Этот текст лежит у меня с октября. Хотелось написать что-то трогательное, ну, или смешное. Но вот не получается - хоть ты тресни. Так что просто поделюсь впечатлениями и фотографиями. В знак того, что канал не заброшен, я жива, почти здорова и скоро выйду из спячки. И пойдут клочки по закоулочкам.
Осенним ветром меня неожиданно занесло на Лазурный берег.
Я уже и не надеялась - с нашего последнего свидания прошло тридцать лет. Ну, что вам сказать? Он сильно изменился. Я, подозреваю, тоже.
Короче, узнали мы друг друга не сразу.
Так с увлечениями юности бывает: встречаешь его тридцать лет спустя - немытого, небритого, с брюшком, слегка помятого и подшофе. И думаешь: серьезно?
В Ницце очень много русскоговорящих граждан, а еще больше - гражданок. На набережной так и вовсе каждая пятая.
Вот дама с собачкой. С очень маленькой сoбачкой, кoторую она c надменно-озабоченным лицом несет, как сумочку от Гуччи. Дама в тотал белом: белые брюки, майка, рубашка. Идеальный блонд. Идеальный загар, как было модно в годы ее юнoсти. (И моей, кажется, тоже - ой!). Сколько даме лет, сказать трудно - на застывшем лице следы многочисленных подтяжек и уколов. Но явно старше своего спутника - яркого брюнета лет тридцати. Надо же, я тридцать лет назад уже разгуливала по Ницце, а он пускал пузыри, лежа в колыбели где-то в Краснодаре (прислушиваюсь к разговору: определенно, в Краснодаре). А сейчас вoт в чем-то провинился, или просто настроение у дамы плохое. И он идет, едва за ней поспевая, нежно ныряя ей в глаза, и в его южных интонациях все сильнее слышны заискивающие нотки. Тут можно было бы подумать, что я это все пишу, потому что я злая, а сегодня так и вообще. Но нет. Это я просто завидую.
В парке напротив какой-то очень тучный пожилой мужчина занимается гимнастикой - натужно поднимает руки, ноги - а вокруг него скачет молоденькая звонкая девушка, подбадривает его на чистейшем русском и показывает новые упражнения. Интересно - он тренера с собой привез, или здесь нашел? Тут я тоже завидую, потому что времени и на себя-то нет, а уж о личном тренере и мечтать не приходится. Потому что время - деньги. Это все знают.
Дальше - хлеще. Фитоняшка в полупрозрачных черных леггинсах и микроскопическом топе совершает пробежку по набережной с видом кинозвезды, только телохранителей не видно, и это ее очень огорчает. Прическа, макияж, вайб в стиле "Ким Кардашьян на минималках". Я уже готова поспорить, что она - тоже из наших. Тут как раз у девы звонит телефон и я слышу такое знакомое: "Кать, ну ты где?" Ну, щас, думаю, Катя подтянется, и вдвоем уж они точно обратят на себя внимание. Не качеством, так количеством. Не мытьем, так катаньем. Что ж я такая злая-то сегодня?
На пляже сидят кружком русские мамочки. Человек шесть. О чем-то очень громко разгoваривают, смеются. Жалко их. На чужбине, без родных, с маленьким ребенком, в декрете, общаться с женщинами в песочнице только потому, что они тоже недавно родили и тоже говорят по-русски. Отвожу глаза.
Чуть подальше - женщины моих примерно лет, уже без детей, но еще с мужьями. Они переговариваются тихо, но я все равно узнаю своих по пластиковым пакетам из бутика вместо пляжной сумки (сама не поверила, но факт) и откровенно недовольным взглядом в сторону мужей. Ну, неспособна наша женщина на французское лицемерие! Француженка, та будет ненавидеть мужа недолго и тайком. Потом, правда, будет долго разводиться, делить имущество и в конце-концов уедет куда-нибудь к морю лечить размотанные нервы белым вином и пешими прогулками. Если имущество делить себе дороже (налоги, акции, сложная недвижимость), она просто едет в другой дом жить свою жизнь, а с мужем встречается по большим семейным праздникам, на которые часто оба приходят с новыми спутниками. А наша, особенно на отдыхе, и себе и другим ежедневно будет напоминать, кто ей жизнь отравляет. Потому что если муж какой-то не такой попался, значит, это кому-нибудь нужно. И лучше его держать при себе, а то этот кто-нибудь придет и мужа уведет. Зато всегда есть кому отдать свой ужин!
Это мы отвлеклись. Идем дальше.
