Друзья мои, сегодня мне приснился фантастический по своей космической абсурдности сон. Не просто ночная грёза, но видение, явленное мне на грани миров, когда сознание, истончившись до прозрачности, становится проводником голосов, которым в грохоте дня не дано прозвучать. Будто нахожусь я в роли обвиняемого на суде столь безумном и фантасмагоричном, что сама реальность, устав от наших игр, решила облечься в форму кошмара, дабы до нас достучаться. И был я там не один — нет! Весь наш биологический вид, Человек Разумный, в лице моего родного города-представителя, условного, но до боли знакомого «Среднестатистиска», был призван к ответу. Не к ответу перед суетной налоговой инспекцией – с этим мы еще кое-как, по мелкому, умудрялись лавировать. Нет, отвечать пришлось перед куда более грозным, древним и беспристрастным судилищем – самой Планетой Землей, её великой и страждущей душой.
Представьте себе зал суда, лишенный притворства дубовых панелей и томных, скучающих взглядов присяжных. Это был храм естества, обращенный в зал правосудия. Своды его образовывали свинцовые тучи, гонимые ветром неизбежности. Скамья подсудимых – одинокая, холодная скала, впитывавшая в себя леденящий ужас всех, кому довелось на ней сидеть. А трон Судии – глыба чистейшего, вечного льда, что таяла и нарастала вновь, словно дышала, и каждый её вздох напоминал о хрупком, зыбком равновесии, которое мы, люди, возвели в ранг собственной прихоти. Планета Земля в роли судьи – это вам не юридическая казуистика и не игра в слова. Ее голос – это грохот тектонических плит, её гнев – слепая ярость извергающихся вулканов, её молчание – бездонная глубина океанских впадин. Она не спорила, не требовала доказательств. Она наблюдала. И каждый отдаленный, подземный гул, от которого с каменных сводов сыпалась пыль веков, заставлял меня, жалкого человека в помятом, потертом на углах бюрократических столов костюме, вздрагивать, как провинившегося школьника на последней парте, уставшей грифельной доски.
Обвинителем выступил горный орёл Скиф. Существо, отполированное ветрами до аэродинамического совершенства, со взглядом, способным просверлить гранит и узреть в его толще всю нашу подноготную, всю грязь наших помыслов. Он взлетел на возвышение из черного базальта, и его клекот, похожий на звук ветра, рвущегося в высоких скалах, прозвучал как приговор еще до его оглашения: «Встать! Суд идет! Суд самой Жизни над той её частью, что возомнила себя Венцом! Виду Homo Sapiens, именующему себя Разумным, вам предъявлено обвинение в систематическом экоциде, преднамеренном уничтожении среды обитания истокового вида и в чудовищной, беспрецедентной, поистине планетарной глупости!»
Я поднялся. Беспомощно, как тростинка перед ливнем. Что можно противопоставить такому обвинению? Рекламный проспект о новых, еще более тонких смартфонах? Годовой отчёт, где прибыль измеряется в нулях, а убыток – в отравленных реках? Рука моя инстинктивно рванулась к карману, где всегда лежал спасительный прямоугольник с ответами на все вопросы, но нащупала лишь пустоту. Слова застревали в горле комьями стыда.
Помощницей прокурора была каракатица Клеопатра. Молчаливая, загадочная дама, чье тело было живым холстом и проектором одновременно. Ее кожные покровы, переливаясь всеми цветами хаоса, мгновенно проецировали на стены зала голограммы наших «успехов»: мутные, задыхающиеся стоки рек; дно океана, усыпанное пластиковыми черепками, словно кладбище цивилизации после пира; вырубленные леса, лежащие, как поверженные великаны. А в уголках этих скорбных картин возникали и исчезали язвительные, анимированные смайлики-черепа. Это были вопросы, обращенные в пустоту, вопросы, на которые у нас, увы, не находилось внятных ответов, кроме смущенного бормотания.
Первым свидетелем обвинения вызвали дождевого червя Анатолия. Он давал показания, не вылезая из своей банки с почвой, ставшей ему и домом, и свидетельским пьедесталом. «Копал я тут, на глубине три метра, в поисках живительной влаги и перегноя... – содрогнулся он всем своим кольчатым, трудолюбивым телом, – а там... пластмассовая вилка! Зачем?! Кто хоронит вилки на три метра вглубь матушки-земли?! Кто так кощунствует?» Анатолий жаловался, что земля, которая раньше пахла жизнью, грибами и дождем, теперь отдает бензином, химической горечью и тоской. И я не мог с ним не согласиться. Абсурд, да. Но это наш, человеческий, рукотворный абсурд, наша подпись под актом самоуничтожения.
Затем слово взяла пчела Матильда – энергичное, жужжащее создание, полное праведного, жгучего гнева.
«Вы травите наши цветы,отравляете самый источник нектара,а потом сами же, согнувшись над колбами, варите искусственный мёд! – негодовала она, и её крылья вибрировали с частотой вселенского недоумения. – Это безумие! Где логика? Где тот самый разум?»
Клеопатра тут же, с убийственной иронией, продемонстрировала на стенах кадры, где люди в стерильных защитных костюмах, похожие на марсианских пришельцев, вручную, с трогательной и ужасающей нелепостью, опыляют цветки ватными палочками. Зрелище, достойное пера Кафки, возведенного в квадрат.
И тут во мне зашевелился старый, дремучий инстинкт менеджера, вечно ищущего технологический костыль для проблем, созданных технологиями же. Желая блеснуть находчивостью, я и выпалил, не подумав: «Мы... мы ведь уже разрабатываем роботов-пчёл! Крошечных, механических, с алгоритмами опыления!»
В зале повисла такая тишина, что можно было услышать, как где-то на другом конце света падает с дерева перезрелый плод, как трескается ледник в Антарктиде от стыда за нас. Мудрая тихоокеанская черепаха Агата, проглотившая когда-то полиэтиленовый пакет, приняв его за медузу, медленно, с невыразимой скорбью, покачала своей древней головой. Африканский слон Саур, немой, величавый укор нашему браконьерству, испустил такой глубокий, скорбный, из самой глотки времени идущий звук, что у меня заныло, оборвалось где-то в глубине, сердце.
Орёл Скиф парил в воздухе неподвижно, и его леденящее, абсолютное презрение было ощутимее любого зимнего ветра. «Вы тратите последние ресурсы на создание механических насекомых, вместо того чтобы перестать травить живых, – произнес он, и каждое слово было гвоздем в крышке нашего грода. – Это не стратегия. Это диагноз. Terminal Stultitia. Беспросветная глупость.»
И тут заговорила Сама. Планета Земля. Ее голос, подобный треску тектонического разлома, рождению нового хребта или смерти старого материка, не оставлял места для сомнений, оправданий, юридических уловок. «Довольно. Факты установлены. Картина ясна. Вид Человек Разумный признан виновным по всем пунктам обвинения. Вы не хозяева, не цари природы. Вы – неудачный эксперимент, сбой в системе, раковая опухоль на теле живого.»
Сердце моё упало куда-то глубоко, в подошвы ботинок, в самые недра скалы, на которой я стоял. Вот и всё. Финал. Антропоцен, наша спесивая геологическая эра, закончилась, не успев толком начаться, затоптанная собственным детищем.
Но тут случилось неожиданное. В ледяном дыхании Судии появилась нота не то жалости, не то последней надежды. «Я даю вам последний шанс, – изрекла Планета, и её голос смягчился, как смягчается земля перед дождем. – Не потому, что вы этого заслуживаете, а потому, что во мне еще теплится жалость к другим видам, невинным и прекрасным, которых вы утянете за собой в небытие своим падением.»
И тогда на базальтовых стенах зала, будто молнией, высекся Ультиматум. Слова горели холодным огнем, и, читая их, я то хмурился, то невольно улыбался сквозь сон, то потирал переносицу, чувствуя, как границы между высшим абсурдом и гениальной, детской простотой окончательно стираются, оставляя лишь горькую, кристальную истину.
«ПРИГОВОР И УЛЬТИМАТУМ ФАУНЫ, УТВЕРЖДЕННЫЙ ПЛАНЕТОЙ-СУДЬЕЙ»
Роспуск всех правительств и парламентов. Вместо них – учреждение «Совета Чувствующих Существ». В составе: 3 кита (для глобального масштаба мышления и глубины понимания), 2 волка (для поддержания честного порядка в экосистемах и устранения слабых звеньев), стая воронов (интеллектуальный и стратегический отдел), колония муравьев (логистика, архитектура и примерное трудолюбие) и один дикобраз на роль официального, несменяемого критика, чьё колючее «но» будет предохранять от застоя.
Тотальный запрет одноразового пластика. Нарушителей – замуровать в айсберг до полного разложения изделия, давшим повод для кары. Сиеста для всех видов, включая акул и бизонов, с 14:00 до 16:00 – обязательна. Мир должен отдыхать.
Немедленная ликвидация индустрии быстрой моды. Фабрики – под производство уютных домиков для птиц и гигантских куч питательного компоста. А тот, кто выбросит носки единственно из-за дырки не в том месте, будет публично осужден и приговорен к вечному ношению колючего свитера, сплетенного из свежесорванной крапивы.
Полный и безусловный запрет на ископаемое топливо. Разрешены исключительно солнце, ветер и бег трусцой довольных хомяков в специальных, гуманных генераторах. В скобках значилось: «Хомяки согласны, договоренность достигнута. В обмен на неограниченные запасы семян подсолнечника.»
Обязательные курсы «Осознанного сосуществования». Наши дети должны по два часа в день, отложив гаджеты, выслушивать жалобы, просьбы и поучения местных животных, растений и даже грибов. Единственный учебник – «Как не быть идиотом: краткое пособие от божьей коровки».
Решение проблемы перенаселения. Величайшая лотерея в истории мироздания. Ежеминутный розыгрыш. Выигрыш – право на рождение в человеческом облике. Проигрыш – вечная жизнь в виде бестелесного энергетического призрака, чья единственная, но важная обязанность – заряжать своими силами фонарики для светлячков и ночные лампы для сов.
Возвращение 50% суши и 70% акватории в дикое, первозданное состояние. Наши мегаполисы, эти бетонные струпья, будут аккуратно, по кирпичику, разобраны и употреблены на благо барсучьих нор, птичьих гнездовий и коралловых рифов.
Срок – 48 часов.
«У вас есть 48 часов, чтобы доказать, что в вас есть хоть капля того разума, которым вы так кичитесь. Ваш ход, Человек Разумный. Сделайте его», – заключил орёл Скиф, и его пронзительный взгляд прожигл меня насквозь.
Зал суда, тучи, скала и ледяной трон – всё растворилось, поплыло, как краска в воде, и я очнулся. В своей комнате. В кожаном кресле, протёртом временем. За окном, в ночи, бился в стекло неистовый, майский дождь, и каждая градина, каждая тяжелая капля отдавалась в виске четким, отмеряющим срок, как удар молотка судьи, стуком. Я глубоко, с присвистом, вздохнул, провел рукой по лицу, чувствуя на лбу холодный, липкий пот и влагу не то от дождя, не то от слёз. Сон? Несомненно, сон. Фантасмагория, порожденная накопившейся усталостью, тревогами мира и горечью беспомощности.
Я потянулся к телефону, чтобы отменить утренние совещания, заказать кофе, погрузиться в привычную рутину, и вдруг рука моя замерла в воздухе, на полпути к спасительной кнопке забвения. А может... может, это был и не совсем сон? Не фантазия рассудка, а отчаянный крик, сигнал бедствия, посланный в самое сердце, в самую душу? Может, в каком-то тонком, непостижимом для нас, слепых, плане сама Земля, её гигантский, страждущий, коллективный эгрегор, нашёл-таки лазейку в моём подсознании, в этом крошечном Среднестатистиске? Не для устрашения, нет, а с тихим, но настойчивым, как рост травы сквозь асфальт, намеком: пора, дружок, пора. Пора что-то менять. Меняться. Пока не стало слишком поздно. Пока этот град за окном не сменился огненным дождём из наших же летающих автомобилей, а вороны на проводах не диктовали свои условия не по радио, а лицом к лицу, с холодной вежливостью палача.
И я, глядя на свою замершую руку, подумал, что первым делом, едва рассветет, я все-таки поищу того самого дикобраза. Спрошу у знакомых биологов, загляну в энциклопедию, поеду в зоопарк.
На всякий случай.Мало ли.
Читайте и подписывайтесь на канал в Дзене: https://dzen.ru/svitoksemidney
А теперь, товарищи по планете, жмите пальчик вверх, как будто от этого зависит, замуруют ли вас в айсберг с пластиковой вилкой! Делитесь, комментируйте, подписывайтесь — давайте докажем тому орлу, что мы не совсем безнадёжны! 😉🌍