Часть четвертая. Поцелуи под мостом и ночное купание в Неве.
Каждую ночь у города свой сценарий, но есть вещи, которые повторяются — будто тема в старой доброй песне. Так и вечер — теперь совсем разыгрался: танцы не утихали, но кто-то уже уводил кого-то подальше, к тем самым чугунным пролётам и влажным тёмным аркам мостов, которые в Петербурге — как сцены для несказанных слов.
— Ты только не смейся, — шепнула Кириллу та девчонка с веснушками (он так и не спросил её имени, хотя уже почти влюбился в эти яркие пятнышки на щеках), — здесь положено целоваться. Знаешь такую песню?.. «А под мостом петербургским целуются в упор…»
Она слегка замялась, убрала с его плеча тонкую руку — и хитро глянула:
— Только не вздумай переиначивать традиции! Здесь всё честно — кому повезёт, того поцелуют, и город запомнит.
— Запомнит? — Кирилл попытался пошутить, но голос выдал лёгкую дрожь.
— Ага. Говорят, если под мостом первый раз поцелуешься — через год обязательно вернёшься. А если летом — любовь останется…
Они прошли под сводом, где пахло сыростью, коркой лимона, когда-то давно уроненной, и чуточку — пролитой любовью. Мост держал их над рекой, бережно, как нянька — не слишком тесно, но и не отпуская.
Он смотрел в её лицо, слушал, как где-то плещется вода — и не смог удержаться: сам потянулся навстречу, нервно и трогательно, как бывает только первым летом, когда тебе вдруг не всё равно.
Поцелуй — как та самая песня: чуть странный, робкий, но от этого до дрожи настоящий. «А под мостом петербургским…» — пронеслось где-то рядом, будто и впрямь кто-то тихо напевал.
Её лицо — совсем рядом. Кожа прозрачная, будто сахарная, усыпанная мягкими веснушками, которые так и хочется пересчитать губами. Брови чуть вскинуты, глаза сияют — зелёные, глубокие, с отражённым в них светом фонаря. Она улыбнулась, а он снова потерял ниточку мыслей — осталась только звенящая тишина и безмолвное «ну…»
— Ты чего замер?.. — шепнула она, и от этого голоса внутри будто сместился весь мир, стал легче, игривее.
Он неловко взял её за кисть. Пальцы у неё — тонкие, влажные, чуть дрожат, как ключи в чужих руках. Она не вырвалась, только замерла, будто ждала того самого, волшебного мгновения.
Кирилл склонился ближе. Почувствовал — волосы её пахнут летом. Тёплый вечер, немного сладкой жвачки, чуть морской ветер с шершавым ароматом водорослей… Несколько тонких, узких прядей коснулись его щёки — щекотно, нежно, и от этого в горле пересохло.
Они встретились губами — неловко, трогательно, как будто учились заново. Её губы невесомые, чуть солёные от речного воздуха, мягкие… Ни яркой страсти, ни наигранной романтики — только осторожное, настоящее прикосновение. Тепло прокатилось по позвоночнику, по всему телу, и казалось, что даже город притих — только шум воды и их дыхание.
Она дотронулась до его щеки, ласково, почти исчезающе, проведя пальцами по виску. Её рука тёплая, доверчивая, и Кирилл затаил дыхание — боялся вспугнуть счастье. В этот миг он был только здесь, только с ней — не существовало ни мостов, ни толпы на набережной, ни будущей разлуки. Только этот поцелуй и два сердца, бьющихся в унисон.
Он почувствовал, как девичьи волосы скользнули по его лицу: шелковистые, с запахом солнца и реки. Она рассмеялась — почти не отрываясь от его губ — тихо, грудным смехом, который, казалось, тонет в ночи, разливается по реке и становится для него новой музыкой.
Он робко провёл ладонью по её щеке, едва прикасаясь, как к лепестку. От этого прикосновения его самого кинуло в жар — ни одной лишней мысли, только счастливое ощущение — вот оно, настоящее. Тут и сейчас.
Поцелуй был недолгим, но казался вечностью. В нём не было ни голливудской страсти, ни спешки — только тёплая, нежная магия лета. Несказанная просьба: «Запомни меня, не забывай — пожалуйста…»
И в этот момент всё закрутилось: фонари вспыхнули ярче, где-то наверху вместе с воротами развёлся очередной мост, и их голоса растворились — теперь их обоих возвратила к себе ночь, но этот поцелуй остался с ними навсегда.
— Ну вот, — выдохнула девушка, улыбаясь, как будто налетело сразу три солнечных дня. — Теперь город нас точно не отпустит.
— Пойдём купаться? — Семён уже стоял раздетый до пояса, махал рукой, заманивая обратно к весёлой толпе.
— Купаться? Сейчас? — Кирилл растерялся, но ноги сами понесли к воде.
Девчонка сбросила сандалии, поправила резинку на волосах — и первой перелезла через перила. Было ощущение, что весь этот безумный июль создан для них — для тех, кто впервые в жизни решился на ночное купание под открытым небом, под шагами города, под той самой песней.
