Никогда не думала, что окажусь в подобной ситуации. Сумка с вещами, сложенными наспех, казалось, весила целую тонну. Я стояла на площадке лестничной клетки, пытаясь осознать произошедшее. В голове звучал голос дочери: «Ты несправедлива! Всегда была такой! А теперь уходи. Просто уходи!»
Ветер гулял по подъезду, тревожа сухую листву у входа. Октябрь выдался холодным. Я поправила шарф и нащупала в кармане телефон. Позвонить? Кому? Сестре Вере, живущей в соседнем городе? Подруге Нине, которая никогда не одобряла моих отношений с дочерью? Бывшему мужу, который слишком занят своей новой семьей?
В квартире дочери я жила последние полгода. После выхода на пенсию продала свою «однушку» в спальном районе, отдала ей большую часть денег на первый взнос за ипотеку и переехала помогать с детьми. Трёхлетний Костик и пятилетняя Алина стали смыслом моей жизни. Пока Марина работала в своей юридической конторе, я занималась внуками — кормила, водила на занятия, читала книжки. А вечерами, когда дети засыпали, готовила ужин для дочери, стирала, гладила.
«Мама, ты просто спасаешь меня, — говорила Марина, уставшая после работы. — Я бы без тебя не справилась».
И я верила. Верила, что нужна. Что моя помощь ценится и принимается с благодарностью. Пока сегодня всё не рухнуло из-за пустяка. По крайней мере, мне казалось, что это пустяк.
Детям давно пора было подстричься, но Марина всё откладывала поход в парикмахерскую — то времени нет, то денег жалко. А я смотрела на Костика, чья чёлка уже закрывала глаза, и на Алину с секущимися кончиками, и сердце болело. В конце концов, решилась — отвела их в парикмахерскую сама, пока дочь была на работе. Заплатила из своей скромной пенсии, зато дети стали выглядеть аккуратно, опрятно. Я думала, Марина будет довольна.
Но когда она вернулась домой и увидела детей, её лицо изменилось. Губы сжались в тонкую линию, желваки на скулах заходили ходуном.
— Что это? — спросила она, глядя на новую стрижку Алины. — Кто тебя так обкорнал?
— Бабушка нас водила к парикмахеру, — радостно сообщила внучка, крутясь перед зеркалом. — Правда, красиво?
Марина повернулась ко мне, и в её глазах я увидела что-то такое, от чего похолодела.
— Ты водила детей в парикмахерскую? Без моего разрешения?
— Марина, им давно пора было подстричься, — начала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Ты сама говорила...
— Я ничего такого не говорила! — перебила она. — Я говорила, что сама решу, когда и как стричь моих детей. Моих, мама! Не твоих!
— Но я хотела помочь, — растерянно произнесла я. — И детям нравится. Посмотри, как Алине идёт эта стрижка.
— Нет, ты не хотела помочь, — голос дочери звенел от напряжения. — Ты хотела показать, что знаешь лучше. Как всегда. Ты вмешиваешься во всё! В мою жизнь, в моё воспитание детей, в мой брак!
— Марина! — я была потрясена. — Когда я вмешивалась в твой брак?
— Всегда! — выкрикнула она, и дети испуганно притихли на диване. — Ты всегда считала, что Павел мне не пара. Что он недостаточно хорош для твоей драгоценной дочери. Говорила, что он не умеет зарабатывать, что слишком много времени проводит с друзьями. Ты даже на нашей свадьбе не улыбалась!
Я растерянно покачала головой:
— Но это было десять лет назад. И я оказалась права — он же бросил тебя с двумя детьми!
Это была ошибка. Непростительная ошибка, я поняла это сразу, как только слова слетели с губ. Лицо Марины исказилось от боли.
— Вот! — она ткнула в меня пальцем. — Вот оно! «Я оказалась права». Ты всегда хочешь быть правой. Всегда хочешь доказать, что знаешь лучше. А я устала, мама. Устала постоянно быть в твоей тени. Быть недостаточно хорошей дочерью, недостаточно хорошей матерью...
— Марина, что ты такое говоришь? — я попыталась подойти к ней, но она отступила. — Я никогда не считала тебя плохой матерью. Ты замечательная мама!
— Тогда почему ты постоянно поправляешь меня при детях? — голос дочери дрожал. — «Алиночка, кушай аккуратнее, вот так...», «Костик, не так надо держать карандаш, бабушка покажет». А ещё эти постоянные замечания о том, как я одеваю детей: «В такую погоду нужна шапка потеплее», «Эти ботинки уже малы». Ты не помогаешь, мама. Ты контролируешь.