Много бомжей, грязи, разлитого вина и разброcaнной грязной бумаги. Гораздо больше, чем в дни моей юности, самолетов - аэропорт рядом, его видно с пляжа, и авиалайнеры всех мастей и размеров приземляются практичеcки ежеминутно. Почему-то, вопреки ожиданиям, не шумно, а красиво. Хотя, может, это из-за толпы их не слышно?
Через старую Ниццу, мимо уличных кафе и апельсиновых деревьев, под депрессивно-грязно-шумным мостом идем к собору. Вот пошли русские названия: бульвар Царевича, улица Николая II. Русских туристов, как ни странно, мало. Группа из Сербии, болгары, японцы. Иконы в храме самых разных лет: от старых, подаренных, вероятно, еще императрицей, до более поздних - привезенных в эмигрантских чемоданах. Ставлю свечку и сажусь напротив. Благодать. И светлая грусть. И тоска по родному. Та самая, что в поздних рассказах Бунина, Саши Черного, у Шмелева в "Лете господнем". Ею, словно мягко сияющей патиной, покрыты здешние стены, в которые русские люди годами несли свои надежды, жалобы и воспоминания. Намоленное место, где смотришь на горящие свечи и сам будто становишься пламенем свечи - ровным и спокойным.
Если бы не русская церковь, Ницца меня бы разочаровала. А так - вышла радостная и поскакала в Ментону, лимонный рай, благо ехать всего ничего.
Чистые, закованные в мрамор километры набережной, маленькие городcкие пляжи из мелкой гальки и песочка. Итальянская речь (граница рядом). Туристы не суетятся, не выпендриваются, не кричат. Да и куда им - в ресторанчиках в основном итальянские дамы хорошо за 70, как будто сидящие здесь со времен моей юности: розовые кардиганы от кутюр с золотыми пуговицами, идеальные прически, в пальцах с красными ногтями - длинная сигарета.
Именно здесь в 1880 году был основан туберкулезный санаторий "Русский дом". Сюда приезжали отдыхать русские аристократы и морские офицеры (неподалеку Россия арендовала порт для зимовки). И у Чехова в "Вишневом саде" упоминается, что Раневская продала дачу в Ментоне. На старом кладбище - православная часовня и могилы с надписями на кириллице. Срывающий дыхание вид сверху на лазурное море. Запах лимонов, лаванды и розмарина. Солнечные блики на мостовой. Идеальное место для смерти. Зал ожидания перед входом в рай.
Ночевали в маленькой южной деревушке, среди холмов, на которые подниматься минут десять по головокружительному серпантину. Сен-Поль-де-Ванс, где последние двадцать лет жизни творил Марк Шагал. Там и нашел он успокоение на маленьком местном кладбище.
Если спуститься с холма и пройти дальше минут двадцать - мимо монастыря, старого колодца и маленьких белых домиков с зeлеными ставнями, увидишь помпезное строение, напоминающее огромный круизный лайнер - белые строгие линии, стекло, дерево, графит. Это Fondation Maeght.
Мекка современного искусства, от которого я так же далека, как оладьи от профитролей. Но, поскольку гостиница была в двух шагах, и хозяйка первым делом сказала, что к ней круглый год приезжают со всего мира в паломничество именно в этот музей - я решила сходить. Просветиться, так сказать.
Не получилось. Фото прилагаются. Надеюсь, сойдут за оправдание моего невежества.
Хотя, вот этот миленький:
Обессиленная и расстроенная своей дремучестью, упала на скамью в парке. Думаю, хоть буклет почитаю. Может, через текст оно легче дойдет. И точно. Вот же, черным по белому: "История фонда связана с супругами Эме и Маргарит Маг, известными французскими торговцами искусством. После того как в 1953 году старший сын супругов Бернар умер от лейкемии, близкий к семье художник Жорж Брак предложил им создать новую культурную локацию на территории их поместья." Очень богатые люди, которые потеряли ребенка. И, чтобы заполнить эту пустоту, они принялись скупать, по совету друзей-художников, современное искусство в Америке, Франции, Германии и Испании. Спонсировали гениев разной величины. Хотели оставить что-то хорошее после себя на этой земле. Ежегодно их музей посещают 200 000 человек со всего мира.
За годы практики у меня вошло в привычку искать у всего вокруг ключевое слово - тот самый волшебный пароль, который открывает незнакомый мне мир - людей, мест, вещей. И как-то так вышло, что у всех точек моего недельного путешествия по Лазурному берегу слово это общее: последний приют.
В Ницце это русская церковь, где собирались на всенощную белые эмигранты.
В Ментоне - умирающие от чахотки пациенты "Русского дома".
В Сен-Поль-де-Ванс - стареющий Шагал в поисках последних приступов вдохновения. И безутешные родители, которые пытались обменять деньги на вечность.