Часть пятая . Как же быть в Питере и не искупаться?
Пляж на Заячьем острове, узкая полоска пляжа под самой грудой древних стен бастиона. Кирка кирпича отполирована веками ветров и дождей, между камней — редкие травинки и самые живучие из одуванчиков. Здесь кажется, словно можно дотронуться до самой истории: вот кладка мазаная, не зря поколениями мальчишек шершавые камни вытирали босыми пятками; вот где-то поблёскивает среди подковой слюды и осколок бутылочного стекла — то ли забытая кем-то память, то ли обронённая кем давно мечта.
Вода на ощупь казалась холоднее обычного — не моржевание, конечно, но не то чтобы ласковая. Кирилл ступал осторожно, а рядом смеявшаяся, ставшая вдруг такой простой и настоящей девушка с веснушками.
Он фыркнул, чуть согнулся, принимая волну, и, улыбаясь, огляделся: впереди крепость будто сама закрывала их от мира, давала право быть чуть резвыми, чуть по-детски беззаботными.
Под стенами бастиона всё было иначе — можно было не бояться ни взглядов, ни осуждения, ни даже собственного смущения, ведь здесь столько людей за века кричали, радовались, целовались и обнимались, что и их смех растворился где-то между кирпичей, становясь частью ну самой Петербургской памяти.
Нырнули — и мгновение мир вокруг исчез. Вода обволакивает, пузыри щекочут кожу. Кирилл высунул голову, захлебнулся глотком воздуха и света, именно того, что над питерской водой — и громко, почти хрипло рассмеялся.
А девушка, растрёпанная и мокрая, вынырнула рядом. — Холодно, да? А у меня мурашки даже на носу… Смотри! — она показала ладонью с крошечной полоской песка, как будто это был особенный дар.
Спокойно, тихо, но навсегда — вот такими остались у него в памяти эти минуты: на пляже крепости, под кирпичным бастионом, где даже воздух казался раз чуть гуще, потому что надышался историей.
Часть шестая. А потом был развод Адмиралтейского моста.
Сначала кажется, что город выдохся за день вместе с дневным потоком — но к ночи, только что к двенадцати, он вдруг просыпается по-настоящему. Пожалуй, только здесь, на набережных, слишком светлых и шумных, чувствуешь ту самую смесь — нелепую, как детская шалость — свободы, надежды и что вот, честное слово, всё впереди.
А потом был развод мостов. Толпа, карабкающаяся по набережной, чтобы занять своё — крошечное — место, откуда лучше всего видно эту грандиозную, почти сказочную картину. Огромные железные спины вздымались в небо, тянули за собой цепи воспоминаний, неизвестности, разговоров.
— Кирилл, а если бы всё можно было начать заново… на что бы ты решился, вот по-настоящему? — спросил Семён.
— Не знаю… Может, выбрал бы меньше бояться — не за других, за себя.
Он замолчал, но где-то внутри стало легче, будто он только что снял со спины рюкзак, который таскал всю жизнь.
— Хочешь, я полюбуюсь на разводные мосты, как будто первый раз в жизни, — ни с того ни с сего говорит Семён, покачиваясь на бордюре. Кирилл подхватывает: — А я — могу считать звёзды, даже если их нет.
Ах, развод мостов в Петербурге летом – это что-то особенное… В июне, когда город погружён в свои знаменитые белые ночи, кажется, что сам воздух наполнен ожиданием. Сумерки не наступают, небо словно забывает потемнеть и, пока города мира тонут в темноте, питерские улицы живут второй, особой, ночной жизнью.
Я до сих пор помню этот лёгкий холодок, когда ближе к полуночи, стоя на набережной Невы, вдруг начинаешь замечать, как люди стекаются к воде. Молодёжь с гитарами, влюблённые парочки, туристы с фотоаппаратами, и местные, будто бы впервые – хотя для них это обычное дело… Все гадают: а будут ли сегодня разводить мост? Иногда даже спорят на желание.
И тут – самое волшебное. Тихий звон, гул механизмов. Крупные пролетные мосты медленно поднимаются, как театральные декорации. Под светлым, молочным небом они будто парят, а река под ними застывает – и ты невольно замираешь вместе с этим городом. Особенно, когда слышишь сирену и видишь, как под разведёнными крыльями проплывает корабль — уходит куда-то в Ладогу или закоулки Балтики.
Там, на набережной, стоит особое время. Люди молчат или вполголоса удивляются, иногда целуют друг друга — словно делятся теплом этой белой ночи. И кажется, что всё плохое, что где-то бывает, здесь не случается. Только не здесь и не сейчас. Не здесь, у этой воды, где мосты — как крылья, и небо никогда не темнеет по-настоящему…
Словно город вдруг рассказывает тебе сказку. Грустную и счастливую сразу. Кстати, говорят, если загадать желание, когда разводятся мосты, оно непременно сбудется. А вы пробовали?
Продолжение следует: