(текст вдохновлён монографией Ричарда Дейла «Средневековые споры о вечности мира»)
Одним из важных вопросов средневековой философии (или физики, как посмотреть) была проблема вечности мира. Её эксплуатируют многие авторы книг об интеллектуальной культуре высокого средневековья, — такие как Жак ле Гофф и Алан де Либера, — когда пишут о противостоянии Фомы Аквинского и парижских аверроистов. В «Интеллектуалах» читаем:
Несколько преподавателей с факультета свободных искусств, во главе которых стояли Сигер Брабантский и Боэций Дакийский, отстаивали самые крайние тезисы Философа (Аристотель стал Философом par excellence), причем осмыслялись они в духе Аверроэса. Помимо теории двойственной истины, они учили вечности мира, отрицая творение; они отказывали Богу в роли действующей причины, оставляя за ним только целевую; у него отнималось предвидение будущих событий. (пер. Руткевича)
Де Либера в «Средневековом мышлении» занимает критическую позицию по отношению к конструкту «парижский аверроизм», опровергая сам факт его существования:
Почему же для доктрины никогда не существовавшей подбираются слова, вроде «неортодоксальный» или «радикальный аристотелизм»? Как созданная богословом ловушка сделалась методом чтения историка? Причина более или менее понятна: верили больше Тампье, чем Боэцию. (пер. Руткевича, Головой)
Для реконструкции генеалогии идеи вечности мира, в сущности, нет никакой необходимости решать, «существовали ли гностики на самом деле», поскольку начало своё он берёт в «Тимее» Платона, в отрывке 28c-38a. В отличие от других сочинений Платона, «Тимей» никогда не переставали читать, поскольку его перевод на латынь был осуществлен в четвертом или пятом веке нашей эры неоплатоником по имени Халкидий, который также написал к Платону глоссы. Стоит обратить внимание на греческий текст «Тимея», а также некоторые особенности его перевода на латынь. Наиболее важные смысловые блоки данного отрывка:
πᾶν δὲ αὖ τὸ γιγνόμενον ὑπ᾽ αἰτίου τινὸς ἐξ ἀνάγκης γίγνεσθαι: παντὶ γὰρ ἀδύνατον χωρὶς αἰτίου γένεσιν σχεῖν. <…> καθάπερ οὖν αὐτὸ τυγχάνει ζῷον ἀίδιον ὄν, καὶ τόδε τὸ πᾶν οὕτως εἰς δύναμιν ἐπεχείρησε τοιοῦτον ἀποτελεῖν. ἡ μὲν οὖν τοῦ ζῴου φύσις ἐτύγχανεν οὖσα αἰώνιος, καὶ τοῦτο μὲν δὴ τῷ γεννητῷ παντελῶς προσάπτειν οὐκ ἦν δυνατόν: εἰκὼ δ᾽ ἐπενόει κινητόν τινα αἰῶνος ποιῆσαι, καὶ διακοσμῶν ἅμα οὐρανὸν ποιεῖ μένοντος αἰῶνος ἐν ἑνὶ κατ᾽ ἀριθμὸν ἰοῦσαν αἰώνιον εἰκόνα, τοῦτον ὃν δὴ χρόνον ὠνομάκαμεν. ἡμέρας γὰρ καὶ νύκτας καὶ μῆνας καὶ ἐνιαυτούς, οὐκ ὄντας πρὶν οὐρανὸν γενέσθαι, τότε ἅμα ἐκείνῳ συνισταμένῳ τὴν γένεσιν αὐτῶν μηχανᾶται: ταῦτα δὲ πάντα μέρη χρόνου, καὶ τό τ᾽ ἦν τό τ᾽ ἔσται χρόνου γεγονότα εἴδη, ἃ δὴ φέροντες λανθάνομεν ἐπὶ τὴν ἀίδιον οὐσίαν οὐκ ὀρθῶς. λέγομεν γὰρ δὴ ὡς ἦν ἔστιν τε καὶ ἔσται, τῇ δὲ τὸ ἔστιν μόνον κατὰ τὸν ἀληθῆ λόγον προσήκει, τὸ δὲ ἦν τό τ᾽ ἔσται περὶ τὴν ἐν χρόνῳ γένεσιν ἰοῦσαν πρέπει λέγεσθαι—κινήσεις γάρ ἐστον, τὸ δὲ ἀεὶ κατὰ ταὐτὰ ἔχον ἀκινήτως οὔτε πρεσβύτερον οὔτε νεώτερον προσήκει γίγνεσθαι διὰ χρόνου οὐδὲ γενέσθαι ποτὲ οὐδὲ γεγονέναι νῦν οὐδ᾽ εἰς αὖθις ἔσεσθαι, τὸ παράπαν τε οὐδὲν ὅσα γένεσις τοῖς ἐν αἰσθήσει φερομένοις προσῆψεν, ἀλλὰ χρόνου ταῦτα αἰῶνα μιμουμένου καὶ κατ᾽ ἀριθμὸν κυκλουμένου γέγονεν εἴδη. (оригинальный текст Платона)