Я открыла рот, чтобы возразить, но не нашла слов. Неужели так оно и было? Неужели моя забота выглядела как контроль?
— Мариночка, — наконец выдавила я, — я не хотела...
— И самое ужасное, — продолжала она, не слушая меня, — что ты делаешь это с видом мученицы. Вечно жертвующая собой ради неблагодарной дочери и внуков. А знаешь, что я слышала вчера, когда ты разговаривала по телефону с тётей Верой? «Конечно, тяжело, но куда деваться — надо помогать. Марина совсем бы пропала без меня. Не умеет она одна».
Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Да, был такой разговор. И я действительно сказала эти слова. Но не со зла, а просто... просто так получилось.
— Я устала доказывать тебе, что я хорошая мать, — тихо сказала Марина. — Устала чувствовать себя виноватой. И я больше не могу так жить.
— Что ты имеешь в виду? — сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
— Я хочу, чтобы ты ушла, — твёрдо произнесла она. — Нашла другое жильё. Думаю, на деньги от продажи твоей квартиры ты можешь снять что-нибудь.
Я смотрела на неё, не веря своим ушам:
— Ты выгоняешь меня? Из-за стрижки детей?
— Нет, мама, — она покачала головой. — Не из-за стрижки. Из-за всего. Из-за твоего контроля, твоих постоянных замечаний, твоего... присутствия в каждом аспекте моей жизни. Я задыхаюсь. И дети начинают путаться, кто здесь мать.
— Что ты такое говоришь! — воскликнула я. — Дети прекрасно знают, что ты их мама. Я никогда...
— Вчера Костик упал с велосипеда, — перебила Марина. — Знаешь, к кому он побежал? К тебе. Не ко мне. И Алина недавно сказала: «Бабушка разрешила, а мама всегда запрещает».
— Но это нормально, — возразила я. — Дети всегда так делают, ищут, где послабее, это не значит...
— Я не хочу быть злой мамой, которая всё запрещает, — в глазах Марины блеснули слёзы. — А с тобой я именно такой становлюсь. Потому что ты всё разрешаешь, покупаешь им сладости, когда я против, разрешаешь смотреть мультики перед сном, хотя я просила не делать этого. Ты подрываешь мой авторитет.
— Марина, — я была потрясена её словами. — Я просто люблю их. Хочу, чтобы им было хорошо.
— А я, значит, не хочу? — её голос поднялся на октаву. — Ты считаешь, что я плохая мать?
— Нет! Конечно, нет!
— Тогда прекрати вести себя так, словно ты единственная, кто знает, что для них лучше! — выкрикнула она. — Ты несправедлива! Несправедлива ко мне, к моим усилиям! Ты не видишь, как я стараюсь!
И тут заплакал Костик. Громко, испуганно. Алина прижалась к брату, глядя на нас широко раскрытыми глазами.
— Вот видишь, что ты делаешь? — прошипела Марина. — Дети напуганы.
— Я? — задохнулась я от несправедливости обвинения. — Это ты кричишь!
— Уходи, — вдруг тихо сказала дочь. — Просто уходи. Я сейчас соберу твои вещи.
— Марина, — я шагнула к ней, — давай поговорим спокойно. Это всё можно решить.
— Нет, мама, — она покачала головой. — Нельзя. Я уже пыталась говорить с тобой, много раз. Но ты не слышишь. А я больше не могу. Мне нужно пространство. Нужно самой быть матерью для своих детей.
Она повернулась и вышла из комнаты. Я осталась стоять, оглушённая, не зная, что делать. Дети смотрели на меня со смесью страха и любопытства.
— Всё хорошо, маленькие, — я попыталась улыбнуться. — Мама и бабушка просто... поговорили.
— Бабушка уйдёт? — спросила Алина, и её губы задрожали.
— Нет, конечно... — начала я, но осеклась, услышав, как Марина открывает шкаф в моей комнате. Звук выдвигаемых ящиков, шелест одежды. — Бабушка пойдёт... в гости. На несколько дней.
— К кому? — не унималась внучка.
— К тёте Нине, — соврала я, лихорадочно соображая, примет ли меня подруга. — Ей нужна моя помощь. Она заболела.
Алина, кажется, успокоилась, а вот Костик продолжал тихо всхлипывать. Я хотела подойти, обнять его, но побоялась ещё больше разозлить дочь. Так и стояла посреди комнаты, как неприкаянная, пока Марина не вернулась с моим чемоданом и сумкой.
— Здесь самое необходимое, — сказала она, не глядя мне в глаза. — Остальное привезу потом, когда ты найдёшь жильё.
— Марина, — я почувствовала, как к горлу подступают слёзы, — не делай этого. Давай хотя бы поговорим завтра, когда оба успокоимся.
— Я спокойна, — отрезала она. — И моё решение не изменится. Тебе нужно жить отдельно. Мы сможем видеться, ты будешь навещать внуков, но... не здесь. Не в моём доме.
— Но куда я пойду? — вырвалось у меня.
— Ты продала квартиру за три миллиона, — холодно заметила Марина. — Отдала мне половину на первый взнос. Остальное, насколько я понимаю, у тебя должно быть. Этого хватит на съёмную квартиру на несколько лет вперёд.
Я молча кивнула. Деньги действительно лежали на счёте, я берегла их на «чёрный день». И вот он наступил, этот день.
— Могу я попрощаться с детьми? — тихо спросила я.
Марина помедлила, потом кивнула:
— Только без драмы, пожалуйста. Им и так тяжело.
Я подошла к дивану, присела на корточки перед внуками:
— Бабушка уходит на некоторое время. Но я буду звонить каждый день, обещаю. И приходить в гости, если мама разрешит.
Алина крепко обняла меня:
— А когда ты вернёшься?
Я не знала, что ответить, и просто поцеловала её в макушку:
— Скоро, солнышко. Обязательно скоро.
Костик тоже потянулся ко мне, обхватил ручонками шею:
— Бабуля, не уходи.
Я почувствовала, как сердце разрывается на части. Гладила его по голове, по спинке, шептала что-то утешительное, сама не понимая что.
— Достаточно, мама, — голос Марины прервал наше прощание. — Пора.
И вот теперь я стояла на лестничной площадке с сумкой и чемоданом, не зная, куда идти. Набрала номер Нины, слушая длинные гудки. Наконец она ответила:
— Алло? Валя, ты?
— Да, Ниночка, это я, — голос дрожал, но я старалась говорить спокойно. — Слушай, тут такое дело... Марина попросила меня съехать. Можно я поживу у тебя несколько дней, пока не найду квартиру?
Молчание в трубке показалось бесконечным.
— Конечно, Валя, — наконец ответила подруга. — Приезжай. Адрес помнишь?
— Помню, — выдохнула я с облегчением. — Спасибо тебе.
Спустившись вниз, я обернулась, посмотрела на окна квартиры дочери. Там горел свет, и мне показалось, что я вижу силуэт Марины у окна. Смотрит ли она на меня? Жалеет ли о том, что сделала? Или чувствует облегчение?
В такси, которое везло меня к Нине, я думала о словах дочери. Была ли я несправедлива? Контролировала ли её жизнь, не давая быть самостоятельной? Подрывала ли авторитет в глазах детей?
Я всегда считала, что делаю всё из любви. Что моя помощь необходима. Что без меня ей будет трудно. Но, может быть, Марина права? Может, я не помогала, а мешала ей строить свою жизнь по собственным правилам?
«Ты несправедлива!» — эхом отдавались в голове её слова. А была ли справедлива она, выставив меня за дверь? После всего, что я для неё сделала?
Я не знала ответа. Знала только, что впереди меня ждёт новая жизнь. Жизнь, в которой придётся учиться быть не только бабушкой и матерью, но и просто собой. Женщиной, у которой есть свои интересы, свои желания, своё пространство.
И может быть, это к лучшему, думала я, глядя на проплывающие за окном огни вечернего города. Может быть, нам обеим нужно это расстояние. Чтобы научиться уважать границы друг друга. Чтобы начать новую главу отношений — не как мать и дочь, вечно соревнующиеся за любовь детей, а как две взрослые женщины, каждая со своей жизнью, но связанные неразрывными узами.
Я достала телефон и написала Марине: «Я у Нины. Поцелуй за меня детей. Люблю тебя, несмотря ни на что».
Ответа не последовало, но я и не ждала его. Не сейчас. Может быть, завтра. Или послезавтра. А может, через неделю или месяц. Но я знала, что он обязательно будет. Потому что, что бы ни случилось между нами, мы всё ещё семья. И всегда будем ею, даже если живём под разными крышами.
