи. Для его образования. Для нашего с ним будущего.
Я сделала ударение на слове «с ним». Алексей услышал. Его лицо исказилось.
— То есть «для нашего с ним»? — он передразнил меня, зло и громко. — А я в это «наше» уже не вхожу? Мы что, по отдельности живем?
— Ты сам решил, что мы живем по отдельности, — голос мой все так же не дрожал, и это, кажется, бесило его еще больше. — Когда начал воровать у нас деньги.
В кухне повисла абсолютная, оглушительная тишина. Алексей смотрел на меня с таким выражением лица, будто я не его жена, а ядовитая змея, которая вдруг подняла голову и зашипела.
— Что... что ты сказала? — он произнес слова медленно, по слогам.
— Я сказала, что ты воровал у нас деньги. Ты брал у меня сотни тысяч на «ипотеку», которую мы с тобой уже почти выплатили, и тратил их черт знает на что. Ты обманывал меня годами. Ты заставлял меня экономить на всем, пока сам тайком выводил наши общие деньги.
Он вскочил со стула так, что тот с грохотом упал на пол.
— Ты следила за мной?! — закричал он. — Ты проверяла мои счета? Да кто ты такая вообще?!
— Я твоя жена! — наконец сорвалась и я, вставая ему наперекор. — Или была ею! И я имею право знать, куда исчезают деньги из нашей семьи! Ипотека почти выплачена, Алексей! Спасибо тебе за это, конечно. Но почему ты врал? Почему ты продолжал выкачивать из меня деньги, как из дойной коровы?!
Он тяжело дышал, его кулаки были сжаты. Казалось, он готов был ударить меня.
— А тебе мало? — прошипел он. — Машину старую вожу, как последний нищий! Перед коллегами стыдно! Все уже на новых машинах разъезжают, а я как лох! Я хотел новую машину! Я заслужил!
Его слова повисли в воздухе, такие жалкие и пошлые, что мне стало почти физически плохо. Почти миллион рублей. На машину. Чтобы не было стыдно перед коллегами.
— Ты... хотел новую машину, — повторила я, и в моем голосе звучало ледяное презрение. — И для этого ты годами обкрадывал собственную семью? Ты мог просто попросить, мы бы обсудили!
— Попросить? — он истерически рассмеялся. — Чтобы ты опять начала читать лекции о планировании и приоритетах? Чтобы ты снова напомнила, что у нас «ипотека»? Я устал от этой вечной экономии! Я устал от твоих нравоучений!
Он кричал, а я слушала и понимала, что передо мной не муж, а испорченный, эгоистичный ребенок. Ребенок, который устроил истерику, потому что у него отобрали игрушку.
— Знаешь что, Света, — он опустил голос, и он стал тихим, зловещим. — Я уже пообещал Ольге и Игоревичу, что они получат эти деньги. Я слово дал. Я не могу ударить в грязь лицом перед своей же семьей!
Это было последней каплей. Его семья. Не я, не наш сын. Его семья — это те, кому он дал слово. Те, перед кем нельзя ударить в грязь лицом.
— Твое слово — не моя проблема, — холодно сказала я. — Деньги не твои. И ты их не получишь.
Он посмотрел на меня долгим, ненавидящим взглядом.
— Или ты отдаешь деньги на бизнес, как мы договорились, — сказал он, и каждое слово падало как молоток, — или нам не о чем больше разговаривать. Решай.
Он развернулся и вышел из кухни, оставив меня одну среди грязной посуды и остывшего ужина. Я услышала, как хлопнула дверь в гостиную. Ультиматум был поставлен. Либо его гордость и его «семья», либо я.
И я уже знала свой ответ.
Неделя после нашего ссоры тянулась как густая, непроглядная смола. Алексей переехал спать на диван в гостиную. Мы общались только через Сережу, и то односложно: «Передай папе, что ужин на плите», «Спроси у мамы, где мои носки». Сын хмурился, чувствуя ледяную стену между нами, но расспрашивать не решался. Я видела, как он с тоской смотрит то на меня, то на притихшего отца, и мое сердце разрывалось от вины и жалости. Но отступать было нельзя.
В пятницу утром, когда Алексей уже ушел на работу, а Сережа в школу, раздался звонок на мой мобильный. На экране светилось имя «Свекровь, Тамара Ивановна». Мое сердце екнуло. Обычно она звонила Алексею, а не мне. Что-то было не так.
Я сделала глубокий вдох и ответила.
— Тамара Ивановна, здравствуйте.
— Светочка, родная, — ее голос звучал непривычно мягко и устало. — Как ты? Как Сереженька?
— Все в порядке, спасибо, — осторожно ответила я.
— Света, я к тебе с большой просьбой. Можно, я к тебе заеду? Ненадолго. Мне нужно с тобой поговорить.
Отказывать ей не было повода, да и в голосе ее слышалась такая искренняя подавленность, что я против воли прониклась тревогой.
— Конечно, приезжайте.
Через час она сидела на моей кухне, медленно помешивая чай в кружке. Она выглядела постаревшей и растерянной. Глаза ее были красноватыми, будто от бессонницы или слез.
— Света, я не знаю, с чего начать, — она тяжело вздохнула. — Дела у наших плохи. Очень плохи.
Я молча ждала, чувствуя, как внутри все сжимается в комок.
— У Олечки здоровье пошатнулось. Врачи говорят, на нервной почве. Из-за этого ихнего бизнеса, из-за постоянной неуверенности в завтрашнем дне. Она ведь вся извелась, бедная.
Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, ожидая ответа. Но я промолчала, давая ей продолжать.
— Они с Игорем так надеялись на этот бизнес. Это же их мечта, Света. Встать на ноги, ни от кого не зависеть. А тут такие средства нужны... И ты ведь можешь им помочь. Ты же не жестокая. Ты же видишь, как Алексей переживает. Он между двух огней — между женой и сестрой.
Меня передернуло от этой фразы. Он переживает не между женой и сестрой, а между честностью и желанием урвать кусок пожирнее.
— Тамара Ивановна, — начала я как можно мягче. — Я понимаю ваше беспокойство. Но это очень серьезное решение. Отдавать все деньги, которые остались мне от бабушки, в рискованный бизнес... Я не могу так легко на это пойти.
— Какая же это рискованность? — всплеснула она руками. — Игорь человек деловой, у него голова на плечах! Это же не в казино проиграть, а в дело вложить! И потом, они же не чужие! Свои, родные! Разве можно в такой момент отворачиваться от семьи?
Она снова играла на чувстве вины, на жалости. И, черт возьми, это начинало действовать. В ее словах, в ее искреннем, казалось бы, страхе за дочь, была какая-то жуткая, удушающая правда. Правда матери. И против этой правды мне было сложно устоять.
— Я подумаю, — снова, как заведенная, произнесла я, ненавидя себя за эту слабость.
— Подумай, родная, обязательно подумай, — она потянулась через стол и положила свою морщинистую руку на мою. — Для них это вопрос жизни. Буквально. Олечка в такой депрессии...
Проводив ее, я чувствовала себя абсолютно разбитой. Ее слова всколыхнули во мне ту самую неуверенность, которую я пыталась задавить. А что, если я действительно поступаю жестоко? Что, если это и вправду последний шанс для Ольги? Может, я зря не доверяю Игорю?
Мне нужно было прийти в себя. Я решила принять душ. Шум воды всегда успокаивал меня, помогая собраться с мыслями.
Я включила воду, разделась и уже собиралась зайти в кабину, как вдруг услышала из-за двери приглушенный, но вполне различимый голос Алексея. Он, оказывается, вернулся домой — видимо, забыл какие-то документы. И он говорил по телефону. Говорил громко, раздраженно, не подозревая, что я его слышу.
— Да, Игорь, я же сказал, работаю над ней! Не дави ты на меня!
Я замерла, прислушиваясь, затаив дыхание.
— Она не железная, ее сломать можно! — почти кричал Алексей. — Мать сегодня к ней ездила, по полной программе слезы лила, про здоровье Ольгино рассказывала... Нет, Ольга, конечно, здорова, как бык, это же просто предлог!
У меня перехватило дыхание. Так вот оно что. Предлог.
— Просто надави на нее, развесь сопли, что бизнес прогорит без этих денег, — продолжал Алексей, и в его голосе слышалось откровенное презрение. — Она же добрая, купится в конце концов. Надо играть на ее чувстве вины, другого не дано.
Меня бросило то в жар, то в холод. Они все, все до одного, были в сговоре. Свекровь с ее театральными слезами, Ольга с ее мнимой депрессией, Игорь-«бизнесмен». И мой муж, мой собственный муж, который так цинично планировал, как сломать меня, как обобрать до нитки.
Я прислонилась лбом к прохладной кафельной плитке, пытаясь унять дрожь. А голос за дверью продолжал, и следующая фраза добила меня окончательно.
— Не неси чушь, какие нахрен инвестиции? — рассмеялся Алексей в трубку. — На эти деньги мы не бизнес откроем, а в Турцию на полгода уедем, пока есть что делить! Отдохнем по-человечески, наконец-то! А она тут пусть с ипотекой разбирается, раз такая умная выросла.
Турция. На полгода. Пока есть что делить.
Вода продолжала шуметь, но я ее уже не слышала. Во мне родилось новое, холодное, стальное чувство. Чувство абсолютной, бесповоротной ясности. Жалость испарилась, растворилась в ледяном дыхании правды. Они не семья. Они — стая. Стая голодных гиен, почуявших легкую добычу.
И я была для них не женой, не невесткой, а всего-навсего лотерейным билетом. Билетом, который они собирались выиграть любой ценой.
Я выключила воду. Дрожь прошла. Теперь я знала, что делать. Война была объявлена открыто. И я была готова дать свой первый ответный удар.
Тот вечер и всю ночь я провела в странном, холодном спокойствии. Ярость уступила место трезвому, выверенному расчету. Эмоции были роскошью, которую я не могла себе позволить. Теперь это была не ссора, а война, и мне нужна была стратегия и надежный тыл.
На следующее утро, проводив Сережу в школу, я набрала номер Лены.
— Лен, мне срочно нужен лучший юрист по семейному праву. Не консультация, а полноценная защита. Та, которая не боится сложных дел и грязных приемов.
В голосе Лены послышалось понимание и решимость.
— Я поняла. У меня есть контакты. Одну секунду.
Через полчаса она перезвонила и продиктовала имя и адрес: «Ксения Андреевна Орлова, адвокат, специализация — бракоразводные процессы и раздел имущества. Офис в центре. Говорят, она жесткая, но честная и блестяще знает свое дело».
— Спасибо, — сказала я, записывая. — Я сейчас же туда.
— Держись, Свет. Ты все делаешь правильно.
Кабинет Ксении Андреевны находился в солидном бизнес-центре. Войдя внутрь, я оказалась в сдержанном, дорогом интерьере с видом на город. Сама адвокат была женщиной лет сорока пяти с умными, проницательными глазами и собранными в тугой узел волосами. Она пригласила меня сесть и внимательно, не перебивая, выслушала мою историю. Я рассказала все, с самого начала: про бабушкину квартиру, про внезапные планы Алексея на машину, про визит его родственников и их бизнес-план, про вскрывшиеся факты об обмане с ипотекой и, наконец, про подслушанный разговор о Турции.
Когда я закончила, Ксения Андреевна несколько секунд молча смотрела на меня, оценивая.
— Вы правильно сделали, что пришли, — наконец сказала она. Ее голос был ровным и деловым, без капли ложной жалости. — Ситуация, к сожалению, типовая. Алчность и полное отсутствие совести. Давайте разбираться по пунктам.
Она открыла перед собой блокнот.
— Первое и главное: деньги с продажи унаследованной вами квартиры. По статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, полученное одним из супругов по безвозмездным сделкам, в том числе по наследству, является его личной собственностью. Проще говоря, эти восемь миллионов рублей — ваши, и только ваши. Супруг не имеет на них никаких прав, они не подлежат разделу при разводе.
От ее слов по мне прошел первый, долгожданный глоток облегчения. Закон был на моей стороне.
— Но он может оспаривать это в суде, — осторожно заметила я. — Говорить, что это общие деньги.
— Может, — кивнула адвокат. — Но не выиграет. У нас на руках есть договор купли-продажи, где вы указаны как продавец, унаследовавший эту квартиру. Это железное доказательство. Второе — финансовые махинации вашего мужа.
Она посмотрела на распечатанные выписки, которые я принесла.
— Систематический обман с целью завладения вашими денежными средствами. Переводы с вашего счета под ложными предлогами. Это уже основание не только для раздела имущества с учетом ваших интересов, но и для взыскания с него компенсации. Мы подадим иск о расторжении брака и сразу же заявим ходатайство о наложении ареста на общие счета и его личные активы, чтобы он не успел их вывести.
Слово «арест» прозвучало для меня как музыка. Наконец-то не я была в обороне.
— Что мне делать прямо сейчас? — спросила я. — Эти деньги лежат на моей карте. Я болюсь, что он может как-то...
— Карту нужно заблокировать, а средства перевести туда, где он до них не доберется, — четко сказала Ксения Андреевна. — У вас есть счет, открытый до брака? Или вы можете сегодня же открыть новый счет в другом банке, о котором он не узнает?
— Я открою, — тут же ответила я.
— Прекрасно. Сделайте это сегодня. И переведите туда все средства. Прямо из банка, не отходя от кассы. После этого мы с вами подготовим и подадим все документы в суд.
Она сложила руки на столе.
— Светлана, я буду с вами откровенна. Процесс будет грязным. Они будут давить на вас, обвинять в жадности, в разрушении семьи, шантажировать через ребенка. Вы готовы к этому?
Я посмотрела ей прямо в глаза, впервые за долгие дни чувствуя не боль и страх, а твердую почву под ногами.
— Готова. Они уже пытались давить. Жалостью, шантажом, угрозами. Больше это не сработает.
— Отлично, — в углах ее губ дрогнула тень улыбки. — Тогда начнем. Запомните главное: вы не жертва. Вы — защищающая себя и своего ребенка женщина. А они — мошенники, которых мы прижмем к стене по всей строгости закона.
Я вышла из ее кабинета с папкой предварительных документов и четким планом действий. Первым делом я поехала в банк, где у меня не было счетов, и, дрожащими от волнения, но твердыми руками, заполнила заявление на открытие нового счета. Через час все восемь миллионов лежали там. Я вышла на улицу, держа в руке новую, чистую карту, и сделала глубокий вдох.
Воздух показался мне удивительно свежим. Впервые за многие недели я чувствовала не страх, а контроль. У меня был план. У меня был щит. И теперь я была готова обнажить меч.
Они пришли вечером, без предупреждения, как захватчики на чужую территорию. Я как раз мыла посуду, когда в дверь постучали — не один раз, а настойчиво и громко, требуя немедленно открыть. Сердце ушло в пятки, но я глубоко вдохнула, вытерла руки и пошла открывать.
На пороге стояли все: Алексей с мрачным, искаженным злобой лицом, Ольга с заплаканными, по-актерски опухшими глазами, Игорь с каменным выражением лица и даже свекровь, Тамара Ивановна, которая смотрела куда-то мимо меня, словно ей было невыносимо стыдно.
— Впусти нас, Светлана, — без предисловий произнес Алексей. — Будем говорить. Сейчас.
Они ввалились в прихожую, снимая верхнюю одежду, и прошли на кухню, как у себя дома. Я медленно последовала за ними, чувствуя, как с каждым шагом во мне растет не страх, а холодная, собранная готовность. Я была готова к этому бою.
Они уселись за стол. Алексей сел во главе, как судья на трибунале. Я осталась стоять, прислонившись к кухонной столешнице, скрестив руки на груди.
— Ну что, — начала Ольга, ее голос дрожал от подобранной обиды. — Дождались. Игорю сегодня звонок из банка — место под автомойку уходит. Завтра его уже заберут. Ты что, вообще о людях не думаешь? Мы же на тебя как на родную надеялись!
— Да, Светлана, — вступил Игорь. — Мы тебе все как на духу выложили, планы свои показали. А ты ведешь себя как последняя жадина. Своих же родственников в трудную минуту подводишь.
Я молчала, глядя на них, давая им выговориться. Пусть покажут все свои карты.
— Хватит молчать! — вдруг рявкнул Алексей, ударив кулаком по столу. Тарелки звякнули. — Где деньги? На какой счет ты их перевела? Я пытаюсь с тобой по-хорошему, по-семейному, а ты устраиваешь какие-то тайные операции! Верни их немедленно! Они нужны семье!
В его крике была такая неподдельная ярость, будто это я совершила преступление, а не он годами обкрадывал нас.
— Семье? — наконец, тихо, но очень четко проговорила я. — Какая же это семья? Семья, которая годами строит из себя нищих, чтобы выкачивать деньги? Семья, которая плетет интриги и обманывает?
— Что ты несешь? — фыркнула Ольга. — Какие интриги? Мы тебе бизнес-предложение сделали!
