Лето в том году выдалось на редкость знойным и душным. Воздух над уездным городком Вешки, затерянным среди бескрайних полей, плавился и колыхался, наполненный сладковатым запахом пыльной полыни и нагретой смолы. Даже в тени редких берез столбик термометра не опускался ниже тридцати, и казалось, сама жизнь замерла в неподвижном, раскаленном мареве. Но для почтальона Веры Сухаревой не существовало понятия непогоды; будь то проливной дождь, секущий лицо ледяными струями, или эта иссушающая жара, — ее маршрут должен был быть пройден от первого дома до последнего.
В тот день Вера почувствовала, как земля поплыла у нее под ногами, а в ушах зазвенела нарастающая, зловещая тишина. Схватившись за шершавые колья чужого плетня, она медленно, как в дурном сне, сползла на пожухлую, колючую траву.
Боже мой, да ты совсем белая! — раздался над ней озабоченный голос. Из калитки стремительно вышел мужчина в простой рабочей рубахе. Он бережно подхватил Веру под руки и повел вглубь двора. — Людмила, неси скорее воды!
Из-под тенистого навеса появилась дородная женщина с кувшином в руках. Ее лицо, испещренное лучиками морщин, выражало искреннее участие.
Верочка, родимая, доколе же ты себя не жалеешь? — причитала она, смачивая платок в колодезной воде и прикладывая его к затылку подруги. — Махнула бы ты рукой на эту свою работу, подумаешь, Сергей Петрович свою газету вечерком прочтет, а Анна Степановна лотерейный билет и завтра купит. Не железная ты.
Ничего, Люда, пройдет, — прошептала Вера, глядя на мир сквозь мутную пелену. — Панаму забыла, вот и пригрело.
Опять с Арсением неладно? — спросил мужчина, Игнат. — Я его с утра видел, из ночной смены брел, мурлыкал что-то под нос, шатался, как маятник.
Взмахнула рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи: — Да что о нем говорить…
Игнат, не суйся, куда не просят, — отрезала Людмила, бросив на мужа укоризненный взгляд. — Вера, давай-ка с нами пообедаешь. Как раз борщ свежий, да и жара чуть спадет.
Аппетита нет, — попыталась отказаться женщина, но радушные хозяева были непреклонны.
Сев за грубый деревянный стол, Вера устало облокотилась о подоконник и погрузилась в созерцание соседних огородов. У кого-то буйствовали георгины и мальвы, у кого-то ровными зелеными строчками уходила вдаль картошка. Горожанин, проезжая мимо, увидел бы лишь унылую монотонность, но для Веры каждый клочок земли был открытой книгой судеб. Вот у бабки Матрены, которой уже за восемьдесят, весь огород в картофельных грядках. И каждый день, согнувшись в три погибели, ползет она между ними, выпалывая сорняки и собирая в баночку колорадских жуков. Молодец старуха, дух еще крепок. Дети звали ее к себе, в областной центр, но она и слышать не хочет. Здесь ее жизнь, ее борьба, ее движение. Остановиться — значит умереть.
Вера думала, что в Вешках все друг друга знают, как родные. Вот Игнат с Людмилой. Приехал он двадцать лет назад из города, студентом-практикантом, увидел Людку — и остался навсегда. Мужик работящий, руки золотые, водку в рот не берет. Живут душа в душу. Вот только детей Бог не дал.
И она когда-то верила, что будет счастлива. Арсений в молодости тоже не пил. Слесарь на механическом заводе, мастер на все руки. А последние лет пять — будто подменили человека. Что ни день, то в глазах муть, а в речи — тягучая, бессмысленная печаль. Сын, Дмитрий, когда в армию уходил, умолял отца образумиться, за мать беспокоился. Тот клялся на иконе, божился, что ни капли. Куда там.
Но Вера привыкла нести свой крест молча. Письма сыну писала бодрые, уклончивые. Все хорошо, отец не пьет, урожай нынче на славу, заготовками занимаюсь. Хотела, чтобы Дмитрий служил со спокойной душой, не отравленный горечью домашних неурядиц. Она надеялась, что сын, отдав долг родине, вернется в родные Вешки, обоснуется рядом.
Эти надежды рухнули в одно мгновение, с приходом письма. Дмитрий писал, что познакомился с девушкой, Ликой. Как только демобилизуется, распишутся без лишней помпы. Жить будут в городе, он уже нашел работу, а к родителям навестят когда-нибудь, в отпуск.
Стало горько и пусто, будто вычерпали из души все содержимое. Но она понимала — таков закон жизни. Молодежь ищет свою дорогу. Останутся они с Арсением вдвоем. И будет она терпеть его пьяное бытие, пока не случится неизбежное — то ли инсульт, то ли инфаркт, то ли просто тихий уход в никуда после очередного запоя.
Осторожно предложила ему как-то снова съездить к врачам, может, закодироваться. Однажды он уже проходил этот круг ада. В ответ услышала лишь скверноматерную брань и требование не лезть не в свое дело. А в отместку он тут же поставил в сарае бутыль с мутной жижей для будущего яблочного вина.
Что ж, значит, судьба. У других и не такое терпят. Вот у Лены, к примеру, муж, Николай, совсем рассудок помутился. Прошлой зимой нарядил у ворот голую еловую ветвь, воткнул ее в сугроб, а сам уселся рядом с удочкой, чей поплавок торчал из снега. Так и сидел часами, обращаясь к прохожим: — А у меня не клюет! — Летом тот же Николай сидел на скамейке, уставившись в заросли бурьяна, и продолжал свою безмолвную рыбалку. Лена от стыда из дома не показывалась. Так что ее тихий алкаш — еще не худший из вариантов.
Поблагодарив Людмилу и Игната, Вера собралась уходить.
Да посидела бы еще, — упрашивала соседка. — Сериал сейчас интересный начнется, вместе посмотрим.
Не смотрю я их, Людок, — с грустной улыбкой ответила Вера. — С тех пор как Дмитрий в армию ушел, все хозяйство на мне. И забыла уже, с какой стороны к телевизору подходить. Да и заказное письмо нужно вручить, новому жильцу.
А, это тому, что дом у Сидорова купил? — уточнил Игнат.
Он самый, — кивнула Вера. — Как бы еще не нажаловался, что не вовремя доставила. Кто их, городских, разберет.
Да нет, — махнул рукой Игнат. — Мужик вроде спокойный. На озере его частенько вижу — приветливый, трезвый. Ретривер у него, золотистый, тоже душевный.
Что ж, спасибо вам еще раз.
Стой! — Людмила куда-то скрылась и вернулась с огромным листом лопуха. — На, вместо панамы. Мода нынче такая, природный стиль.
Вера с улыбкой приняла дар и, водрузив зеленый зонт на голову, вышла за калитку.
Теперь ее путь лежал к дому нового жильца, которого она лишь мельком видела пару раз. Поселился он на самой окраине, в одном из лучших мест — там, где улица, носившая название Приозерная, упиралась в тихие воды Вешкинского плеса. Дом был старый, еще купеческой постройки, похожий на резной терем, с высоким крыльцом и светелкой под стрельчатой крышей. Прямо за участком виднелись деревянные мостки.
Прежнего хозяина, старого Сидорова, с больным сердцем, забрали в город дети. Купил усадьбу мужчина средних лет, представившийся Тимофеем Ильичом. Держался он отстраненно, даже замкнуто. По утрам подолгу сидел на мостках с удочкой, а остальное время проводил за высоким, наглухо сколоченным забором. Что творилось в его саду — для всего поселка оставалось загадкой.
Нажимая на кнопку звонка, Вера испытывала смутную тревогу — ходили слухи о большой собаке. И вот что парадокс: горожане обычно побаиваются деревенских коров, этих безобидных и кротких созданий, а местные, напротив, знают — любая, даже самая маленькая собака, может быть опасна. За калиткой послышались мерные шаги. Вера инстинктивно отступила на шаг.
Собака и впрямь была. Золотистый ретривер по кличке Альф дружелюбно вилял хвостом, и по его умным, добрым глазам было ясно — мысль о нападении ему и в голову не приходила. Хозяин тоже располагал к себе: загорелый, подтянутый, в светлой льняной рубашке и темных брюках. Собрался, что ли, в город? — мелькнуло у Веры. Местные мужики в такую жару ходили в заношенных майках и старых штанах.
Мне, наверное, нужно расписаться? — спросил мужчина, принимая конверт.
Вера полезла в свою потрепанную сумку за ручкой, но стержень оказался пуст.
Проходите в дом, — предложил Тимофей Ильич. — Там я и распишусь.
Я подожду здесь, — замялась Вера.
Неудобно как-то, — мягко, но настойчиво сказал он. — Жара невыносимая. Посидите хоть пять минут в прохладе, кондиционер работает. Холодного морса не желаете?
Пить и вправду хотелось до спазма в горле. Путь от дома Людмилы пролегал через всю деревню, и Вера, сломленная гостеприимством, кивнула. Войдя во двор, она невольно залюбовалась. Дом внутри оказался еще прекраснее. Резные наличники, ухоженный двор, увитый диким виноградом, ровные, щедрые грядки, где все росло буйно, но в идеальном порядке. Видно, хозяин вкладывал в эту землю душу. Вера вспомнила свои запущенные грядки с морковкой и кабачками, на которые у нее не хватало ни сил, ни времени, и вздохнула. Может, вечером, когда спадет зной? Но тогда налетит туча комаров…
Хозяин пригласил ее в гостиную. Воздух здесь был прохладным и свежим, пахло деревом и воском. Вскоре он вернулся, протянул Вере высокий стакан с мутным морсом, пахнущим мятой и лимоном, и расписался на бланке.
И вдруг Вера снова почувствовала приступ дурноты. Позволив себе откинуться на спинку мягкого дивана, она на мгновение закрыла глаза.
С вами все в порядке? — встревожился Тимофей Ильич.
Давление, наверное, — прошептала она. — Сейчас дойду до фельдшерского пункта, там помогут. Дома таблетки кончились, а аптека — в райцентре.
Давайте я вас отвезу, — мужчина поднялся. — Простите, медикаментов под рукой нет, ничем, кроме морса, помочь не могу.
Не стоит беспокоиться…
Но Тимофей Ильич, не слушая возражений, направился в гараж. Вера не разбиралась в марках машин, но поняла — автомобиль новый и дорогой. Ей было неловко от такого внимания, она к нему не привыкла. Поэтому, когда он хотел подождать у медпункта, она решительно отказалась, сославшись на то, что до дома рукой подать.
Вернувшись в свою избу, Вера впервые с особой остротой ощутила ее убожество. Покосившиеся стены, скрипучие половицы, двор, заросший лопухом и лебедой. И особенно горько стало, когда она увидела Арсения, спящего на кухне тяжелым, мертвенным сном, с сизым от пьянства лицом.
Ей захотелось броситься на амбарные работы — их скопилось великое множество. Но фельдшер, сделавший укол, велел лежать и не двигаться. Так что Вера лишь подоила свою козу Машку, процедила молоко и убрала в холодильник. А потом ушла в свою каморку — с мужем они спали порознь уже много лет — и, уткнувшись лицом в прохладную подушку, тихо плакала, ощущая свое одиночество так остро, словно оно было живым существом, притаившимся в углу.
Следующие дни пролетели в привычной суете. Встреча с Тимофеем Ильичом стала понемногу забываться. Но судьба снова свела их.
Вере нужно было ехать в райцентр за покупками. Автобус из Вешек ходил трижды в день — на рассвете, в полдень и под вечер. Первым рейсом ехать было бессмысленно — магазины еще закрыты. В полдень — самое то, вот только обратно придется ловить попутку или часами ждать на автостанции.
Но утром выяснилось, что денег в заначке почти не осталось. Арсений, не спросив, одолжил несколько тысяч соседу — до получки. Вера пришла в отчаяние. Оставшихся грошей едва хватит на самое необходимое. Она отчитывала мужа, кричала, что сосед теперь свои проблемы решит, а им что делать? Зарабатывает-то в семье в основном она, и деньги эти — слезные. На почте платят копейки, да и то с задержками. Надо было этого Лёньку гнать в шею, а не распахивать перед ним кошелек. Ишь, благодетель нашелся!
Потом она глянула на часы, ахнула и бросилась к остановке. Но автобус был уже далеко, лишь облако рыжей пыли медленно оседало на придорожную осоку. Беда! Теперь только через неделю она сможет выбраться. Несколько минут Вера стояла в растерянности, и, должно быть, отчаяние было написано у нее на лице. Мимо проезжал Тимофей Ильич. Он притормозил.