Omne autem quod gignitur ex causa aliqua necessario gignitur; nihil enim fit, cuius ortum non legitima causa et ratio praecedat. <…> Ut igirur haec immortalis et sempitema, sic mundum quoque sensibilem animal immortale contituit. Sed animal quidem, id quod est generale animal, natura aeuo exaequatur; unde facto natiuoque operi cum aeuo societas congruere minime uidebatur. Quapropter imaginem eius mobilem numeroque serpentem factae a se machinae deus sociabat eam quae tempus dicitur, aeuo intacto et in singularitate perseuerante. Dies enim et noctes et menses et annos, qui ante caelestem exomationem non erant, tunc nascente mundo iussit existere; quae omnia partes sunt temporis, nosque haec cum aeuo assignamus, id est solitariae naturae, non recte partes indiuiduae rei fingimus. Dicimus enim 'fuit est erit,' ast illi esse solum competit iuxta ueram sinceramque rationem, fuisse uero et fore deinceps non competit. Haec quippe geniturae temporis proprie, motus enim sunt, unus praetereuntis, alter imminentis non aeui sed temporis; aeui quippe mansio perpetua et immutabilis. Ergo neque iunior se neque senior nee fuit nee erit nee patietur eorum aliquid quae sensibilis narura patitur, sed sunt haec onia uices temporis imitantis aeuum. (пер. Халкидия)
Во-первых, в тексте отмечается, что ничто не рождается без причины (πᾶν δὲ αὖ τὸ γιγνόμενον ὑπ᾽ αἰτίου τινὸς ἐξ ἀνάγκης γίγνεσθαι / omne autem quod gignitur ex causa aliqua necessario gignitur). Это достаточно важно, поскольку догматическая христианская интуиция полностью противоречит античному предположению о том, что «ничто нельзя получить из ничего», которую данной фразой разделяет Платон. Вообще идея сотворения из ничего, как и проблема перехода из «небытия» в «бытие» в контексте временной последовательности будут активно обсуждаться как одни из разделов проблемы вечности мира.
Во-вторых, мы сталкиваемся с терминологическим определением. Халкидий использует для обозначения безначальной вечности (той, которая существует еще до создания времени) термин aevum (у Платона в греческом тексте — αἰών/αἰώνιος). Несмотря на то, что это кажется лишь небольшой деталью перевода, это важно, поскольку далее в традиции термином aevum будут обозначать промежуточное состояние между материальным миром и Богом, т.е. рожденное и не имеющее конца (например, ангелов). Такой терминологический шифт повлияет на восприятие проблематики и ещё больше всё усложнит. По этой причине нередко авторы средневековых трактатов будут пытаться разобраться в вопросе терминологически — искать разницу между perpetuum, eternitas, evum, eternum. Как вы правильно понимаете, ввести мейнстримное употребление ни у кого так и не получилось.
В-третьих, Платон отмечает, что вечность — это не «было» и «будет», но «теперь» (λέγομεν γὰρ δὴ ὡς ἦν ἔστιν τε καὶ ἔσται, τῇ δὲ τὸ ἔστιν μόνον κατὰ τὸν ἀληθῆ λόγον προσήκει / dictumus enim 'fuit est erit,' ast illi esse solum competit iuxta ueram sinceramque rationem). Определение безначальной вечности как момента «теперь» мы встретим у Боэция и многих других авторов, вдохновлявшимся платонической традицией, например, у Августина. В Средние века это также вызовет массу проблем, например, проблему соотношения «теперь» времени и «теперь» вечности.
В-четвертых, текст Платона из-за использования мифологемы демиурга оказывается довольно путанным. В самом тексте ставится ударение на то, что душа происходит не «после» материального мира, хотя упоминание о её творении происходит уже после описания физического космоса. Более того, само появление времени последствует описанию творения, из-за чего можно сделать вывод, что мир вечен (поскольку появился до времени).
Отсюда мы можем видеть, что уже сам текст Платона, который впервые последовательно эксплицирует темы временности, невероятно проблематичен с точки зрения своей структуры (и становится еще более проблематичным после перевода на латинский язык). В следующем посте de aeternitate mundi поговорим о том, как на становление этого вопроса повлиял Аристотель. Stay tuned!
Александра Ильина (а.и.)