— Я не могу поверить, что ты это сделала за моей спиной.
Голос Ольги был тихим, почти шепотом, но в звенящей тишине пустой родительской квартиры он прозвучал как выстрел. Марина, стоявшая у окна с телефоном в руке, даже не обернулась. Она продолжала смотреть на раскидистый клен во дворе, на котором они когда-то с сестрой пытались построить штаб.
— Не за твоей спиной, а для нашего общего блага, — ровно ответила она, заканчивая набирать сообщение. — Деньги не растут на деревьях, Оля. А эта квартира съедает их с невероятной скоростью. Коммуналка, налоги. Родителям на юге тоже помощь нужна.
— Помощь? Ты называешь это помощью? Впустить чужих людей в их спальню? Позволить чужому ребенку рисовать на обоях в нашей детской?
Ольга обвела рукой комнату. Здесь все еще пахло мамиными духами и отцовским табаком, хотя родители уехали почти полгода назад. Перебрались в маленький домик у моря по настоянию врачей — папин кашель и мамино давление не выносили больше столичного климата. Квартира осталась на попечении дочерей.
Марина наконец повернулась. На ее лице, обычно спокойном и чуть уставшем, не дрогнул ни один мускул. Она была старшей, и это чувствовалось во всем: в том, как она стояла, как говорила, как смотрела — немного свысока, как на неразумного ребенка.
— Оля, перестань. Это просто стены. А те обои с мишками мы с тобой изрисовали еще тридцать лет назад, если ты забыла. Семья приличная, я проверяла. Он — программист, она — дома с ребенком. И они готовы платить на двадцать процентов выше рынка, лишь бы въехать до конца месяца.
— Потому что ты им напела, какие тут замечательные хозяева и как тут все дышит уютом? — в голосе Ольги появилась ядовитая нотка. — Ты не имела права. Это наша общая квартира. Половина моя.
— Вот именно! — Марина сделала шаг вперед. — Половина. И половину коммунальных платежей почему-то плачу я. И половину денег родителям отправляю тоже я. А твоя половина где? В этих твоих цветочках и веточках?
Ольга вздрогнула. Она была флористом. Не в пафосном салоне, а в маленькой мастерской, где собирала сложные, авторские букеты. Это была работа для души, а не для денег. Денег она приносила ровно столько, чтобы хватало на съемную комнатку и скромную жизнь.
— Моя работа не хуже твоей, — тихо возразила она.
— Я не говорю, что хуже. Я говорю, что она нерентабельна, — отрезала Марина. — Я впахиваю в своей юридической конторе с утра до ночи, чтобы мой сын ходил в хорошую школу, а муж не думал, что женился на содержанке. У меня нет времени на сантименты. Квартира должна работать.
— Это дом, а не «актив», который должен «работать»! — Ольга почти срывалась на крик. — Здесь каждая трещинка на потолке — наша! Здесь папа собирал свою библиотеку, а мама вышивала. Ты хочешь, чтобы чужие люди лапали их вещи?
— Вещи мы вывезем на дачу, — нетерпеливо отмахнулась Марина. — Самое ценное я уже упаковала. Остальное — хлам. Оля, давай будем взрослыми людьми. Решение принято. В субботу я приеду с риелтором и будущими жильцами. Будь добра, освободи помещение от своего… присутствия. И забери свои гербарии, пока они не превратились в пыль.
Она развернулась и пошла к выходу, ее каблуки четко отстукивали ритм по старому паркету. У самой двери она остановилась.
— И да, — добавила она, не оборачиваясь. — Я поговорила с родителями. Они согласны.
Дверь захлопнулась. Ольга осталась одна посреди гостиной. «Они согласны». Эта фраза ранила сильнее всего. Значит, ее мнение вообще ничего не значило. Ни для сестры, ни для родителей. Она была просто досадной помехой, сентиментальной дурочкой с ее цветочками и воспоминаниями.