Вы в город собрались? Подвезти?
Простите, такси мне не по карману…
Да что вы! — он искренне удивился. — Если нам по пути, разве я не могу помочь соседу? Садитесь, пожалуйста.
Вера забралась в машину, не веря своему счастью. Тимофей Ильич, видя ее смущение, сам завел непринужденную беседу. Рассказал, что вышел на пенсию досрочно и решил, наконец, осуществить свою мечту — перебраться поближе к природе, заняться своим делом. А вот в личной жизни это решение стало последней каплей. Брак давно трещал по швам, и жена наотрез отказалась ехать в глушь.
Поезжай сам в свою медвежью берлогу, — сказала она. — Терпеть не могу копаться в земле. Мне нужен город — поликлиники, салоны, театры. Если захочется природы — поеду на турбазу.
В итоге решили так: городская квартира осталась жене, а дача и сбережения — ему. Так он и перебрался в Вешки, чтобы заняться хозяйством и своим небольшим бизнесом. За жизнь он сменил несколько профессий, одна из них — дизайнер. Теперь он создавал эскизы для тканей и обоев, работая удаленно.
Вера слушала и не могла понять, как можно добровольно отказаться от такого мужчины, как Тимофей. Неужели его бывшая супруга была писаной красавицей и могла в любой миг найти замену? Детей у них не было, хотя он, по его словам, очень мечтал о них. С кем же она планировала встретить старость? Вера испытывала странное чувство возмущения, будто незнакомая ей женщина стояла над сундуком с драгоценностями и с презрением говорила: — Это мне не нужно.
Добравшись до города с непривычным комфортом, Вера быстро совершила все покупки. Но приятные сюрпризы на этом не закончились. На обратном пути Тимофей заехал за ней и довез прямо до калитки.
С той поры они стали незаметно сближаться, и между ними установились теплые, доверительные отношения. Вера втайне жалела, что Тимофей не выписывает газет, иначе у нее был бы повод заходить к нему почти каждый день. А там, глядишь, калитка была бы открыта, он возился бы в саду… Они бы поговорили… И наверняка он снова пригласил бы ее в дом, в ту прохладную гостиную, где они пили бы морс или чай с травами…
Вера ловила себя на странных, давно забытых чувствах. Она давно махнула на себя рукой как на женщину. Старалась, чтобы одежда была чистой, целой и по сезону. Горе, если сапоги протекали, а купить новые было не на что. Выбирая что-то новое в скудном ассортименте сельского магазина, она невольно останавливала взгляд на темных, немарких и дешевых платьях.
Кроме мужа, она общалась в основном с женщинами — соседками, такими же уставшими, измотанными жизнью. И разговоры их вертелись вокруг огорода, заготовок, пенсий и болезней.
И только теперь, в общении с Тимофеем, она почувствовала, что все эти годы прожила как будто в полусне, а сейчас наконец проснулась. Он разговаривал с ней с неподдельным интересом, и Вера в свои сорок с лишним лет снова почувствовала себя не просто почтальоном Верой, а женщиной — желанной, интересной, услышанной.
Впервые за долгие годы ей захотелось зайти в парикмахерскую. Не чтобы закрасить седину дешевой краской, а чтобы мастер сделал ей современную стрижку и подобрал модный оттенок. Захотелось туфель на небольшом каблуке, каких она не носила со времен своей юности. Она сама удивлялась этим переменам, этим новым, трепетным росткам надежды, пробивавшимся сквозь толщу привычного отчаяния.
Но муж быстро возвращал ее с небес на грешную землю. Стоило ей с утра поручить ему какое-нибудь дело, а вечером, вернувшись с работы, обнаружить, что он даже не приступал к нему, а уже был пьян, — и руки опускались, и снова накатывало апатичное безразличие. Вся жизнь пройдет в этой бедности и вечной борьбе с его слабостью. Никогда у нее не будет ни новых туфель, ни той маленькой, изящной сумочки, о которой она вдруг страстно возмечтала. Не почтальонской сумки, вечно болтающейся через плечо, а легкой, почти бесполезной, куда можно положить помаду, зеркальце, телефон. Носить-то ее почти некуда, но пару раз в год в дом культуры привозят кино или приезжают гастролеры. Вот надеть бы тогда новое платье, туфли, взять в руки эту сумочку и пойти, как настоящая дама, уважающая себя.
Встречаясь с Тимофеем, они всегда останавливались перекинуться парой слов, и сельчане, конечно, это заметили. Начали расспрашивать Веру о новом знакомом. Но она разочаровала любопытных. То, что он доверил ей, она оставила при себе, а больше ей и рассказать было нечего. Да, Тимофей Ильич — пенсионер. Непьющий, хозяйственный. Вот и все.
Сама же она с замиранием сердца ждала этих мимолетных встреч, они дарили ей ни с чем не сравнимую радость. А однажды, когда она принесла ему очередное заказное письмо, Тимофей сразу заметил ее расстроенный вид.
Что случилось? — спросил он мягко.
Вера поняла, что не смогла скрыть переживаний, и махнула рукой: — С мужем опять.
Можно поинтересоваться, из-за чего, или не стоит лезть в чужую жизнь?
Какие уж там секреты, — горько усмехнулась она. — Все, как у многих.
Пойдем, поговорим, — предложил Тимофей. Они уже давно перешли на ты. — Если у тебя, конечно, есть время.
Она задержалась в его саду намного дольше обычного. Они сидели в тенистой беседке, увитой хмелем, куда не доносились звуки деревенской жизни, только шелестели листья и пели птицы. И Вере казалось, будто она попала в иной, параллельный мир, где нет места горю и усталости. Видно, настал ее час, и она рассказала Тимофею всю свою жизнь.
О том, как вышла замуж сразу после школы, ничего не зная о жизни. Первые годы были счастливыми. Арсений работал, приносил зарплату, мечтал о большой семье. И с сыном нянчился, мог ночью встать, укачать. А потом что-то в нем надломилось. Он перестал видеть в ней уставшую женщину, а стал заботиться лишь о своем удовольствии, которое для него означало только одно — выпить. Из-за этого она не решилась родить еще детей — понимала, что не потянет. Сын вырос, стал самостоятельным, а Арсений катился в пропасть.
Лечить пробовала? — спросил Тимофей.
Один раз, — призналась она. — Когда он три недели не выходил из запоя, положила его в наркологию, в город. До сих пор стыдно вспоминать. Заведение закрытое, режимное. А он, чтобы его скорее выпустили, начал там буянить. То раковину разобьет, то холодильник испортит. Врачи говорили, таких буйных еще не видели. Хотели его закодировать, так он сбежал, в одних больничных тапочках. Бесполезно. Больше его туда не заманишь. И врачи руки опустили. Если окружающим не угрожает — пусть дома живет. Они, в чем-то, и правы. Руку на меня он никогда не поднимал, даже в самом страшном угаре. А у нас в деревне к этому относятся просто — пьют многие, и никто не видит в этом трагедии, никто не лечится.
И нет никого, кто имеет на него влияние? — спросил Тимофей.
Вера пожала плечами. — Разве что младший брат, Геннадий. Тот спиртного не переносит. Хозяйство у него крепкое, всегда выручит и деньгами, и советом. Арсений брата уважает, но гордость не позволяет слушаться младшего. Скажет — сам разберусь.
А если ты поставишь ему ультиматум? Скажешь, что уйдешь, если он не завяжет?
Да сколько раз я это говорила! — воскликнула Вера. — Плевать он хотел на все мои ультиматумы.
Тогда тебе остается одно — развод, — серьезно сказал Тимофей.
Вера задумалась. Почему-то этот вариант она даже не рассматривала. Ее жизнь всегда была связана с Арсением. Как же без него?
Не могу я его бросить, — попыталась она объяснить. — Он же сейчас как малое дитя, беспомощный. Без меня пропадет.
Вот-вот, — тихо сказал Тимофей. — Очень удобно иметь такую жену-няньку. Можно жить как угодно, не думая о последствиях. В доме все равно будет чисто, обед на столе, а на выпивку всегда найдутся гроши. А если случится беда — жена и у парализованного мужа постель перестелет, потому что бросить его нельзя.
Что ты такое говоришь! — испугалась Вера.
Правду, — не отступал он. — Добром твой брак не кончится, я в это не верю. Либо ты свалишься, либо он. Думаю, выход один — его разыграть.
Как это? — не поняла Вера.
Дождись момента, когда он тебя в очередной раз доведет. Думаю, ждать недолго. И приходи сюда, ко мне. Скажешь ему, что уходишь и подаешь на развод. Подожди, не перебивай. Дом большой. Выберешь себе комнату, отдохнешь, никто тебя трогать не будет. А твой муж тем временем одумается и поймет, что теряет. Если исправится, станет умолять вернуться — тогда решай, хочешь ли ты этого. А если нет…
Плохой план, — покачала головой Вера. — Во-первых, что про меня в деревне говорить станут? Начнут — гулящая, и все такое. Таких жен назад не берут. Во-вторых, куда я потом денусь? Дом его, от родителей остался. У меня своего угла нет. Останусь я на улице с твоим розыгрышем.
Тимофей еще пытался ее уговорить, но понял — бесполезно. Так они и расстались в тот день, каждый при своем мнении.
Но всему есть предел. Чашей переполнилось обещание Арсения скосить траву вокруг дома. Он клялся, потому что глава поселения сделала Вере строгое предупреждение: вся улица убрана, только твой дом позорит деревню. Не наведешь порядок — оштрафуем за амброзию. Позор! Но вечером Вера вернулась и увидела те же самые заросли, а Арсений спал мертвецки пьяным сном, и от него разило перегаром так, что с ног сшибало.
Вера, не долго думая, собрала нехитрые пожитки, оставила на столе записку и пошла к Тимофею. Тот принял ее без лишних слов. Показал небольшую, но светлую комнату в дальней части дома, предложил обустраиваться. К тому времени между ними сложились такие доверительные отношения, что жить под одной крышей им было легко и спокойно.
Утром, до наступления жары, они вместе работали в саду и огороде. Вера поражалась, с какой любовью и знанием дела Тимофей ухаживал за своими владениями. Приятно было возиться с такими помидорами, полоть грядки с клубникой, вдыхать аромат спелых яблок.
Потом Вера уходила на работу, а Тимофей садился за компьютер — его ждали заказы. Вечерами они вместе ужинали, обсуждали прошедший день. Часто до поздней ночи занимались заготовками — тут Вера была главной, а Тимофей — ее старательным помощником. И, усталые, но довольные, расходились по своим комнатам.
Неожиданно для Веры почти никто из односельчан ее не осудил. Наоборот, многие удивлялись, как она терпела беспробудного пьяницу так долго. До нее доходили вести об Арсении. Сначала он еле жив был, отходил от запоя. Потом пришел в себя, начал искать жену.
Он, вероятно, быстро узнал, где она, — в деревне ничего не скроешь. Но выяснять отношения с Тимофеем не решался. Караулил Веру у почты, умолял вернуться. Но она отвечала с незнакомой ему твердостью, что терпение ее лопнуло. Шансов она ему давала много, теперь — хватит. Подала на развод.
И тут случилось неожиданное: Арсений стал меняться. На улице его видели опрятным, дома он занялся хозяйством. И за скотиной ухаживал, и траву покосил, и покривившийся забор поправил.
Наверное, мне пора возвращаться, — задумчиво сказала Вера Тимофею.
Тот отговаривал ее — слишком мало времени прошло. Если она вернется сейчас, муж поймет, что легко получил прощение, и все начнется по новой.
Но Вера не находила себе места. Ей было хорошо с Тимофеем, но ведь не могла же она вечно жить у чужого человека. Надо взять себя в руки и вернуться к прежней жизни. Тем более, если Арсений взялся за ум.
Вера пошла к озеру — оно всегда помогало ей думать. Она любила его как живое существо. И утром, когда над водой стелился молочно-белый туман. И вечером, когда по глади скользили, словно призрачные кораблики, соседские гуси. И осенью, когда противоположный берег полыхал багрянцем и золотом, отражаясь в темной воде.
Посидев на теплых, насквозь прогретых солнцем мостках, она решила — пора. Арсения видят трезвым, он смирился с ее уходом, не ходит больше на почту, не упрашивает. Так, глядишь, и вовсе забудет.
На следующий день, после работы, не сказав Тимофею ни слова, Вера направилась к своему дому. Открыла дверь и отшатнулась, будто наткнувшись на невидимую преграду. На ее кухне хозяйничала соседка Галина. Стоя у плиты, она что-то помешивала в кастрюле, а Арсений сидел за столом и смотрел на нее тем взглядом… Вера уже и не помнила, когда видела в его глазах такую теплоту.