— Бизнес-предложение? — я медленно достала из кармана телефон. — И поездка в Турцию на полгода — это тоже часть бизнес-плана?
На кухне наступила мертвая тишина. Лицо Игоря вытянулось. Ольга резко замолчала, ее глаза округлились. Алексей побледнел.
— Что?.. — прошипел он.
— Я все слышала, Алексей, — сказала я, глядя прямо на него. — Когда ты в прошлый раз звонил Игорю. Я стояла за дверью ванной. Я слышала, как ты говорил, что Ольга «здорова, как бык», а ее болезнь — просто «предлог». Слышала, как ты советовал «развесить сопли» и «давить на меня». И слышала самый главный план — «в Турцию на полгода уехать, пока есть что делить».
Я включила диктофон на телефоне. Из динамика послышался его собственный голос, резкий и циничный: «...На эти деньги мы не бизнес откроем, а в Турцию на полгода уедем, пока есть что делить!»
Эффект был ошеломляющим. Ольга вскрикнула, как раненная. Игорь вскочил, словно хотел вырвать у меня телефон. Алексей сидел, белый как полотно, его глаза были полены ненавистью и шоком.
— Ты... ты следила за мной? — он с трудом выдохнул.
— Защищалась, — холодно поправила я. — От тебя и твоей... стаи. А теперь давайте поговорим о деньгах, которые ты у меня воровал годами.
Я перевела взгляд на Игоря и Ольгу.
— Ваш гениальный бизнесмен и его верная супруга, знаете, куда девались почти миллион рублей, которые Алексей выводил у нас из семьи под предлогом «ипотеки»? На которые мы с ним экономили все эти годы? Он их тратил на себя. Пока я считала копейки, он, видите ли, копил на новую машину, чтобы не стыдно было перед коллегами.
— Ты врешь! — закричал Алексей.
— У меня есть выписки со счетов, — парировала я. — Все переводы. Все снятия наличными. Хотите, я и их вам зачитаю? Триста тысяч в марте, двести в июне... Хватит?
Я видела, как рушится их выстроенный за недели фронт. Ольга смотрела на Алексея с немым вопросом и ужасом. Игорь отвернулся, понимая, что игра проиграна.
— И последнее, — сказала я, и мой голос зазвучал абсолютно спокойно. — Деньги с продажи бабушкиной квартиры — это моя личная собственность. По закону. Муж не имеет на них никаких прав. Ваш «бизнес» с поездкой в Турцию — не более чем грязная афера. И я не намерена участвовать в этом цирке. Вопрос закрыт.
В этот момент скрипнула дверь. На кухню, бледный и испуганный, вышел Сережа. Он стоял, глядя на всех нас, и в его глазах был такой страх и такое разочарование, что у меня сжалось сердце.
— Мам? Папа? — тихо проговорил он. — Что происходит? Вы кричали...
Алексей смотрел на сына, и на его лице было странное выражение — смесь стыда, злобы и растерянности.
— Мама все объяснит потом, родной, — мягко сказала я.
Но Сережа не смотрел на меня. Он смотрел на отца.
— Папа, это правда? — его голос дрогнул. — Ты хотел забрать мамины деньги и уехать в Турцию? Без нас?
Алексей не нашелся что ответить. Он просто опустил голову.
И тогда Сережа медленно подошел ко мне и встал рядом, взяв меня за руку. Он не сказал больше ни слова. Но его молчаливая поддержка, его холодная рука в моей значили в тот момент больше, чем любые слова и любые победы.
Я смотрела на поверженных «завоевателей» — на Алексея, не способного поднять взгляд, на Ольгу, которая тихо всхлипывала, на Игоря, который уже искал взглядом выход, и на свекровь, сгорбленную и несчастную.
Битва была окончена. Война — еще нет. Но в этой тихой кухне, держа за руку своего сына, я впервые за долгое время почувствовала, что я не одна. И это значило все.
Тот вечер стал точкой невозврата. После ухода его родни, вернее, их бегства под тяжелым взглядом Сережи, в квартире воцарилась оглушительная тишина. Алексей, не говоря ни слова, собрал свои вещи в спортивную сумку. Он хлопал дверцами шкафа, рылся в ящиках, и весь его вид говорил о закипающей, но уже бессильной ярости. Я молча сидела в гостиной с сыном, не мешая ему. Не было ни страха, ни сожаления, только огромная, всепоглощающая усталость.