Всю неделю она ходила как в тумане. Мысль о том, что в субботу сюда придут чужие люди, была физически невыносимой. Она несколько раз набирала номер матери, но в последний момент сбрасывала. Что она скажет? «Мама, Марина плохая, она хочет сдать нашу квартиру»? Мать вздохнет и скажет, что Марина взрослая и знает, что делает.
В пятницу вечером Ольга приехала в родительскую квартиру. У нее был свой ключ. Она бродила по комнатам, прикасаясь к вещам. Вот отцовское кресло, протертое на подлокотниках. Вот мамина шкатулка для рукоделия, в которой до сих пор лежали спутанные нитки мулине. Она открыла книжный шкаф. Марина сказала, что «самое ценное» она упаковала. Ольга провела пальцами по корешкам. Папиной коллекции редких изданий по истории фортификации не было. Марина действительно забрала ее. Аппетиты у сестры всегда были хорошими.
И тут ее взгляд упал на нижнюю полку. За томами Большой советской энциклопедии что-то виднелось. Ольга с трудом выдвинула тяжелую книгу. За ней стояла невзрачная картонная коробка из-под обуви, перевязанная бечевкой. На крышке корявым отцовским почерком было написано: «Ольгуне».
Сердце забилось чаще. Она никогда не видела этой коробки. Разрезав бечевку, она подняла крышку. Внутри, на слое пожелтевшей ваты, лежали… камни. Несколько десятков полупрозрачных, молочно-голубоватых камней неправильной формы, похожих на крупную гальку. Они были прохладными и гладкими на ощупь. Ольга достала один. Он странно потяжелел в руке и, казалось, светился изнутри. Под камнями лежал сложенный вчетверо листок из школьной тетради.
«Дочка, — писал отец. — Это тебе. Когда-нибудь поймешь. Твой папа».
Ольга сидела на полу, перебирая камни. Что это? Зачем? Отец был человеком с чудинкой, геологом в прошлом, мог притащить домой с какой-нибудь экспедиции мешок минералов. Но почему коробка была спрятана? И почему подписана только ей?
Она взяла один из камней и пошла на кухню. Нашла в ящике старый стеклорез. С замиранием сердца провела камнем по донышку стакана. На стекле осталась глубокая, ровная царапина. Ольга села на табуретку. Это были не просто камни. Это были необработанные алмазы. Она не была экспертом, но рассказы отца о якутских месторождениях, которые он слушал в молодости, вдруг всплыли в памяти. Он когда-то работал в старательской артели, еще до ее рождения. Видимо, это было оттуда. «На черный день», как любил говорить он.
И вот этот день настал.
Всю ночь Ольга не спала. Она смотрела на камни, и в голове ее зрел план. Дикий, отчаянный, но единственно возможный.
В субботу утром, за час до приезда Марины, в дверь позвонили. На пороге стояла молодая пара с ребенком лет пяти. Они смущенно улыбались.
— Здравствуйте, мы от Ирины Викторовны, риелтора. Мы хотели еще раз посмотреть…
— Проходите, — Ольга распахнула дверь шире. Ее голос был спокоен, а на губах играла странная улыбка.
Она провела их по квартире. Они восхищенно ахали, говорили о том, как здесь светло и просторно.
— А что это у вас? — спросила женщина, показывая на стол в гостиной, где Ольга разложила несколько самых крупных камней.
— А, это… папино хобби, — небрежно ответила Ольга. — Он был геологом. Говорил, что здесь небольшое месторождение. Прямо под домом. Радиационный фон, конечно, повышенный, но мы привыкли.
Пара замерла.
— Что-что вы сказали? — переспросил мужчина.
— Ра-ди-а-ци-он-ный фон, — по слогам повторила Ольга, мило улыбаясь. — Ну, знаете, когда под землей всякие минералы лежат, такое бывает. Папа говорил, это неопасно. Если не жить здесь постоянно. А так, пару лет — и ничего. Максимум, волосы начнут выпадать. Но это же мелочи по сравнению с таким видом из окна, правда?
Она кивнула на клен. Лицо мужчины вытянулось. Женщина схватила ребенка за руку и попятилась к выходу.