Увидев Веру, он даже не пошевельнулся.
Ну что, когда развод? — спросил он равнодушно. — Мы с Галиной расписаться хотим. Как только бумажку получишь, так сразу и подадим.
Вера не помнила, как выскочила из избы, чуть не сбив с ног на пороге старушку Клавдию Петровну.
Ты чего, Верка, чуть не пришила меня! — испуганно вскрикнула та.
Вера разрыдалась и повалилась на лавку у калитки, закрыв лицо руками.
Зря я Тимофея послушала, зря к нему ушла! — рыдала она. — Арсений-то подумал, что у нас не платоническая любовь, вот и нашел себе замену! Бросил пить и сразу Галка тут как тут…
Ой, дура ты, Верка, дура, — покачивая головой, присела рядом баба Клава и положила свою жилистую руку на ее вздрагивающее плечо. — Ты вот что, девка, головой-то подумай. Ниоткуда эта Галина не взялась. Давно у них это тянулось. Лет пять, не меньше. И как ты не замечала — уму непостижимо, тут и слепой бы увидел, что твой Арсений к ней через огороды шастал.
Ка-ак? — Вера подняла заплаканное лицо. — Почему никто не сказал?
А так, — баба Клава помолчала, подбирая слова. — Все думали, ты и сама знаешь, не хотели бередить душу. Народ у нас жалостливый. Все вздыхали, глядя на тебя, жалели… Вот незадача-то. А ты… Неужели в самом деле не ведала?
Вера поднялась со скамейки и медленно, как лунатик, побрела обратно к Тимофею. Увидев ее заплаканное, опухшее лицо, он молча помог дойти до стола, усадил в кресло, налил в кружку чая с мелиссой и сел напротив. Вера обхватила горячую глиняную кружку руками и заговорила глухим, безжизненным голосом:
Что мне теперь делать, Костя? Куда идти? Я так и знала, что ничем хорошим это не кончится. Но чтобы он… с Галкой… и так давно…
Послушай меня, — тихо сказал Тимофей. — Если все эти годы у твоего мужа была связь на стороне, то теперь все встает на свои места. Он мучился, вот и пил. И тебя бросить не решался — ты всю жизнь ему отдала. И без этой Галины жить не мог. А теперь, когда все для него сложилось — ты ушла, как он считает, к другому, — он и пить бросил, и сошелся с ней открыто. А на вопрос, куда тебе идти, ответ простой. Останься здесь. Навсегда. Будь моей женой.
Ты с ума сошел! — Вера широко раскрыла глаза.
Нет, я совершенно трезв, — возразил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему страсть. — Я давно понял, что ты — моя родная душа. Но я не мог просто увести тебя из семьи, видя твою привязанность к тому человеку, к той жизни. Я искренне хотел помочь, думал, что ревность заставит его одуматься, сделать что-то ради тебя. Но теперь, когда мы оба видим, что он тебя все эти годы обманывал, и ничего хорошего в том доме тебя не ждало, что нам мешает? Если только я тебе не противен…
Как ты можешь! — вырвалось у Веры. — Мне у тебя так хорошо, как не было никогда. Да и о моих чувствах ты, наверное, догадываешься. Я просто не могла его бросить, цеплялась за призрак семьи. Но теперь… теперь все кончено. И знаешь, как это ни страшно сказать, у меня будто камень с души свалился. Мне кажется, судьба, наконец-то, вознаградила меня за все страдания, послав тебя. Я с радостью согласна.
Она смущенно опустила голову, а Тимофей нежно обнял ее и прошептал на ухо: — Ты не представляешь, как я счастлив.
Когда от Дмитрия пришло сообщение, что он с Ликой скоро приедут в гости, Вера была уже законной женой Тимофея, и к визиту сына и невестки они готовились вместе. Вера сильно волновалась, а Тимофей успокаивал ее, ласково поглаживая по руке:
Все будет хорошо, даже не сомневайся. Дмитрий взрослый, он все поймет. А вот нашей Аленушке не нравится, что мама так переживает, правда, дочка?
Он бережно положил руку на ее заметно округлившийся живот и почувствовал в ответ легкий, упругий толчок.