Он остановился в дверях, сумка в его руке казалась неестественно маленькой для всего, что он уносил с собой.
— Подаю на развод, — бросил он, глядя куда-то в пространство над моей головой. — И эти деньги… я их еще оспорю. Они наши общие.
Я не стала ему отвечать. Не стала напоминать про статью 36 СК РФ, которую я уже знала наизусть. Не стала говорить про его воровство. Все было сказано. Он ждал ответа, какую-нибудь реакцию, но, не дождавшись, с силой хлопнул дверью. Звон ключей в замке прозвучал как финальный аккорд нашей прежней жизни.
На следующий день я проснулась с ощущением, будто после долгой и изматывающей болезни. Было больно, пусто, но уже не страшно. Я позвонила Ксении Андреевне и сообщила о случившемся.
— Стандартная тактика, — спокойно сказала адвокат. — Попытка запугать. Не переживайте, мы уже подготовили встречный иск. С учетом его финансовых махинаций, он останется не только без ваших денег, но и может лишиться части своего имущества в вашу пользу. Он это прекрасно понимает, отсюда и истерика.
Так и вышло. Суд был коротким и предсказуемым. Алексею нечего было предъявить. Его адвокат пытался говорить о «вкладе в семью» и «моральном ущербе», но предоставленные мной диктофонные записи и выписки со счетов превратили его в бормочущего неудачника. Мировой судья быстро приняла решение: брак расторгнут, деньги с продажи квартиры признаны моей личной собственностью, не подлежащей разделу. С Алексея взыскали часть средств в мой пользу в счет компенсации украденного. Это была не победа. Это было восстановление справедливости.
Мы с Сережей переехали в небольшую, но светлую съемную квартиру. Первые недели были самыми тяжелыми. Сын замкнулся в себе, часто сидел у окна и смотрел на улицу. Я боялась, что эта история сломает его, оставит шрам на всю жизнь.
Как-то вечером, за ужином, он неожиданно спросил:
— Мам, а папа нас больше не любит? Из-за денег?
Я отложила вилку, подбирая слова.
— Родной мой, любовь — это нечто большее, чем слова. Это поступки. Это ответственность за тех, кого любишь. Твой папа… он полюбил себя и свои желания сильнее, чем нас. И это его выбор. Это не твоя вина. И уж точно не из-за денег. Деньги просто показали, кто он есть на самом деле.
Сережа долго молчал, а потом кивнул. Казалось, какая-то тяжесть свалилась с его плеч.
— А мы с тобой — семья? — снова спросил он, и в его глазах была надежда.
— Мы с тобой — самая настоящая семья, — твердо ответила я. — И мы друг у друга есть. Всегда.
И вот сейчас, спустя три месяца, мы стояли в приюте для животных. Прохладный ветерок гулял по вольерам, пахло сеном и собачьей шерстью. Сережа замер у одного из вольеров, где сидел, свернувшись калачиком, средних размеров рыжий пес с умными, грустными глазами.
— Мам, смотри, — прошептал сын.
Пес поднял голову, посмотрел на нас, и медленно вильнул хвостом.
— Вы его берете? — спросила девушка-волонтер. — Он здесь уже давно. Спокойный, умный, детей обожает.
Я посмотрела на Сережу. На его лицо вернулось давно забытое выражение детского восторга и надежды.
— Да, — сказала я. — Мы берем.
По дороге домой пес, которого Сережа тут же назвал Рексом, сидел на заднем сиденье и доверчиво положил голову сыну на колени. Сережа гладил его по шерсти и улыбался. По-настоящему.
Вечером я смотрела, как они возятся на ковре в гостиной. Рекс вилял хвостом и пытался лизнуть Сережу в лицо, а тот смеялся — звонко и беззаботно. В этой квартире не было бабушкиного тепла, не было нажитых за десять лет вещей. Но в ней было нечто гораздо более важное — покой и безопасность.
Я подошла к окну. Внизу гудел вечерний город, зажигались огни. Я не была счастлива в том старом, наивном смысле этого слова. Слишком много боли и предательства осталось позади. Но я была спокойна. Я была свободна. Я смотрела на сына и нашего нового друга и думала, что теперь мы — своя стая. Маленькая, но крепкая. И мы обязательно защитим друг друга. Все только начинается.