— Мы, пожалуй, пойдем, — пролепетал он. — Нам нужно подумать.
— Конечно, думайте, — великодушно разрешила Ольга. — Только недолго. Тут очередь из желающих. Все хотят пожить поближе к природе. К ее недрам.
Когда за ними захлопнулась дверь, Ольга без сил опустилась в отцовское кресло. Получилось.
Через полчаса влетела разъяренная Марина. За ней семенила риелторша.
— Ты что им наговорила?! — с порога закричала Марина. — Они позвонили Ирине, сказали, что тут радиоактивные отходы под полом! Ты сошла с ума?
— Я просто рассказала им о папином хобби, — невинно ответила Ольга, показывая на камни. — Они сами все додумали. Очень впечатлительные люди.
Марина схватила один из камней.
— Что это за булыжники? Ты из-за этого мусора сорвала мне сделку?! Я на тебя в суд подам за упущенную выгоду!
— Подавай, — спокойно сказала Ольга. — Только сперва отнеси этот «булыжник» к ювелиру. Думаю, твоя упущенная выгода покажется тебе копейками по сравнению с его реальной стоимостью.
Марина недоверчиво уставилась на камень в своей руке, потом на сестру. В ее глазах промелькнуло сомнение, которое тут же сменилось жадным блеском.
— Что это? — прошипела она.
— Это, сестренка, наследство. И оно, как видишь, подписано мне.
Следующие несколько дней превратились в ад. Марина, убедившись в подлинности камней у знакомого оценщика, который, к слову, чуть не лишился дара речи, развила бурную деятельность. Она требовала разделить все «по-честному», то есть пополам. Она кричала, что Ольга — воровка, что она скрыла от семьи целое состояние.
— Отец оставил это мне! — твердила Ольга, прижимая к себе коробку.
— Отец был уже не в себе, когда это писал! — парировала Марина. — Он не мог оставить все одной дочери, обделив другую! Я буду оспаривать его волю в суде!
Они разговаривали только на повышенных тонах. Марина приводила в квартиру каких-то мрачных типов в дорогих костюмах, которые цепко осматривали Ольгу и ее коробку. Это были оценщики, юристы, потенциальные покупатели. Ольга чувствовала себя зверьком, загнанным в угол. Она поняла, что Марина не остановится ни перед чем.
Однажды вечером, когда Ольга в очередной раз отказалась отдавать коробку, Марина схватила ее за руки.
— Ты не понимаешь, дура! — шипела она, и ее лицо исказилось от злобы. — Это не просто деньги! Это свобода! Я смогу уйти от своего нудного мужа, отправить сына учиться в Англию, открыть свою фирму! Я не позволю тебе, со своими цветочками, лишить меня этого шанса!
В этот момент Ольга все поняла. Дело было не в справедливости. Дело было в том, что Марина всю жизнь завидовала ей. Завидовала ее легкости, ее неумению считать деньги, ее способности радоваться мелочам. Завидовала тому, что отец, такой же непрактичный мечтатель, всегда понимал Ольгу лучше, чем свою правильную, расчетливую старшую дочь. И эта коробка с камнями стала для Марины последней каплей.
— Забирай, — тихо сказала Ольга, протягивая коробку.
Марина на мгновение опешила. Она ожидала чего угодно: слез, драк, угроз, — но не этого.
— Что? — недоверчиво переспросила она.
— Забирай. Мне не нужно это. Ни такой ценой.
Ольга встала и пошла к выходу. Она не взяла с собой ничего. Ни одежду, ни книги, ни свои гербарии. Она просто вышла из квартиры, в которой выросла, и медленно пошла по улице, не разбирая дороги. Она оставила сестре все: камни, квартиру, воспоминания. Она знала, что Марина продаст их, получит свою «свободу» и, возможно, даже станет счастливой. Но она также знала, что с этого дня у нее больше нет сестры. И нет дома. И это была та цена, которую, в отличие от алмазов, уже никто не смог бы оценить.